Ни разу в жизни ее никто так не унижал, однако она не собиралась показывать своей обиды. Все время, пока Гримальди рассказывал об измене ее любимого, Клаудия с вызовом глядела на этого разодетого господина, стараясь дать ему понять, что ни в чьей жалости не нуждается.
– Спасибо, – сказала она и встала. Гримальди после некоторого колебания тоже поднялся.
– Я останусь с Алексом до тех пор, пока он не оправится. Затем я отвезу его домой. Спасибо за то, что предложили мне помощь, но я справлюсь сама.
* * *
Через три недели такси доставило Клаудию и Алекса в аэропорт имени Шарля де Голля, где они сели на рейс авиакомпании “Эйр Франс” до Нью-Йорка. Алекс был все еще очень слаб, большую часть времени он молчал, отвечая на вопросы Клаудии простыми односложными словами. Так он вел себя начиная с того момента, как пошел на поправку. Упорно отказываясь общаться с ней, он всякий раз замыкался в себе, а их прежняя близость исчезла. Несмотря на то, что Клаудия избегала упоминать имена Татьяны и Дмитрия, в ответах Алекса слышался отзвук его сокровенных мыслей.
“Как он изменился!” – не раз думала Клаудия. Живая непосредственность и заразительный смех Алекса пропали, а в улыбке больше не было теплоты, так хорошо ей знакомой. Взгляд Алекса тоже стал жестким, почти жестоким, а возле рта залегли две глубокие складки.
“Вот и настал конец нашей любви”, – думала Клаудия. Глядя на сидевшего рядом с ней совершенно постороннего, чужого человека, она с горечью призналась себе, что между ними не осталось больше ничего общего, что связывало их когда-то. Он оскорбил и унизил ее. Правда, и она была виновата; теперь Клаудия часто корила себя за то, что не была достаточно внимательна с ним раньше, за то, что отвергла его предложение пожениться, но разве она не сделала всего, что было в ее силах, чтобы исправить свою ошибку и вернуть Алекса? Она бросила работу, наплевала на свою карьеру и вылетела в Париж, чтобы найти его. Она спасла его жизнь, но спасти любовь не смогла. Что толку было пытаться вдохнуть жизнь в то, что умерло? Алекс больше не принадлежал ей, даже сейчас его чувства были не с ней, они были с его погибшей любовницей. Как только они вернутся домой, она закроет эту страницу и потратит остаток своей жизни на то, чтобы забыть Алекса Гордона.
Из аэропорта Кеннеди Клаудия отвезла Алекса к Нине. Когда такси остановилось на их улице в Бруклине, она попросила шофера выгрузить багаж Алекса на тротуар, легко поцеловала его в щеку и укатила. Алекс не сделал никаких попыток остановить ее. Сквозь заднее стекло машины Клаудия смотрела на неподвижную фигуру Алекса до тех пор, пока та не исчезла из вида. “И из моей жизни”, – подумала Клаудия, стискивая зубы, чтобы не дать пролиться слезам.
* * *
Нина встретила его слезами и крепкими объятиями.
– Голубчик мой любимый, – причитала она, но Алекс оставался сдержанным, холодным. Внутри его что-то надломилось, и сентиментальные излияния старой тетки не трогали его. К его возвращению Нина устроила роскошный пир, но Алекс едва прикоснулся к еде, не обратив внимания даже на свой любимый шоколадный мусс.
После кофе Алекс уединился в своей комнате, но даже сквозь запертую дверь он слышал ее беспокойные шаги по пустой комнате. Бедная Нина, она так любила его! Но Алекс не мог ни о чем разговаривать с ней сейчас. Он хотел только побыть в одиночестве.
В последующие несколько месяцев он редко выходил из дома, по большей части сидя возле окна спальни и глядя на глухие каменные стены, окружавшие узкий двор. Разговаривал он очень мало, и робкие попытки Нины увлечь его беседой разбивались о его угрюмое молчание. Он не оживился даже тогда, когда Нина принесла из своей комнатки книгу о Саше Колодном и прочла ему несколько абзацев.
– Он жив, – сказала она, – и, может быть, мы когда-нибудь с ним встретимся.
Алекс только кивнул и пробормотал что-то невразумительно-ободряющее – это был весь его вклад в разговор. Безразличие Алекса глубоко ранило Нину, но она ничего не могла с этим поделать. Для него ничто больше не казалось важным, все потеряло всякое значение. Телом он был в их маленькой квартирке на Бруклине, но мыслями он уносился куда-то далеко, в Париж или Брюссель. Впрочем, судя по всему, эти воспоминания не доставляли ему никакой радости, превратившись в череду страшных, полуразмытых образов, которые снова и снова проносились перед его мысленным взором.
Однако шло время, и природа взяла свое. Алекс понемногу начал есть, и его былое здоровье постепенно восстановилось. Оправившись от своей депрессии, он как одержимый посвятил все свое время физическим упражнениям. Каждое утро он ходил на большие расстояния или бегал трусцой, делал дома зарядку, а потом отправлялся в клуб “Атлантика, где изнурял себя занятиями с гантелями и упражнениями на тренажерах. Он даже начал посещать спортзал Макмиллана, хотя сам Большой Джек давно умер, и из вечера в вечер безжалостно молотил боксерские груши и манекены. В результате тело его оправилось быстрее разума; за счет своих окрепших, развившихся на руках и ногах мускулов Алекс даже набрал вес.
Эти занятия были для Алекса своего рода убежищем, а может быть, напротив – его собственным методом, направленным на то, чтобы вернуть себе рассудок и ясность мысли. Как бы там ни было, потребовалось довольно много времени, чтобы Алекс снова смог читать газеты, звонить кому-то по телефону и вскрывать изредка поступавшие на его имя письма. Сам он тоже писал, но все письма возвращались к нему нераспечатанными, а на его телефонные звонки никто не отвечал. И звонки и письма были адресованы одному человеку – Клаудии Беневенто.
Через четыре месяца после своего возвращения из Парижа, в августе 1975 года, Алекс неожиданно улетел в Вашингтон. Кошмар постепенно отпускал его. Он мог теперь вспоминать о Татьяне, не обливаясь холодным потом и не сотрясаясь словно в приступе лихорадки. Его жажда мести тем не менее нисколько не улеглась – просто теперь она превратилась в холодную и непреклонную решимость.
Он приземлился в Вашингтонском национальном аэропорту, взял напрокат автомобиль и поехал в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли Вудс. Он предупредил о своем приезде, и его ждали. У ворот Алекс получил временный пропуск, после чего его провели в конференц-зал в главном здании. Там, дымя длинной сигарой швейцарского производства, дожидался Гримальди. Алекс уселся на стул напротив расфуфыренного, как петух, агента и, с нетерпением отмахнувшись от попыток Гримальди завязать светскую беседу, напрямую спросил:
– Вы еще боретесь с КГБ? Гримальди кивнул.
– Кто-то должен этим заниматься, – сказал он, наклонив голову. – А как ты? Они ведь сначала убили твоих родителей, потом твою девушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162