Это добавит его государству неприятностей, но, в конце концов, с чего мне думать о чужих проблемах? Кто и когда думал о моих?
Разве его не за что убить? И пусть они потом разбираются, кто ему наследует, – мне же и на руку…
С тем я и заснул. Скромные мечты!..
В полдень я вошел в город впереди армии мертвецов. Светило яркое весеннее солнце.
Я поднял штандарты, выстроил войска… Жалел только, что трубить в рога мои гвардейцы не могут, легких у них нету. И мертвецы не могут, потому что не дышат. Но мы и так представляли из себя… хм… зрелище.
Магдала ехала рядом со мной, все еще в пажеских тряпках. Мы с ней нашли на постоялом дворе чистую рубаху – наверное, служанки или хозяйской дочки, простенькую, – но больше никаких дамских нарядов. Так что Магдала была моим пажом. Мы забавлялись собственным положением.
Таким аллюром, распространяя ужас и запах мертвечины – все-таки зима уже кончилась, – мы приблизились к дворцу и остановились у ворот. Очень демонстративно.
Мы не сомневались, что Ричарду понравится такая помпезность и он появится навстречу. Не ошиблись. Он тоже устроил парадный выезд, не хуже нашего, чтобы не осрамиться. У него, сказать по чести, вышло даже лучше – из-за рогов. Вроде бы Золотой Сокол у нас – не битая птица, а так, собирается вершить государственные дела.
Ричард гарцевал на белом жеребце, весь золотой, как полагается по прозвищу, и старательно делал надменную мину. Но когда увидел и узнал Магдалу – надменности и спокойствия не получилось. Вышло бессильное бешенство. У него губы побелели: он даже стал похож на мужчину, а не на медовый пряник.
Внешне, я имею в виду.
Он выпятил нижнюю челюсть, приближаясь ко мне. И протянул свиток, словно меч. Мне стало смешно.
Я сломал печати и проверил, как составлена бумага. Какой-то его челядинец выскочил с пером и чернильницей на подносике – я чуть не сдох, стараясь не расхохотаться, но подписал.
А Ричард вопросил:
– Теперь ты доволен, демон?!
Я все-таки фыркнул.
– Да, – говорю. – Вполне.
И тут он меня удивил.
– Видишь, – прошипел на два тона тише, – я выполнил все твои поганые условия… ради спасения свой страны… Но теперь – верни мою жену!
Что меня всегда поражало в благородных рыцарях – так это их незыблемая уверенность в собственном превосходстве и сущей неотразимости. Я видел: он готов орать, как бедняжка Квентин, жених Беатрисы, что королева не могла удрать со мной по доброй воле, что на меня не польстится и солдатская шлюха, что я ее заставил силой, обманом, шантажом, чарами – особенно чарами. Смех и грех.
– Ричард, – говорю, тоже негромко, – пойми ты, наконец: королева не вещь. Она не шкатулка с твоей любимой цацкой, которую я могу забрать или вернуть. Я тебе козней не строю и политику так не делаю. Просто она хотела уйти и ушла. Отпусти ее – и все тебе простится.
Ричард меня слушал, и его бледное лицо потихоньку багровело. Его свита остановилась поодаль – и на всех лицах изображался ужас. Надо думать – перед некромантом, похитителем добродетельных жен с супружеского ложа.
– Ты думаешь, я тебе поверю?! – протолкнул он сквозь зубы. – Чтобы моя жена – МОЯ ЖЕНА! – забыла все обеты и клятвы вместе с любовью и сбежала с такой мразью, как ты?! Что ты с ней сделал, трупоед?!
– Ричард, – говорю, – хватит, все. Надоело, устал. Не вяжись ты ко мне. Мы подписали договор, я увожу армию. Посылай в провинции гонцов – пусть сообщат, что желающие остаться твоими подданными могут покинуть мои земли…
– Я говорю – верни мою жену! – рявкнул Ричард, забыв всякие приличия. Просто прелесть, каковы они без масок, эти добрые государи. Он сейчас невозможно напоминал моего батюшку во гневе – и я подумал, что братец Людвиг, вероятно, вырос бы таким же, не убей я его в юности. – Ты слышишь, король гнилья, верни мою жену! Ты сгоришь в аду, но будь ты проклят перед этим – верни мне мою жену!..
Его свита между тем потихоньку отступала назад. Бедолаги, верно, чувствовали, что им нельзя, не почину слушать семейные разборки короля. А Ричарда снова понесло, как тогда, в парадном зале.
Я не знал, как теперь его заткнуть. Мне очень хотелось все закончить. Я был удовлетворен – мне вернули мои земли, бумага составлена по форме, недаром воевали – но теперь пора домой. Почему я должен терять тут время, слушая идиота Ричарда?
А он вопил быстрее и быстрее, повторяясь и брызгая слюной, – и тут Магдала сказала:
– Уймись.
