Это было больно – когда они предавали его снова и снова. И он сказал, что раз я не могу сделать тебя безопасной, он сам это сделает. Я ответила, что сделаю сама, но он знал, что я лгу. – Стон страха вырвался у нее из груди. – Он знал!
Я – домашний зверек. Опасный, которого следует укротить. Вот кем считает меня Пискари.
– Он сказал, что понимает мое желание иметь друга, а не ручного зверька, но позволить тебе остаться как есть – небезопасно. Он говорил, что я утратила контроль над ситуацией, и пошли слухи. Тут я заплакала, потому что он такой добрый, а я его огорчила. – Слова Айви вылетали короткими фразами, ей трудно было говорить. – И он заставил меня сесть рядом, обнял и стал шептать, как он мной гордится, и как любил мою прабабушку – почти так, как меня любит. Это все, чего я хотела в жизни, – сказала она, – чтобы он мной гордился. Айви коротко и болезненно рассмеялась.
– Он говорил, что понимает мое желание иметь друга, – сказала она, отвернувшись к стене и закрыв лицо волосами. – Он мне говорил, что сотни лет ищет кого-нибудь достаточно сильного, чтобы выжить при нем, что моя мать, бабка и прабабка были слишком слабы, а вот у меня есть воля к жизни. Я ему сказала, что не хочу жить вечно, и он отмахнулся от этих слов, сказал, что я его избранница, что я останусь с ним навсегда.
Плечи ее тряслись под пледом.
– Он меня обнимал, успокаивал мои страхи перед будущим. Сказал, что любит меня и гордится мною. А потом он взял меня за палец и пустил себе кровь.
Кислый ком поднялся у меня из живота, я его проглотила. Голос Айви стал едва слышным, голод и нужда – как спрятанная стальная лента.
– О Боже, Рэйчел, как он стар! Это было как живое электричество, оно из него хлынуло, как вода из колодца. Я попыталась уйти. Я хотела уйти и пыталась, но он меня не отпускал. Я сказала «нет» и бросилась бежать, но он поймал меня. Я пыталась отбиваться, он даже этого не заметил. Я умоляла его, но он держал меня и заставил его отведать.
Голос стал хриплым, ее трясло. Я села на край кровати, переживая ее ужас. Айви затихла, и я ждала. Лица ее мне было не видно – но я боялась на него смотреть.
– А потом мне не нужно было думать, – сказала она, и меня потряс ее ровный голос. – Наверное, я потеряла сознание на секунду, я хотела этого – силы и страсти. Он так стар. Я его стащила на пол и села на него верхом. Я взяла все, что у него было, а он прижимал меня к себе, побуждая идти глубже, выпить больше. И я взяла это, Рэйчел. Я взяла больше, чем надо было. Он должен был меня остановить, но дал мне взять все.
Я не могла шевельнуться, пригвожденная ужасом.
– Кист пытался нас остановить. Пытался встать между нами, просил Пискари, чтобы тот не давал мне брать слишком много, но с каждым глотком я все больше и больше от себя теряла. Кажется… кажется, я Киста ранила. Сломала ему… я только помню, что он ушел, а Пискари… – тихий полный удовольствия звук сорвался у нее с губ, когда она снова повторила его имя: – …Пискари притянул меня обратно. – Она сладострастно пошевелилась под черными простынями. – Он ласково приложил к себе мою голову, прижал меня теснее, чтобы убедить, что он хочет меня, чтобы я увидела, что ему еще есть что отдать.
Ее сотрясало тяжелое дыхание, она свернулась в тугой узел – удовлетворенная любовница превращалась в избитого ребенка.
– Я взяла все. Он дал мне взять все. Я знала, зачем он это делает, и все равно взяла.
Она замолчала, но я знала, что она еще не договорила. Мне не хотелось слышать ни слова больше, но я знала, что она должна это сказать – или постепенно сама себя с ума сведет.
– С каждым глотком я чувствовала, как растет его голод, – шептала Айви. – Его отчаянное желание. Я знала, что будет, если я не остановлюсь, но он сказал, что можно, что все хорошо, и так давно этого не было! – почти простонала она. – Я не хотела переставать. Я знала, что будет, и не хотела переставать. Моя вина.
Обычная фраза жертв изнасилования.
– Нет, не твоя, – сказала я, кладя руку на прикрытое одеялом плечо.
– Моя, – возразила она, и я отодвинулась, когда в ее голосе прозвучали низкие сладострастные нотки. – Я знала, что случится. И когда я взяла все, что у него было, он попросил свою кровь обратно – я знала, что так будет. И я отдала ему ее – хотела отдать и отдала. И это было чудесно.
Я заставила себя дышать.
