– Знаешь, Пьер, – обратился один к другому, и его красивое лицо просияло. – Я влюблен.
Его приятель, седой старик с красным лицом, наклонился к нему.
– Расскажи мне о ней, – попросил он.
Счастливый влюбленный принялся описывать свою возлюбленную, особо остановившись на том, как сверкают по утрам ее глаза, какого цвета у нее волосы, какая мягкая и бархатистая у нее кожа. Со страстью в голосе он рассказывал о ее манере говорить, о том, какую гамму цветов она предпочитает в одежде, какие книги и стихи любит. Затем старик яркими красками описал их прогулку в парке и то, как солнце падало на ее лицо, как ветер играл ее волосами, отметив мягкость ее голоса и не забью про волшебную нежность ее прикосновений.
– Иногда, глядя на нее, я вспоминаю стихи Бодлера, – закончил он и процитировал по памяти соответствующий отрывок. Приятель возразил ему, продекламировав стихотворение другого известного поэта. Старик – пылкий влюбленный – говорил больше часа, а его товарищ с увлечением слушал, изредка вставляя в страстный монолог друга свои вопросы.
“Да, это Париж”, – подумал Алекс, глядя, как два столь пожилых человека с искренней страстью обсуждают любовную историю. Ему вспомнился другой разговор, который он случайно подслушал в ресторане на Манхэттене не далее, как две недели назад. Разговаривали два мужчины, обоим было не больше тридцати.
– Послушай-ка, – сказал один из них, в дорогом костюме и шелковом галстуке. – Вчера вечером я снял одну девицу в баре “Рандеву”. Это было что-то потрясающее.
– Хороша в постели? – деловито поинтересовался его приятель.
Затем оба расхохотались и заговорили о бирже и ценных бумагах.
“Наверное, в этом и заключается разница между нами, американцами, и французами, – решил Алекс, потягивая маленькими глотками свой кофе. – Они до последнего вздоха остаются неизлечимыми романтиками, в то время как мы черствеем и превращаемся в заскорузлых циников. Возможно, поначалу мы просто стыдимся своих чувств, а потом становится поздно”.
Алекс заплатил по счету, добавив чаевые, по-видимому, слишком щедрые, так как официант любезно проводил его до дверей, отчаянно стремясь добиться заверений в том, что мосье непременно заглянет сюда еще раз.
Воздух был прозрачен и чист, и Алекс решил, что первый день в Париже очень ему понравился. Он приехал сюда в лучшее время года, нашел великолепную квартиру и воочию увидел, что такое французский культ любви, первый урок которого преподнесли ему два пожилых – и вечно молодых – парижанина.
Древний лифт Института Восточной Европы пыхтел, стонал и скрипел, поднимая его на самый верхний этаж, где располагалась библиотека. Там он чувствовал себя как дома, бродя между прогибающимися полками и вдыхая душный, пыльный запах старых книг. Время от времени он вынимал из шкафа и пролистывал какой-нибудь древний том, касающийся российской истории. Мартино не солгал – это было действительно уникальное собрание книг и документов.
На одной из боковых полок ему под руку попалась книга, о существовании которой он даже не подозревал. Это был отчет о процессе над писателями 1949 года, о процессе над его отцом. Алекс взял тяжелый том под мышку, намереваясь пройти к одному из столиков, когда какой-то шорох заставил его обернуться.
Алекс судорожно вздохнул и остолбенел. Перед ним стояла одна из прекраснейших женщин, каких он когда-либо видел.
Пригвожденный к полу, Алекс впитывал ее красоту и не мог напиться, не мог даже отвести глаз от ее лица. Оно было очень красивым и одновременно исполненным какой-то неземной печали. Высокие скулы, чистый лоб, рельефные и страстные губы – такое лицо могло принадлежать греческой богине. Верхняя губа была слегка изогнута вверх нежнейшим овалом. Этот рот мог принадлежать юной княгине Болконской, как описывал ее Толстой в “Войне и мире”. Кожа у девушки была белой, почти прозрачной, отчего овальное лицо незнакомки и точеная шея слегка мерцали словно нечто бесплотное, принадлежащее сверхъестественному порождению эфира.
С этого чистого лица глядели на Алекса огромные, глубокие голубые глаза, лучащиеся невинностью и невообразимой печалью. Из-за этих глаз незнакомка выглядела столь уязвимой и легко ранимой, что Алекс почувствовал непреодолимое желание немедленно сделать все возможное и невозможное, чтобы рассеять эту глубокую тоску, хотя были в этих глазах и какая-то загадка, и некое потаенное знание, отчего девушка казалась ему недосягаемо далекой.
Светлые волосы незнакомки были собраны в прическу, венчавшую ее голову словно корона древнего золота. Стройное тело с высокой грудью и узкими бедрами, туго обтянутое черной блузкой и брюками, вызывало восхищение. Зрелая красота девушки, в соединении с невинностью и кажущейся беззащитностью, производили странное, ни с чем не сравнимое, почти волшебное впечатление.
“Так могла выглядеть моя мать, – внезапно подумал Алекс. – Светловолосая, голубоглазая, “...сердца чистого мечта”, романтичная и невинная как дитя, заблудившееся в жестоком и грубом мире”.
– Добрый день, – приветствовал он ее по-французски и улыбнулся. Голос его слегка дрожал. Девушка без улыбки посмотрела на него.
– Бонжур, мосье.
– Меня зовут Алекс Гордон, – представился Алекс. Сегодня утром я прилетел из Нью-Йорка и буду некоторое время работать в этом Центре – проводить исследования.
Она кивнула ему серьезно, словно маленькая девочка. Мимо прошел бородатый студент, который приветствовал ее улыбкой и кивком головы.
– А вы? – спросил Алекс, ломая голову в поисках какой-нибудь остроумной шутки или замечания. – А как вас зовут?
– Татьяна.
Ее голос был приятным и чистым.
– Вы русская? Я тоже русский.
Мимолетная улыбка осветила ее лицо.
– Я родилась в Париже. Мои родители эмигрировали из России очень давно.
– Как ваша фамилия?
– Романова.
Алекс слегка приподнял брови.
– Вы принадлежите к царской династии?
Ему было известно, что Романовы правили в России до революции 1917 года, после которой вся царская семья была уничтожена большевиками.
– Дальняя родственница, – ответила Татьяна, и губы ее слегка дрогнули. Судя по всему, ей не хотелось говорить на эту тему.
– Значит, вы – настоящая принцесса! – вырвалось у Алекса, и она не смогла сдержать улыбки.
Еще один студент в очках и пестром свитере попытался протиснуться мимо них, и Татьяна отступила в сторону, давая ему дорогу. Одновременно она сделала знак Алексу последовать за ней. Оба отошли к окну, выходившему на задний двор. Татьяна слегка приволакивала ногу, однако это делало ее лишь еще более уязвимой.
– Вы работаете в Институте? – Алекс перешел на русский.
Татьяна покачала головой, прижимая книги к груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162