И все услышали. Ее голос прозвучал, как удар колокола. Ричард дернулся и уставился на нее, будто она стукнула его по голове и оглушила. Наступила чудовищная тишина – только лязгнула упряжь у чьей-то лошади. А Магдала продолжала:
– Не вытирайте ноги о собственный штандарт, сударь. Уже ничего нельзя изменить, так сделайте милость – не унижайтесь на прощанье. Это ведь не только ваше личное унижение, сударь.
Ричард смотрел на нее так, будто видел впервые в жизни. И будто она не женщина, а какое-то страшное диво. А потом еле слышно проговорил:
– Боже мой… ты, стерва… изменница… ты сама… да как ты… ты давно… а с кем, хотел бы я знать, ты детей…
Вот этого я уже никак не мог допустить. Потому что дети Магдалы не должны подозреваться в незаконнорожденности, что бы этот сукин сын о ней ни думал.
Я ударил его Даром, как мечом – наотмашь. И он схватился за горло и сполз с седла. Кто-то в толпе пронзительно заорал. И почти тут же я услышал звон тетивы.
Я не знаю, как это пришло им в голову и кто распорядился. Может, это в последний момент перед выездом стукнуло Ричарду в прянишную голову или ему подсказал кто-то разумный – именно потому, что от стрел защититься труднее всего. А может, это осенило кого-то из свиты экспромтом: мы слишком выехали вперед, мои мертвецы остались далековато за нашими спинами и не успели бы даже попытаться нас прикрыть. Удачная идея, только вот авторство установить уже невозможно. А дальше все происходило гораздо быстрее, чем об этом можно рассказать.
Я содрал с запястья повязку – стрела вошла в мою руку повыше локтя, но крови оказалось мало, хотя те, кто стоял ближе ко мне, и так повалились на землю в конвульсиях. Я вытащил кинжал, полоснул себя рядом со стрелой и запел. Несколько стрел воткнулись в лошадь, одна – в мое бедро, еще одна – в бок, между ремнем и панцирем.
И тут Дар выплеснулся волной огня.
Я никогда не убивал через проклятую кровь толпу на таком расстоянии. Это было ужасно – тяжелее, чем поднять целое кладбище, тяжелее, чем вести мертвых в бой: я всем открытым разумом ощущал, как души, которые я выдирал из тел, тщетно цеплялись за жизнь. Свита Ричарда… Дай Боже мне забыть когда-нибудь, как они умирали!
Я не знаю, как я смог это сделать. Сейчас, когда я вспоминаю, как это происходило, мне становится холодно. Я ничего не слышал – хотя они, наверное, кричали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Разве его не за что убить? И пусть они потом разбираются, кто ему наследует, – мне же и на руку…
С тем я и заснул. Скромные мечты!..
В полдень я вошел в город впереди армии мертвецов. Светило яркое весеннее солнце.
Я поднял штандарты, выстроил войска… Жалел только, что трубить в рога мои гвардейцы не могут, легких у них нету. И мертвецы не могут, потому что не дышат. Но мы и так представляли из себя… хм… зрелище.
Магдала ехала рядом со мной, все еще в пажеских тряпках. Мы с ней нашли на постоялом дворе чистую рубаху – наверное, служанки или хозяйской дочки, простенькую, – но больше никаких дамских нарядов. Так что Магдала была моим пажом. Мы забавлялись собственным положением.
Таким аллюром, распространяя ужас и запах мертвечины – все-таки зима уже кончилась, – мы приблизились к дворцу и остановились у ворот. Очень демонстративно.
Мы не сомневались, что Ричарду понравится такая помпезность и он появится навстречу. Не ошиблись. Он тоже устроил парадный выезд, не хуже нашего, чтобы не осрамиться. У него, сказать по чести, вышло даже лучше – из-за рогов. Вроде бы Золотой Сокол у нас – не битая птица, а так, собирается вершить государственные дела.
Ричард гарцевал на белом жеребце, весь золотой, как полагается по прозвищу, и старательно делал надменную мину. Но когда увидел и узнал Магдалу – надменности и спокойствия не получилось. Вышло бессильное бешенство. У него губы побелели: он даже стал похож на мужчину, а не на медовый пряник.
Внешне, я имею в виду.
Он выпятил нижнюю челюсть, приближаясь ко мне. И протянул свиток, словно меч. Мне стало смешно.
Я сломал печати и проверил, как составлена бумага. Какой-то его челядинец выскочил с пером и чернильницей на подносике – я чуть не сдох, стараясь не расхохотаться, но подписал.
А Ричард вопросил:
– Теперь ты доволен, демон?!
Я все-таки фыркнул.
– Да, – говорю. – Вполне.
И тут он меня удивил.
– Видишь, – прошипел на два тона тише, – я выполнил все твои поганые условия… ради спасения свой страны… Но теперь – верни мою жену!
