Голос аббата, дребезжащее пение его, которому вторил маленький старичок, запах горящего воска, вид жениха и невесты, сияющие венцы над их головами, общее повышенное настроение присутствующих – все это действовало на меня, и я чувствовал себя в каком-то приподнятом возбужденном состоянии. Мне казалось, будь мадам Гаро здесь и, относись она ко мне несколько иначе, я с восторгом предстал бы с ней перед этим алтарем.
Служба кончилась. Перед нами стояли молодые – мсье Тардье и его жена. Все подходили с поздравлениями.
В то время как старичок гасил свечи и часовня наполнялась мраком, мы оделись в притворе и веселой, шумной толпой вышли из церкви.
Аббат успел уже переодеться. Он пригласил нас зайти к нему в дом выпить за здоровье молодых. В первой большой комнате, уютно обставленной и очень теплой, на столе было приготовлено шампанское. В то время как все подняли бокалы, вдруг воцарилось странное молчание. Я думал, что кто-нибудь будет говорить. Лица всех изображали внимание и нескрываемое почтение. Наконец, я догадался и прижал кнопку предохранителя. В мозгу моем сразу появилась мысль, выражаемая словами:
«…поздравление. Молодые заслужили талантами и трудом счастливую жизнь. Их педагогическая деятельность помогла воспитать не одно поколение в Долине Новой Жизни. Это никогда не может быть забыто. Тем самым они обеспечили себе внешние условия счастья. Внутренние условия в них самих, они неизменны. Я желаю им удовлетворения всех их желаний и надеюсь, что они будут еще долго служить на пользу тому делу, которому они отдали так много сил».
Начала речи я не слышал, но понял, что ее произнес с помощью внушения Куинслей, который очень хорошо относился к Тардье.
Аппарат, с помощью которого была передана эта речь, висел под потолком комнаты. После этого вступления начались тосты присутствующих, более простые, но более сердечные. Педручи поднял бокал за мадам Мэри Тардье, которую он когда-то носил на руках.
– Еще в раннем детстве, – сказал он, – я знал, что маленькое дитя будет счастливо. Ей всегда все удавалось, все желания ее исполнялись, и даже капризы, шалости сходили с рук. Предчувствие меня не обмануло. Счастье не оставляет ее. Она выбрала себе прекрасного мужа; можно было опасаться, что выбор будет слишком затруднителен – много женихов. Но она не ошиблась и выбрала лучшего. Прошу извинить меня, господа, – Педручи при этих словах обвел глазами нас, всех присутствующих мужчин. – Итак, счастливое сочетание: лучшая невеста и лучший жених. Я пью за это сочетание.
Все крикнули «ура». Потом говорили Шервуд, Левенберг, и наконец очередь дошла до меня. Я сказал несколько ничего не значащих слов и отошел в сторону.
Миссис Смит пригласила меня зайти к ним, так как там соберется небольшая компания посидеть вместе с молодыми.
Педручи, Шервуд и профессора уселись в автомобили и укатили вниз по дороге, а все оставшиеся отправились к Американскому сеттльменту пешком.
Короткий переход при ярком лунном свете по хорошо утоптанной тропинке, по снежной равнине, доставил мне большое удовольствие.
Мадам Гаро встретила нас как хозяйка. Как обворожительна была она в этой роли! Заботы по хозяйству заставили ее забыть на время тоску и тревогу; глаза ее горели веселым блеском и приветливостью. Я нежно поцеловал ее руку, здороваясь с ней. Она на мгновенье остановила свой взгляд на мне, и мне показалось, этот взгляд говорил, что она рада видеть меня. Я был счастлив.
С нетерпением я ждал конца ужина, чтобы поговорить наедине с мадам Гаро. Разговоры за столом были мало интересны. Наконец все поднялись из-за стола. Кофе и вино были сервированы в соседней комнате. Я умышленно замешкался в столовой.
– Я хотела бы сказать вам несколько слов, – проговорила мадам Гаро, подходя ко мне. – Пойдемте в маленькую гостиную.
В этой комнате горела небольшая лампочка на столе: мы сели около стола на плетеные легкие стулья. Лица мадам Гаро я не мог видеть, так как его покрывала тень абажура. Она помолчала.
– Вы не узнали ничего нового?
– Нет, я абсолютно ничего не слышал. Тюрьма, в которой был заключен ваш муж, построена на небольшом горном плато, вход туда запрещен посторонним, поэтому мне и моим друзьям не удалось получить каких-либо сведений.
– Куинслей был здесь еще два раза. Последний раз, когда я спросила его, что, предполагает он, могло случиться с моим мужем, он повел такой разговор, который показал мне, что он не хочет всего сказать сейчас и только подготовляет меня. Я высказала ему свое предположение и добавила, что его умалчивание начинает меня страшить. Он уверял, что мне совершенно не нужно беспокоиться, и распространился на тему, как несчастны женщины, которые строят все свое счастье на любви к одному человеку.
– Мало ли что может случиться с этим кумиром, – сказал Куинслей. Хорошо, если он будет разбит руками самой поклонницы, – тогда возможно воздвигнуть новый кумир, – но беда, если он исчезнет по своей воле или по воле других. Тогда поклонница считает нужным навек остаться ему верной, носиться со своим несчастьем и искать у всех сочувствия. Это все отзывается каким-то романтизмом, истерией, искусственностью. У молодой здоровой женщины должно быть много интересов в жизни; ее стремления не могут уложиться в привязанности к одному человеку. Силы ее здоровья не позволят ей зачахнуть оттого, что ей изменит ее любимый или просто уйдет из ее жизни. Жизнь человеческая настолько непрочна, что на ней нельзя строить свое счастье. Десять лет, потраченных в мечтах ради будущего счастья, не могут быть ничем оправданы. Действительная жизнь убивается ради призрачной будущности, которая, может быть, никогда не осуществится. Я спрашиваю вас, – закончил Куинслей, – стали бы вы ждать вашего мужа, если бы вы знали заранее, что он возвратится к вам через двадцать лет?
Я отвечала ему, что я не понимаю его софизмов, я привыкла мыслить просто. В данном случае вообще не требуется никаких размышлений, говорит исключительно сердце.
– Сердце… знаете ли вы, что такое сердце? Сердце заведует кровообращением и ничего не говорит.
Я прервала этот разговор, потому что слова его меня раздражали. Я откровенно высказала свою догадку, что он подготавливает меня к сообщению об исчезновении моего дорогого Леона.
Куинслей не сказал чего-либо определенного, но, я думаю, что я не ошиблась.
Разговор наш кончился тем, что я выгнала его отсюда. Он позволил себе опять перейти границы. Я выгнала его и тем самым, может, погубила несчастного Леона…
Она рыдала. Давно накопившаяся горечь излилась потоком слез. Я слегка обнял ее за талию и старался утешить.
Наконец рыдания начали утихать.
Я вышел из этой комнаты опечаленный, потрясенный, но в то же время чувствовал, что с этого момента отношения наши с мадам Гаро изменились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127