– Прости меня Боже, – шептала она, – я ожила! Я три года не жила. Я стала богиней. Я могла дарить жизнь. Я могла ее отбирать. Я видела его такого как есть, и хотела быть такой, как он. И его кровь горела во мне, будто была моей, его сила стала совсем моей, и мощь его – совсем моей, и меня жгло безобразной и прекрасной правдой его существа, и он попросил меня стать его наследником. Он попросил меня занять место Кистена, сказал, что ждал, чтобы я поняла, что это значит, и только теперь мне это предлагает. А когда я умру, стану ему равной.
Я поглаживала ее по голове, и у нее закрылись глаза, прекратилась дрожь. На нее наваливалась сонливость, лицо становилось спокойным, пока ум прокручивал этот кошмар, ища способ как-то с ним жить. Я подумала, не связано ли это как-нибудь с рассветом, уже озарившим небо за ее шторами.
– Я пошла к нему, Рэйчел, – прошептала она. Бледные губы потихоньку обретали цвет. – Я пошла к нему, и он впился в меня, как дикий зверь, а я была рада боли. Зубы его были Божьей истиной, врезающейся мне в душу. Он терзал меня, потеряв самообладание от радости, что получает обратно свою силу, отдав ее мне так запросто. И я плыла в этой радости, хотя он почти раздавил мне руки и разорвал шею.
Я заставила себя продолжать ее гладить.
– Это было больно, – вдруг прошептала она по-детски, и веки у нее задрожали. – Ни у кого нет столько вампирской слюны, чтобы преобразовать такую боль, и он лакал мое страдание и муку так же, как лакал мою кровь. Я хотела дать ему больше, доказать ему свою верность, что я, хотя и подвела его, не укротив тебя, все равно буду его наследником. Секс улучшает вкус крови, – сказала она еле слышно. – Гормоны делают ее слаще, и потому я открыла себя ему. Он сказал «нет», хотя и стонал от желания, сказал, что может убить меня по ошибке. Но я заводила его, пока он уже не мог остановиться. Я этого хотела. Хотела даже когда было больно. Он взял все, и вызвал у нас оргазм как раз когда меня убил. – Она задрожала, закрыв глаза. – Бог мой, Рэйчел, я думаю, он убил меня.
– Ты не мертва, – прошептала я, но со страхом, потому что не была в этом уверена. Но ведь мертвая она не могла бы находиться в церкви? Разве что она еще в переходном состоянии. Время, за которое менялась биохимия, не было четко ограничено. Какого черта я тут делаю?
– Я думаю, он меня убил, – повторила она, и голос ее поплыл – она засыпала. – Я думаю, я сама себя убила. – Совсем детский голос, и веки затрепетали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Я – домашний зверек. Опасный, которого следует укротить. Вот кем считает меня Пискари.
– Он сказал, что понимает мое желание иметь друга, а не ручного зверька, но позволить тебе остаться как есть – небезопасно. Он говорил, что я утратила контроль над ситуацией, и пошли слухи. Тут я заплакала, потому что он такой добрый, а я его огорчила. – Слова Айви вылетали короткими фразами, ей трудно было говорить. – И он заставил меня сесть рядом, обнял и стал шептать, как он мной гордится, и как любил мою прабабушку – почти так, как меня любит. Это все, чего я хотела в жизни, – сказала она, – чтобы он мной гордился. Айви коротко и болезненно рассмеялась.
– Он говорил, что понимает мое желание иметь друга, – сказала она, отвернувшись к стене и закрыв лицо волосами. – Он мне говорил, что сотни лет ищет кого-нибудь достаточно сильного, чтобы выжить при нем, что моя мать, бабка и прабабка были слишком слабы, а вот у меня есть воля к жизни. Я ему сказала, что не хочу жить вечно, и он отмахнулся от этих слов, сказал, что я его избранница, что я останусь с ним навсегда.
Плечи ее тряслись под пледом.
– Он меня обнимал, успокаивал мои страхи перед будущим. Сказал, что любит меня и гордится мною. А потом он взял меня за палец и пустил себе кровь.
Кислый ком поднялся у меня из живота, я его проглотила. Голос Айви стал едва слышным, голод и нужда – как спрятанная стальная лента.
– О Боже, Рэйчел, как он стар! Это было как живое электричество, оно из него хлынуло, как вода из колодца. Я попыталась уйти. Я хотела уйти и пыталась, но он меня не отпускал. Я сказала «нет» и бросилась бежать, но он поймал меня. Я пыталась отбиваться, он даже этого не заметил. Я умоляла его, но он держал меня и заставил его отведать.
Голос стал хриплым, ее трясло. Я села на край кровати, переживая ее ужас. Айви затихла, и я ждала. Лица ее мне было не видно – но я боялась на него смотреть.
