Вошедшие в крестовую палату боборыкинского дома участники горе-миссии «Демократизатор-2020» увидели довольно своеобразную, хотя и привычную в российских условиях картину. В крестовой палате, просторном помещении с образами, завешенными парчой с золотыми кружевами, расположилось человек десять вида самого пестрого и невоздержанного. На лавках, обитых бархатными налавочниками, развалились трое нахальных молодцов в ярких, нерусского типа кафтанах, в севших набок париках; особенно вызывающе смотрелся самый здоровенный из них, с наглыми синими глазами и выпуклым лбом. Он склонил голову и, поставив ногу на спящего на полу карлика в оранжевом двурогом колпаке, вопросительно смотрел на вошедших. Возле него стоял какой-то длинный нескладный тип в черном с серебром кафтане, в грубых туфлях с металлическими пряжками. Над верхней губой – полоска усов, подбородок выбрит поспешно, неровно, на левой щеке – царапина. Он округлил глаза и бросил:
– А это еще что за кордегардия?
– Поп, немецкая баба, стрелец да дьяк, мин херц, – доложил Меншиков, пиная карлика и поворачиваясь к огромному, рыхлому, с недовольной мордой мужичине средних лет, раскатившему на лавке свое тучное тело. (Потом оказалось, что это сам Ромодановский Федор Юрьевич, князь-кесарь, хозяин Москвы, самый страшный в городе человек.)
– Сам вижу, не слепой!
– А мы спросим, не поскромничаем, – тяжело заворочал языком Ромодановский, и его опухшее, с нездоровой желтизной лицо отвердело. – На дворе верховые с саблями наголо, значит, попасть сюда с улицы они не могли. Давно я не видел, чтоб вместе собирались такие несходные меж собою людишки: поп, дьяк, баба из неметчины и стрелец.
– Это верно, дядюшка, – сказал Петр, – последний раз ты мог видеть такую странную кумпанию вместе разве что в пытошном застенке, у себя, под призором заплечных дел мастера.
– А вот и пусть отвечают, – неодобрительно протянул Ромодановский. – Кто таковы? У хозяина гостите? У боярина Боборыкина? Выглядите, что и говорить, – подозрительно. (Встал, тяжело перевел дыхание, снова сел.) Ну, что же?
– А, дядюшка, их кнутиком, кнутиком постегай, – отозвался князь-папа Никита Зотов, всешу-тейший и всепьянейший патриарх, сдирая шелуху с сизого носа и порываясь ткнуться им в стол, – ты в этом… ик!.. с-сабаку съел!.. Вообще живность разную… л-любишь.
– А вот это не твоего ума дело, Никита! – оборвал его Петр.
У Афанасьева прервалось дыхание, когда на нем остановились круглые, яростные, живым огнем дышащие глаза царя. Тому было не больше двадцати с маленьким хвостиком лет, однако огромный рост, порывистость движений и живая мимика придавали его облику совершенную необычность, притом, что он конечно же был узнаваем, благодаря известным портретам, какие приходилось видеть Афанасьеву и его спутникам. Тут он был. юн, слишком юн, но уже грозен, подумал Афанасьев. Он заговорил:
– Государь, мы – гости боярина Боборыкина.
– В такой пестрой компании? Первый раз зрю, чтобы поп и дьяк, а также стрелец и… мельничиха из Кукуя вместе путешествовали!
Сильвия Кампанелла Лу Синь дон Каучук выступила вперед и произнесла:
– Но у вас, ваше величество, не менее пестрая компания. По крайней мере, среди нас нет медведей. – И она показала в угол, откуда в самом деле совал свою морду вялый бурый медведь, допьяна напоенный шутником Меншиковым и его не менее задорными сотоварищами.
Ромодановский сомкнул на переносице лохматые брови. Однако Петру понравилась смелость, с которой говорила эта незнакомая женщина, одетая в громоздкое немецкое платье.
– А я вижу, что ты не токмо телом, но умом и дерзостью зело обильна, – проговорил он, глядя на Сильвию. – А ну-ка, садись. Откуда и какими судьбами попали к боярину Боборыкину и мне на глаза?
– Мы из дальних краев, – сказала госпожа фон Каучук. – Хотели видеть тебя, Петр Алексеевич.
– А переоделись потому, что наша собственная одежда непривычна для здешних мест, – подхватил Афанасьев. – Извини, если прогневали.
– Быть может, окажемся полезны при твоем дворе, – закончила вступительную речь глава миссии.
– А проверь, каково они пить горазды! – завел Зотов, отрывая от стола свое пропитое лицо. – Если горазды, то и тебе глянутся, Петруша.
Сильвия, которая не пила, хотела было возражать, но тут вмешался ругатель Меншиков. Бой-баба не поверила своим ушам. Афанасьев – тоже. Бес Сребреник сдержал свое слово, и теперь речь Меншикова доходила до слуха четверки пришельцев в следующем виде:
– А плесну-ка я им, мин херц, вот этого венгерского, оно у меня завсегда с собой. Кубок, кубок мне побольше, гидрид-перангидрид! Что ты мне даешь, перманганат калия? – заорал он на здоровенного и в зюзю пьяного шутейника, приблизившегося к будущему светлейшему князю с каким-то стопариком наперсточного типа. – Вон тот серебряный кубок подай, дурень! Ну, дай-ка я сам, а ты пошел отсюда в борную кислоту, оксид недоделанный!
И он ловко налил кубок и протянул первому Афанасьеву, который тотчас же выпил одним махом. Сказывалась большая практика. Буббер и Ковбасюк хоть и замялись ненадолго, а тоже выпили. Бывшего таксидермиста тотчас же слегка повело – крепкое все-таки было вино, – но он устоял на ногах. Одна Сильвия колебалась, но после подмигиваний окосевшего Афанасьева опрокинула в себя тару. Вино лилось с утробным бульканьем, чем вызвало взрыв восторга у пьяной царской компании. Даже князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский изобразил на своей кислой одутловатой физиономии что-то вроде улыбки, от которой передохли бы все насекомые.
– Аи, люблю таких, – сказал Петр. – Вижу, вижу, с Ивашкою Хмельницким вы дружны изрядно.
– С кем? – неосторожно спросил Буббер.
– А он не знает, кто таков Ивашко Хмельницкий! – заорал князь-папа Никита Зотов и, сделав успешную попытку подняться с лавки, совершил какой-то дикий прыжок в сторону четырех нежданных гостей. – Вот до чего дожил я! Зрю людей, спрашивающих о том, кто такой Ивашко Хмельницкий, и они еще на ногах стоят!
– А ты помолчи, старый дурень, – буркнул Петр. – И чего же вы еще разуметь горазды, кроме Хмельницкого? – повернулся он к нашим героям.
– Языками владею, – пробасила Сильвия Лу-Синевна. – Наукам горазда.
Как видим, она быстро усваивала обороты Петровской эпохи.
– Языками? Какие же языки тебе известны?
– Английский, немецкий, французский, – принялась загибать пальцы руководительница миссии, – голландский, шведский…
– Керамзит твою в железо! – восхитился новоявленный «химик» Алексашка. Сильвия Лу-Синевна осмотрела вторую руку и принялась загибать пальцы уже на ней:
– Испанский, португальский, арабский, греческий, латинский…
Тут пальцы и кончились. Конечно, госпожа фон Каучук могла включить в список такие экзотические языки, как хинди, японский, африкаанс и два полинезийских наречия, которые полиглотка «заглотила», прожив несколько месяцев на Таити, где, согласно известному мультфильму, неплохо кормят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80