Как родственная любовь, так и любовь мужчины к женщине несут за собой лишь несчастья и страдания. Мы, лишенные любви к родителям и к нашим родственникам, так как мы не имеем ни тех, ни других, рассеиваем свое чувство любви вокруг нас на все человечество, а не сосредотачиваем ее на немногих избранных. Это уже одно лишает нас эгоизма. Мы не знаем личной жизни и жизни наших близких, мы знаем широкую общую жизнь. Мы все братья одной матери-природы, мы все живем ради единой цели – совершенствования каждого отдельного звена человеческой цепи и совершенствования ее в целом. Великое будущее, к которому мы стремимся, вам непонятно, оно находится вне пределов земли; с нашими достижениями, с нашими открытиями наша маленькая планета Земля скоро сделается нам тесной, и мы устремимся ввысь. Куда, я не знаю.
Чем дальше говорил Кю, тем речь его делалась вдохновеннее. Он встал и последние фразы произносил так, как будто перед ним было многочисленное собрание.
Петровский зааплодировал:
– Браво, браво! Вы настоящий пророк, древний пророк. В то же время вы будете прекрасным агитатором, когда Ворота откроются.
Мысль моя в это время остановилась на моем отношении к мадам Гаро. Что я ее любил, – в этом не было никакого сомнения. Что принесет мне эта любовь? Счастье или страдание? Во всяком случае, до сих пор я испытывал только муки.
– Если я сказал, что наша мать – природа, – продолжал Кю, не обращая внимания на замечания Петровского, – то нашим отцом я считаю науку. Наши чувства благодарности и преклонения направляются постоянно к этим нашим родителям. Силы природы, сила науки – вот два великих рычага, которыми управляется весь мир. Причем сила науки должна быть выше сил природы. Поэтому мы не признаем никаких авторитетов, кроме авторитета науки. Все наше управление сосредоточено в руках ученых. Они правят, они судят, они служат источником мысли. У нас полное равенство, мы лишены пороков, мы не обманываем, не лжем, не клевещем, не завидуем. Справедливость и правда царят у нас. Поколения и разряды, так же, как и отдельные личности, получают то, что они заслуживают в силу их умственного и физического развития. Кто выше других, тот получает более высокое назначение и более высокую ответственность.
Кю сделал передышку и отпил из чашки несколько глотков кофе.
Петровский воспользовался этим:
– Все, что вы говорите, совершенная правда. Я живу с вами двадцать лет; я живу общими с вами идеалами; если я не отказываюсь от старого, то это только потому, что я сам – продукт старого мира.
Кю хотел продолжать свою речь, как вдруг на веранде появилось новое лицо: это был доктор Левенберг. Он проживал в Детской колонии и зашел сюда посидеть с Кю после обеда. Он, видимо, обрадовался, увидев меня и Петровского здесь. Он уселся в кресло и не отказался разделить с нами наш послеобеденный кофе.
Разговор с его приходом принял новое направление. Все специалисты любят поговорить на близкие их сердцу темы. Особенно в этом отношении отличаются медики.
Доктор Левенберг рассказал нам, что сегодня утром он имел случай вставить новое сердце одному из старых джентльменов, а именно – профессора физиологии местной медицинской школы.
– Этому господину, – говорил Левенберг, – от роду семьдесят лет, и сердце его пришло в такое состояние, что можно было удивляться, как может человек жить с таким старым мешком. Профессор сам обратился ко мне с просьбой исполнить эту операцию. Я охотно пошел ему навстречу, – я произвел уже несколько таких операций. В нашем распоряжении имелись прекрасные сердца; мы выбрали вместе с любезным хозяином безупречный орган от недавно погибшего молодого человека из иностранцев. Профессор ни за что не хотел получить сердце, выросшее на свободе от эмбриона, и почему-то выбрал именно это сердце. Какие соображения руководили им – предрассудок или что-либо другое, – я не знаю.
– Как можно вставить сердце! – воскликнул я. – Неужели это возможно?
– Во время производства этой операции приходится останавливать на некоторое время движение крови по всему организму. Это и составляло главное препятствие, так как прежде всего погибал мозг. Мозг очень нежный орган, опыты ученых Европы и Америки давали крайне печальные результаты. Мозг не давал признаков жизни вне организма, как другие органы, при питании его различными питательными жидкостями. В последние годы удалось сохранить жизнь мозга на сорок-пятьдесят минут при питании его кровью. Такие эксперименты были проделаны, конечно, на животных. Мы имеем в нашем распоряжении такую питательную среду, которая заменяет кровь. Все остальное уже не составляет труда. Хирургия сосудов и в старом мире достигла совершенства. Мы соединяем сосудистую систему оперированного с током нашей питательной среды. Делаем временное соединение, чтобы кровь вместе с питательной средой могла обращаться, минуя сердце. С этого момента начинает работать новое, временное, сердце. Сосуды старого сердца перевязываются, и оно выбрасывается вон. На место его мы вставляем новое, постоянное, и соединяем его с перевязанными сосудами. Теперь остается убрать сделавшееся ненужным временное сообщение – и все кончено. Рана зашивается. Техника не представляет никакой трудности.
– В этом мире я привык уже к этим словам – «никакой трудности», сказал я.
– Теперь профессор будет обновлен, и если мы закончим ремонт его, вставив еще некоторые износившиеся органы, то он проживет еще долгую жизнь.
– Боже мой, прожить две жизни! С меня достаточно и одной, – подумал я вслух.
Кю мечтательно заговорил:
– Прожить долгую жизнь, впитывая в свой мозг знания, видеть результаты своих трудов, чувствовать себя здоровым, сильным и наслаждаться сознанием бессмертия, так как род человеческий, часть которого вы представляете, бессмертен, – может ли быть для всего этого какой-нибудь срок, который бы не казался мал? Я хочу жить две, три, четыре жизни, если можно – хочу жить вечно.
– Следовательно, вы боитесь смерти? – спросил я.
– Нисколько. У меня нет страха смерти, у нас ни у кого нет этого чувства. Мы жаждем жить, но не боимся умереть, особенно если эта смерть нужна для других. Смерть отдельного человека ничто по сравнению с жизнью человечества. А у вас разве не гибли в войнах тысячи, миллионы людей? Может быть, немногие гибли добровольно, их гнали. У нас этого быть не может, мы все мыслим одинаково. Мысль, которая считается справедливой и верной нашими учеными авторитетами, – наша мысль, общая мысль.
Наш разговор затянулся до вечера. Были затронуты многие интересные вопросы. Мир, открывающийся передо мной, становился яснее, я начинал его более понимать и, пожалуй, сочувствовать ему, хотя старые воспоминания, предрассудки, привычки и разные мелочи неудержимо тянули назад, к прежнему, милому и незабываемому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127