– А потом мне не нужно было думать, – сказала она, и меня потряс ее ровный голос. – Наверное, я потеряла сознание на секунду, я хотела этого – силы и страсти. Он так стар. Я его стащила на пол и села на него верхом. Я взяла все, что у него было, а он прижимал меня к себе, побуждая идти глубже, выпить больше. И я взяла это, Рэйчел. Я взяла больше, чем надо было. Он должен был меня остановить, но дал мне взять все.
Я не могла шевельнуться, пригвожденная ужасом.
– Кист пытался нас остановить. Пытался встать между нами, просил Пискари, чтобы тот не давал мне брать слишком много, но с каждым глотком я все больше и больше от себя теряла. Кажется… кажется, я Киста ранила. Сломала ему… я только помню, что он ушел, а Пискари… – тихий полный удовольствия звук сорвался у нее с губ, когда она снова повторила его имя: – …Пискари притянул меня обратно. – Она сладострастно пошевелилась под черными простынями. – Он ласково приложил к себе мою голову, прижал меня теснее, чтобы убедить, что он хочет меня, чтобы я увидела, что ему еще есть что отдать.
Ее сотрясало тяжелое дыхание, она свернулась в тугой узел – удовлетворенная любовница превращалась в избитого ребенка.
– Я взяла все. Он дал мне взять все. Я знала, зачем он это делает, и все равно взяла.
Она замолчала, но я знала, что она еще не договорила. Мне не хотелось слышать ни слова больше, но я знала, что она должна это сказать – или постепенно сама себя с ума сведет.
– С каждым глотком я чувствовала, как растет его голод, – шептала Айви. – Его отчаянное желание. Я знала, что будет, если я не остановлюсь, но он сказал, что можно, что все хорошо, и так давно этого не было! – почти простонала она. – Я не хотела переставать. Я знала, что будет, и не хотела переставать. Моя вина.
Обычная фраза жертв изнасилования.
– Нет, не твоя, – сказала я, кладя руку на прикрытое одеялом плечо.
– Моя, – возразила она, и я отодвинулась, когда в ее голосе прозвучали низкие сладострастные нотки. – Я знала, что случится. И когда я взяла все, что у него было, он попросил свою кровь обратно – я знала, что так будет. И я отдала ему ее – хотела отдать и отдала. И это было чудесно.
Я заставила себя дышать.
– Прости меня Боже, – шептала она, – я ожила! Я три года не жила. Я стала богиней. Я могла дарить жизнь. Я могла ее отбирать. Я видела его такого как есть, и хотела быть такой, как он. И его кровь горела во мне, будто была моей, его сила стала совсем моей, и мощь его – совсем моей, и меня жгло безобразной и прекрасной правдой его существа, и он попросил меня стать его наследником. Он попросил меня занять место Кистена, сказал, что ждал, чтобы я поняла, что это значит, и только теперь мне это предлагает. А когда я умру, стану ему равной.
Я поглаживала ее по голове, и у нее закрылись глаза, прекратилась дрожь. На нее наваливалась сонливость, лицо становилось спокойным, пока ум прокручивал этот кошмар, ища способ как-то с ним жить. Я подумала, не связано ли это как-нибудь с рассветом, уже озарившим небо за ее шторами.
– Я пошла к нему, Рэйчел, – прошептала она. Бледные губы потихоньку обретали цвет. – Я пошла к нему, и он впился в меня, как дикий зверь, а я была рада боли. Зубы его были Божьей истиной, врезающейся мне в душу. Он терзал меня, потеряв самообладание от радости, что получает обратно свою силу, отдав ее мне так запросто. И я плыла в этой радости, хотя он почти раздавил мне руки и разорвал шею.
Я заставила себя продолжать ее гладить.
– Это было больно, – вдруг прошептала она по-детски, и веки у нее задрожали. – Ни у кого нет столько вампирской слюны, чтобы преобразовать такую боль, и он лакал мое страдание и муку так же, как лакал мою кровь. Я хотела дать ему больше, доказать ему свою верность, что я, хотя и подвела его, не укротив тебя, все равно буду его наследником. Секс улучшает вкус крови, – сказала она еле слышно. – Гормоны делают ее слаще, и потому я открыла себя ему. Он сказал «нет», хотя и стонал от желания, сказал, что может убить меня по ошибке. Но я заводила его, пока он уже не мог остановиться. Я этого хотела. Хотела даже когда было больно. Он взял все, и вызвал у нас оргазм как раз когда меня убил. – Она задрожала, закрыв глаза. – Бог мой, Рэйчел, я думаю, он убил меня.
– Ты не мертва, – прошептала я, но со страхом, потому что не была в этом уверена. Но ведь мертвая она не могла бы находиться в церкви? Разве что она еще в переходном состоянии. Время, за которое менялась биохимия, не было четко ограничено. Какого черта я тут делаю?
– Я думаю, он меня убил, – повторила она, и голос ее поплыл – она засыпала. – Я думаю, я сама себя убила. – Совсем детский голос, и веки затрепетали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121