Господь Вседержитель, как я их всех ненавидел, как я устал от них, как я устал от этого вечного шуршания паскудных крыс под моей постелью! И чем больше узнавал – тем заметнее становилась эта тошная усталость.
Опальный премьер с опальным казначеем во главе с канцлером, которого я еще не отправил в отставку, организовали потрясающе аккуратный заговор. Без лишних, очень хорошо организованный, совершенно без шансов на провал.
Они не учли только Бернарда, потому что о нем не знали. И меня спасла лишь моя призрачная Тайная Канцелярия.
Все правильно – с чего это мне боятся, что меня отравит Марианна? Ей это абсолютно невыгодно. Ей выгодно, чтобы я до ста лет прожил: случись что со мной – и она от беды не гарантирована. Так что если бы не Бернард – я бы выпил.
А Марианна – обыкновенная деревенская баба. Любит меня, видите ли. Любит – не угодно ли? А думать, ну хоть о самых простых вещах подумать – физически не в состоянии. Она поверила, что мужчину можно заставить пожелать расплывшуюся скандальную жабу, если напоить его какой-то дрянью. Как весело.
А Эмме они сообщили, что я собираюсь выслать Марианну в глухую северную деревушку. И та, разумеется, разболтала своей госпоже. Бабы не могут молчать.
Эмме даже платить не потребовалось. Они заплатили знахарке. Яда в кубке хватило бы на сотню солдат – отличная концентрация. Знахарка взяла полторы тысячи золотых, и еще пять ей обещали, когда я отправлюсь к праотцам. Ее убедили, что она делает благое дело: еще бы, любой скажет, что убить некроманта – это святое.
Еще я узнал, что бывший премьер писал Розамунде. В том смысле, что, по наблюдениям дворцовых астрологов, в стране грядут большие перемены – и «примите уверения». Я читал письмо, написанное Розамундой в ответ.
Она надеется и уповает только на Господа. А о ворожбе, шаманстве и лжепророках даже слышать не может. Премьеру сочувствует, но все решает государь, а на прочее – воля Божья.
И я тогда так и не понял, что это такое: ее глупость, ее осторожность или своего рода шифр. Может, всего понемногу. Мне не хотелось уточнять степень виновности Розамунды – зря, конечно, но уж больно было противно.
Я читал протоколы допросов. И присутствовал при допросах. Под пытками – в том числе. Меня тошнило от увиденного и услышанного. Иногда мне до судорог хотелось, чтобы все кончилось. В такие моменты я посматривал на запечатанную воском бутыль с ядом почти вожделенно.
Но как-то после очень тягомотного дня мне приснился яркий сон.
Как будто я в каком-то странном месте вроде подземелья. Но в нем сад. Мрачный, полутемный, и над деревьями, вижу, вроде бы, каменный свод. И по этому саду верхом на белом крылатом коне ко мне едет Магдала, а рядом Нарцисс ведет коня за узду. И они, кажется, живые, но усталые, бледные – и на меня смотрят грустно.
Я хочу идти, даже бежать к ним, но откуда-то сверху падает какая-то шипастая решетка. И мы через эту решетку просовываем руки – но никак почему-то друг до друга не дотронуться.
Тогда я говорю:
– Какого демона они меня к вам не пускают?! Я что, зря травился, что ли?
А Магдала отвечает, и насмешливо, и печально:
– Мы не в равном положении. Нас с Нарциссом убили, а ты, Дольф, струсил и сбежал. Все бросил на произвол судьбы. Отдал Междугорье таким, как Ричард. Поэтому мы увиделись только на минутку.
Я говорю:
– Как же так?
Нарцисс, вроде бы, плачет, а Магдала горько усмехается. И около нас появляются какие-то тени с крыльями. И над друзьями моими открывается что-то вроде светящейся лестницы вверх, за этот свод, в лучезарные небеса, а у меня под ногами разверзается какая-то огненная пропасть – и я туда лечу…
Проснулся я в поту и в слезах, зато – с прекрасно работающей головой. И всякие бредовые мысли насчет посчитаться с жизнью меня больше никогда не посещали.
Было стыдно перед памятью Магдалы.
К середине лета большой судебный процесс закончился.
Всю милую троицу заговорщиков я приговорил к четвертованию с конфискацией в пользу казны. Сразу стал впятеро богаче. Их челядь, всех, кто имел хоть маломальское отношение к этой истории – приказал повесить. Знахарку Брунгильду святые отцы и без меня сожгли как ведьму и отравительницу.
Эмму я пощадил ради чучельника. Жак был мне нужен и работал с принципиальными вещами. Мне не хотелось получить от него какой-нибудь трюк в отместку. Поэтому, когда он пришел у меня в ногах валяться, я его выслушал и успокоил, а Эмму потом приказал освободить и отослать к нему в дом. Но больше никогда не звал ее ко двору.
Ее дочку, в этой истории не замешанную, мне тем не менее рядом держать не хотелось. И я дал ее мужу чин капитана и отослал в один из дальних гарнизонов в качестве коменданта. Повышение, жалованье – но убрал из столицы.
А насчет высших придворных должностей решил, что увольнять с них надо только посредством эшафота.
Столичные жители посчитали, что у меня начинается паранойя. И что я перепугался за свою шкуру. Даже как-то странно, что я раньше не перепугался.
А я всего-навсего решил наконец хорошенько заняться порядком внутри страны. Мой сердечный друг Оскар отозвался об этом так: «Слава тебе, Господи, мальчик вырос».
Дурацкая история с отравителями стоила мне уймы времени и сил. А могла бы и жизни стоить. И мой преемник-узурпатор, кто бы он ни был, получил бы государство с более-менее налаженными денежными делами, только что выигравшее войну. И с наслаждением начал бы гадить там, где я расчистил. Ну уж нет!
У великолепного Бернарда должны быть подчиненные, подумал я. Старик это честно заработал. И то – я с его помощью узнаю все, что происходит во дворце и поблизости от дворца, а стоило сволочам-заговорщикам переместиться в загородный дом одного из них…
Не разорваться же Бернарду, в самом деле! И я занялся спиритизмом.
Нет, это действительно смешно. Дело призрака – стонать, рыдать и греметь цепями. Брать привидения на службу мне казалось идеей еще более хамской, чем создать лейб-гвардию из мертвецов. Я долго думал, как подойти к такому безумному проекту: с Оскаром посоветовался, с Бернардом. Завалил кабинет трактатами по спиритизму, к которому никогда не относился особенно всерьез. И в конце концов выработал план.
У меня было чем платить привидениям. Дар.
До самой зимы я занимался государственными делами днем, а по ночам вызывал духов. Я с наслаждением перепоручил бы подбор кадров кому-нибудь другому – тому же Бернарду, но для этого требовалась отработанная система. Вот ее я и пытался создать.
Меня не интересовали бедняжки, погибшие мученической смертью, и барышни, отошедшие в мир иной от неразделенной любви. Таких я отпускал сразу, стараясь открыть им по возможности дорогу к престолу Господню. С самоубийцами я беседовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79