Что меня всегда поражало в благородных рыцарях – так это их незыблемая уверенность в собственном превосходстве и сущей неотразимости. Я видел: он готов орать, как бедняжка Квентин, жених Беатрисы, что королева не могла удрать со мной по доброй воле, что на меня не польстится и солдатская шлюха, что я ее заставил силой, обманом, шантажом, чарами – особенно чарами. Смех и грех.
– Ричард, – говорю, тоже негромко, – пойми ты, наконец: королева не вещь. Она не шкатулка с твоей любимой цацкой, которую я могу забрать или вернуть. Я тебе козней не строю и политику так не делаю. Просто она хотела уйти и ушла. Отпусти ее – и все тебе простится.
Ричард меня слушал, и его бледное лицо потихоньку багровело. Его свита остановилась поодаль – и на всех лицах изображался ужас. Надо думать – перед некромантом, похитителем добродетельных жен с супружеского ложа.
– Ты думаешь, я тебе поверю?! – протолкнул он сквозь зубы. – Чтобы моя жена – МОЯ ЖЕНА! – забыла все обеты и клятвы вместе с любовью и сбежала с такой мразью, как ты?! Что ты с ней сделал, трупоед?!
– Ричард, – говорю, – хватит, все. Надоело, устал. Не вяжись ты ко мне. Мы подписали договор, я увожу армию. Посылай в провинции гонцов – пусть сообщат, что желающие остаться твоими подданными могут покинуть мои земли…
– Я говорю – верни мою жену! – рявкнул Ричард, забыв всякие приличия. Просто прелесть, каковы они без масок, эти добрые государи. Он сейчас невозможно напоминал моего батюшку во гневе – и я подумал, что братец Людвиг, вероятно, вырос бы таким же, не убей я его в юности. – Ты слышишь, король гнилья, верни мою жену! Ты сгоришь в аду, но будь ты проклят перед этим – верни мне мою жену!..
Его свита между тем потихоньку отступала назад. Бедолаги, верно, чувствовали, что им нельзя, не почину слушать семейные разборки короля. А Ричарда снова понесло, как тогда, в парадном зале.
Я не знал, как теперь его заткнуть. Мне очень хотелось все закончить. Я был удовлетворен – мне вернули мои земли, бумага составлена по форме, недаром воевали – но теперь пора домой. Почему я должен терять тут время, слушая идиота Ричарда?
А он вопил быстрее и быстрее, повторяясь и брызгая слюной, – и тут Магдала сказала:
– Уймись.
И все услышали. Ее голос прозвучал, как удар колокола. Ричард дернулся и уставился на нее, будто она стукнула его по голове и оглушила. Наступила чудовищная тишина – только лязгнула упряжь у чьей-то лошади. А Магдала продолжала:
– Не вытирайте ноги о собственный штандарт, сударь. Уже ничего нельзя изменить, так сделайте милость – не унижайтесь на прощанье. Это ведь не только ваше личное унижение, сударь.
Ричард смотрел на нее так, будто видел впервые в жизни. И будто она не женщина, а какое-то страшное диво. А потом еле слышно проговорил:
– Боже мой… ты, стерва… изменница… ты сама… да как ты… ты давно… а с кем, хотел бы я знать, ты детей…
Вот этого я уже никак не мог допустить. Потому что дети Магдалы не должны подозреваться в незаконнорожденности, что бы этот сукин сын о ней ни думал.
Я ударил его Даром, как мечом – наотмашь. И он схватился за горло и сполз с седла. Кто-то в толпе пронзительно заорал. И почти тут же я услышал звон тетивы.
Я не знаю, как это пришло им в голову и кто распорядился. Может, это в последний момент перед выездом стукнуло Ричарду в прянишную голову или ему подсказал кто-то разумный – именно потому, что от стрел защититься труднее всего. А может, это осенило кого-то из свиты экспромтом: мы слишком выехали вперед, мои мертвецы остались далековато за нашими спинами и не успели бы даже попытаться нас прикрыть. Удачная идея, только вот авторство установить уже невозможно. А дальше все происходило гораздо быстрее, чем об этом можно рассказать.
Я содрал с запястья повязку – стрела вошла в мою руку повыше локтя, но крови оказалось мало, хотя те, кто стоял ближе ко мне, и так повалились на землю в конвульсиях. Я вытащил кинжал, полоснул себя рядом со стрелой и запел. Несколько стрел воткнулись в лошадь, одна – в мое бедро, еще одна – в бок, между ремнем и панцирем.
И тут Дар выплеснулся волной огня.
Я никогда не убивал через проклятую кровь толпу на таком расстоянии. Это было ужасно – тяжелее, чем поднять целое кладбище, тяжелее, чем вести мертвых в бой: я всем открытым разумом ощущал, как души, которые я выдирал из тел, тщетно цеплялись за жизнь. Свита Ричарда… Дай Боже мне забыть когда-нибудь, как они умирали!
Я не знаю, как я смог это сделать. Сейчас, когда я вспоминаю, как это происходило, мне становится холодно. Я ничего не слышал – хотя они, наверное, кричали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79