Она усадила меня на диванчик и, тесно прижавшись, говорила так успокоительно, что если бы я и в самом деле сильно беспокоился о своем здоровье, я перестал бы думать о нем.
– Для нас, – сказала она, – все это несчастье может иметь хороший конец. Макс Куинслей, конечно, должен быть очень озабочен всем случившимся, и ему не до нас, а выиграть время во всяком деле очень важно.
Ее глаза смотрели с такой уверенностью в будущее, что у меня защемило сердце. Я был настроен совсем не так оптимистически.
Она угадала мои сомнения и, приникши к моему уху губами, прошептала:
– Я люблю вас, и если вас не станет, я не хочу больше жить. Я не вынесу этого несчастья.
В это время в дверь постучали. Мадам Фишер приглашала нас к столу.
Погода была прекрасная. После пронесшейся грозы жара не возобновлялась. Обедали под большим развесистым деревом, среди клумб пахучих цветов. Ничто не говорило, что мы находимся в Долине Новой Жизни.
Семья Фишера, весь обиход ее жизни напоминали семьи и обычаи любого провинциального городка Германии. Сам Фишер заткнул себе салфетку за воротник и сосредоточенно кушал. Его жена угощала нас, не забывая присматривать за самым маленьким из своих детей, который все время шалил и неумолчно болтал. Старшие, с передничками на груди, сидели чинно, неумело работая ножами и вилками.
Когда обед кончился и дети ушли, разговор перешел на текущие события. Фишер рассказывал о том, что он наблюдал во время маневров. Затем он сообщил, что окружающие Куинслея советовали ему тотчас же прервать маневры, как только были получены первые сведения о заболеваниях и смертях, но он не желал их слушать. Когда количество жертв перевалило за десять тысяч – тогда только он приказал дать отдых войскам. Пострадало несколько разрядов. Лазареты были переполнены. На третий день маневры продолжались, и, несмотря на большую осторожность, опять пострадали многие.
– Я думаю, – сказал Фишер, – все это должно поколебать самую идею воспроизведения человеческого рода из половых желез, взятых от эмбрионов. Мне всегда казалось, что при таком способе каждое следующее поколение должно получаться более слабым.
Мадам Фишер перебила ученую речь своего мужа простым замечанием:
– Все они никогда не представлялись мне настоящими людьми. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день они исчезнут с лица земли.
– Ну, это уж чересчур, – возразил Фишер. – Среди них есть много прекрасных работников и ученых. Способности их велики и разнообразны. Но чтобы быть вполне справедливым, я должен добавить, что у них нет инициативы. Я не представляю их себе без руководства со стороны лиц, прибывших сюда извне.
– Значит, их мозг устроен несколько иначе, чем наш? – спросил я.
– Это сказано слишком сильно. Средний уровень умственных способностей, я сказал бы, у них выше, таланты редки, а гениальности я не знаю.
– Трудно сказать, что важнее: высокий средний уровень или богатство талантов, – сказал я.
– Этот вопрос, как я слышал, занимает Куинслея, и он уделяет много внимания работе мозга, – отвечал Фишер.
Мое лицо вспыхнуло от негодования при этих словах. Передо мною предстала картина, виденная вчера в лаборатории. Анжелика заметила это и, взяв меня за руку, тихо спросила:
– Что с вами?
Меня выручил приход Мартини и Карно.
Друзья приближались по дорожке сада, одетые в белые легкие костюмы.
Против обыкновения, Мартини был серьезен и даже угрюм. Когда они заняли места за столом и хозяин налил им в стаканы легкого местного пива, Карно нагнулся к нам поближе, осмотрелся из предосторожности, не подслушивает ли нас кто-нибудь, и заговорил полушепотом:
– Я узнал из верных источников, что дело обстоит гораздо хуже, чем предполагалось. Некоторые разряды здешних людей обречены на вымирание; допущены роковые ошибки; но это не все: последние обследования учеников младшего возраста, а также детей показали прогрессирующее падение умственных способностей. Время восприятия впечатлений и время запоминания удлиняется, сообразительность понижается. Увеличению веса тела у новорожденных не соответствует их умственное развитие, наоборот, физическое их развитие, улучшающееся в последних выводках, ухудшает развитие мозга.
Фишер развел руками и безнадежно опустил голову.
– Это новый удар Куинслею.
– Слух идет от Тардье, он только что закончил отчет о последних испытаниях. Конечно, колебания наблюдались и раньше, но такого резкого падения до сих пор не было.
Мартини обвел всех торжествующим взглядом.
– Что я всегда говорил! Я не биолог, но во мне говорил простой здравый смысл. Нельзя безнаказанно калечить природу. Женщины, любовь, макароны и прочее так же необходимы, как воздух и вода, – проговорил он серьезным тоном.
– Благодарю вас за любезность! – воскликнула фрау Фишер. – Вы сравнили женщин с макаронами.
– Прошу извинить меня, mesdames, я не делаю никаких сравнений. Я хотел только сказать, что здесь все отвергается, а между тем я убежден, что и такие глупости, как макароны, играют важную роль в жизни человека. Что же касается любви… О, я боюсь об этом говорить, я произнесу тогда целую речь. Женщины без любви – это что-то отвратительное, я бы сравнил их с пищей без соли или с шампанским, утерявшим или никогда не имевшим игристости. Нет, они гораздо хуже – я не подберу подходящего сравнения.
– Уж не говорите ли вы так потому, что на себе испытали разочарование в такой женщине? – заметил Фишер.
– Я сомневаюсь только в одном: была ли это вообще женщина? – пробурчал в ответ Мартини.
– Я надеюсь, это было давно, – осторожно вставил Карно.
– Да, да, это было давным-давно. Я вспомнил об этом только к случаю, сказал Мартини и выпил до дна стакан холодного пива.
Фишер попыхивал своей сигарой и задумчиво говорил:
– Непредвиденное обстоятельство, катастрофа. Бог знает, останется ли в силе наш договор.
В это время к нашей компании присоединился Чарльз Чартней. Элегантный, как всегда, свежевыбритый, пахнущий духами, он стоял перед нами, стройный и моложавый, и держал в руках шляпу.
– Каковы новости? – обратился к нему хозяин. – Все приходящие приносят нам печальные известия.
– Печальные известия? Я не согласен, я назвал бы их – интересные известия. Мы живем в стране, полной всяких диковин чудес. Мы зрители, а они актеры. Я доволен. Последнее время мне было что-то скучно.
Он вынул папироску из золотого портсигара, закурил и сел на стул, заложив ногу за ногу. Вид у него был самый беспечный и веселый.
– Философ! – воскликнул Мартини.
Карно сказал:
– Я всегда завидую мистеру Чартнею, его спокойствие и выдержка поражают меня.
Я вспомнил, как этот спокойный человек реагировал на известие о смерти Гаро. Я заметил:
– Под внешним спокойствием иногда скрывается буря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127