Бора чуть не подавился куском хлеба.
- Ты что - считаешь меня лжецом?
- Ни в коем случае. Но я говорю о вещах достаточно серьезных. Твоему
рассказу никто не поверит.
Бора готов был расплакаться. Он и сам думал об этом, понимая, что
рассказ его настолько необычен, что скорее походит не на правду, а на
пустые бредни.
- Не расстраивайся, мальчик. Я отправлюсь в Аграпур и попробую
разыскать своих приятелей. Кто-кто, а они-то должны нам поверить.
Бора собрался с мыслями. Он не доверял Якубу и поныне, но
рассчитывать на иных союзников ему не приходилось. Помимо прочего, Якуб
был вхож во многие дома Аграпура, великого города, о котором другие знали
лишь понаслышке. Войско можно было собрать только там: деревенский люд был
слишком напуган и предпочитал отсиживаться дома.
- Клянусь хлебом и солью, съеденными мною в этом доме, - возгласил
Якуб, - клянусь Эрликом и Митрой, клянусь моей любовью к твоей сестре
Карайе...
Бора вздрогнул и недоуменно посмотрел на сестру. Та улыбалась как ни
в чем не бывало.
- Прости меня, Бора, - вновь заговорил Якуб. - Я не мог сделать ей
предложения до той поры, пока Арима не выйдет замуж. Теперь же думать об
этом и вовсе не приходится. Нас ждет долгий и трудный поход. И я клянусь
сделать все от меня зависящее для того, чтобы освободить твоего отца и
отомстить за твою сестру.
И в ответ он услышал храп. Бора забылся крепким сном.
1
Славный город Аграпур называли и великим, и блистательным, и
сказочным, однако ни одно из этих определений не заключало в себе всей
истины. Лучшее и справедливейшее из всех имен ему было дано заезжим
кхитайцем, назвавшим его "Градом, в котором сошлась вся Поднебесная". Имя
это, при всей его тяжеловесности, как нельзя лучше подходило Аграпуру, не
знавшему недостатка ни в чем и способному утомить разве что свойственным
ему разнообразием.
Солнце уже зашло, но черепичные крыши и камень мостовых все еще
пылали жаром.. Улицы были почти пусты - на них можно было встретить лишь
дозорных да тех, кому срочные дела не позволяли сидеть дома. Последние в
большинстве своем были людьми вполне определенной профессии. И днем, и
ночью в Аграпуре можно было найти все, что угодно, но для темных дел - а
ими-то эти люди и занимались - ночь, как водится, подходила куда как
лучше.
Конан-киммериец, офицер армии наемников, ничего противозаконного
совершать не собирался. Он спешил в таверну "Красный Сокол", где его ждали
отборное вино, отменное жаркое и юные прелестницы. В их обществе тяготы
ратной службы забывались, и жизнь становилась такой, какой она, по его
глубокому убеждению, и должна была быть.
Конану вспомнился его недавний разговор с капитаном Хаджаром.
- Ты сопровождаешь королевских особ в Кхитай и считаешь себя важной
птицей. Но ты ошибаешься, парень. Твое место среди воинов. В том твой удел
и состоит.
- Капитан, ты хочешь сказать, что я такой же вор и прощелыга, как и
мои подчиненные?
- Ты посмотри на воинов Ицхака. Вот уж сброд так сброд! Клянусь
бородой Черного Эрлика, Конан, - нет человека, которому я доверял бы
больше, чем тебе! Я не знаю ни одного командира, у которого была бы такая
же дисциплина! Твоим людям не страшны ни козаки, ни иранистанцы. Пей,
Конан, пей - да только не забудь заплатить за нас обоих.
Конан покорно подчинился своему командиру. Он уважал Хаджара, пусть
тот и разговаривал с ним, словно с рекрутом. Именно Хаджар способствовал
его продвижению по службе, именно он давал ему поручения, выполнение
которых позволило ему снискать известность и славу.
Киммерийцы не склонны к подчинению. Их ведут в бой не походные
командиры, но доблесть и отвага. Суровый климат Киммерийских гор отпугивал
чужеземцев почище любой армии, и потому дисциплина и порядок, свойственные
иным из них, так и не прижились на скудной киммерийской почве. Конан
уважал в Хаджаре мужчину, муштра же и казарменные порядки, насаждавшиеся
им повсюду, вызывали у него разве что отвращение. Приучать же к дисциплине
других - все равно что чистить конюшни.
Таверна "Красный Сокол" находилась на вершине Маданского холма, к
которой вела улица Двенадцати Ступеней. Конан с грациозностью пантеры
взобрался на холм. Парочка грабителей, укрывшихся за кустами, решила не
трогать его - с таким громилой им было явно не совладать.
Ранг Конана позволял ему разъезжать повсюду на паланкине, но он
прибегал к этому лишь в особо торжественных случаях, ибо не доверял ни
ногам, ни языкам рабов. Он знал, что представляют собой эти люди, тем
более что по дороге в Аграпур и сам побывал в шкуре раба.
На дорогу вышел патруль.
- Привет, капитан. Не заметил ли ты чего подозрительного?
- Нет.
Конан был не только офицером туранской армии. Помимо прочего, он
занимался и воровским помыслом, и потому дозорных и стражей киммериец
недолюбливал.
Патруль скрылся во тьме, внезапно спустившейся на город. В два прыжка
Конан преодолел все двенадцать ступеней лестницы, омыл лицо в прохладной
воде фонтана и распахнул двери таверны.
- Кого я вижу! Конан, что это с тобой? У тебя такой вид, будто ты
поменял золотой на медяк!
- Моти, ты, похоже, перебрал лишнего! Или это у тебя от усталости?
Скажи честно, сколько рекрутов ты набрал в свое воинство?
Отставной сержант, некогда командовавший кавалерийским взводом,
ухмыльнулся:
- Я полагаю, в скором времени я дослужусь до награды.
Конан перешел на другой край залы, в центре которой танцевала под
звуки тамбурина и бубна светлокожая иранистанка. На ней не было ничего,
кроме черной набедренной повязки, пояса, набранного из медных монет, и
легкой прозрачной вуали, надушенной маслом жасмина.
Моти сунул в руку Конану массивную серебряную чашу ванирской работы.
В "Красный Сокол" ее принес бывший ее владелец, изрядно задолжавший
хозяину таверны. Оный владелец сложил свою жизнь где-то на Гирканских
берегах, так и не узнав о том, что чаша его стала одной из
достопримечательностей самой популярной таверны Аграпура.
- За достойных противников! - провозгласил Конан, подняв наполненную
вином чашу. Опорожнив ее, он указал рукой на танцовщицу и спросил: - Это
что - новенькая?
- Оставь ты ее, Конан. Как ты насчет Пилы?
- Если она свободна...
- Я никогда не бываю свободной, - послышался сверху нежный голосок. -
Цену ты знаешь, все остальное зависит только от тебя.
- Прекрасная Пила, как всегда, любезна, - буркнул Конан и поднял
чашу, приветствуя спускавшуюся по лестнице темноволосую женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54