Я начертил пентаграмму острием ножа на земле около костра и крови на нее капнул, не пожалел, хотя духи и Даром были бы довольны сверх меры. Мне уже плевать хотелось на энергию, которую придется потратить на разговор с духами под открытым небом. И я собрал такую тучу всякой потусторонней шушеры… У-у-у…
А приказ отдал очень четкий и определенный.
Я хочу знать, о чем разговаривает герцог Роджер. С моей женой, со своими приятелями, со своими баронами, со своими лакеями, со своим любимым котом, с Господом Богом, когда молится перед сном, – все, слово в слово.
Продиктовать под запись. У меня во дворце был один молодой и талантливый – дух-движитель, который во времена оны зеркала раскалывал и посуду со стола на пол швырял, а теперь, благодаря редкому дару, вел мой архив. Вот ему продиктовать, а я буду читать стенограмму.
Под каждой записью поставить имя. Буду награждать поименно – за оперативность, точность и важность для короны. Точка.
А потом дал выпить крови с Даром Эллису – честно заслужил, бедолага, – и отпустил всех подвластных созданий из мира мертвых. По делам и на отдых. Ночь уже начинала пахнуть рассветом – у вампира под глазами тени залегли, пора было отпускать.
И когда я их всех отослал, сидел у костра, смотрел, как бледно светлеют небеса, и боролся с тихим бешенством. А Питер обнимал мои ноги, прижимаясь щекой к колену по установившейся привычке и говорил, глядя снизу мне в лицо:
– Государь, ну дайте мне возможность, пожалуйста, – я этому сукину сыну ноги выдерну! Своими руками, правда… Только прикажите…
А я сказал:
– Нет, не надо. Это, мальчик, уж слишком будет почетно и благородно. Не по чину.
И на сердце у меня было тяжело, как перед большой бедой, хотя на тот момент я еще не представлял себе, насколько беда в действительности грядет большая.
В ту ночь я так и не уснул.
Я разленился в последнее время, успел позабыть, что такое интриги и предательство. Отвык. А с моей природой между тем ничего не случилось – моя природа осталась совершенно такой же, как и раньше. Злость так подняла Дар, что мое тело горело изнутри, будто в нем плескался огонь. Питер содрогнулся, взглянув на меня. Впервые в момент, когда Дар превращался во мне в сплошное бушующее пламя, рядом со мной был живой человек – и этому живому, по-моему, было сильно не по себе.
Он тоже не спал. И его мелко трясло от любых моих прикосновений. Бедный охламон был белый, как вампир, и с такими же синяками под глазами, какие бывают у вампира, застигнутого зарей. Вдобавок, когда мы седлали коней, шепнул – а зрачки размером с блюдце:
– Государь, у вас глаза светятся…
Померещилось, конечно, бродяге со страху. Чуть-чуть рассмешил меня и этим немного успокоил. Но уже спустя минуту все началось сначала – и я дал шпоры так, что чуть не вспорол коню шкуру на боках, там, где ее и так вечно приходится штопать. Мне надо было в город, в любой город. Мне надо было в любой дом, где нашелся бы круглый стол и большое зеркало.
В ближайшем городе мы были уже в полдень, после такой безумной скачки, какую бы живые лошади просто не вынесли. На постоялые дворы я даже не заглядывал: откуда у трактирщика взяться такой роскоши, как зеркало больше чем с тарелку.
Я заявился в дом напротив ратуши – вполне приличный чистенький особнячок. Думал, там живет бургомистр, а оказалось, что это жилище богатого купца, местного сахарного магната. Бедолага, разумеется, визита короля в свой дом и во сне не видел, а потому перепугался куда сильнее, чем любой дворянин. И согнулся в три погибели, бочка из-под эля! Как только пузо позволило!
Я для него перстень снял. Купчина приятно себя вел. В светском этикете, ясное дело, был не искушен – так что вел себя с искренним почтительным ужасом. И на мою свиту смотрел, как полагалось бы смотреть на королевскую свиту. Со страхом и без тени негодования. И камень на перстне лобызал так, что я испугался, как бы дуралей не проглотил его.
Это я удачно заехал.
Я оставил лошадей и мертвецов – кроме парочки телохранителей – во дворе под навесом, подальше от конюшен, чтобы не смущать местных уж особенно. Они там замерли, как конные статуи; я приказал им шевелиться, только если кто-то подберется уж совсем неприлично близко. А тем двоим, что сопровождали нас с Питером, велел опустить забрала. Рыцари – ну и рыцари. Так что домочадцы купца хоть и не лезли на глаза, но и не разбежались кто куда.
Спокойное какое сословие. Видимо, за недостатком воображения.
Хозяин излучал сплошную услужливость. Я спросил, есть ли в доме большое зеркало.
Мне тут же показали. В покоях хозяйки. Хорошо живут купчихи: будуар у этой плюшки был баронессе впору, а зеркало в бронзовой раме с виноградными листьями – почти в человеческий рост. Тут же в будуаре оказался и круглый столик с выкладками из цветного дерева. И я сообщил хозяину, что тут, в апартаментах его женушки, пожалуй, и остановлюсь.
Что мне тут удобно.
Если он и удивился, то вида не подал. И когда я приказал принести какой-нибудь еды, его лакей притащил поднос со снедью именно сюда – тактично. Челядинцы купчины порывались остаться мне прислуживать, но я отослал их. Много чести.
Питер справился и сам, хотя руки у него все-таки заметно дрожали. Хорошие задатки для человека без Дара – улавливает мое настроение, как парус ловит ветер.
Вкуса еды я почти не чувствовал, только проверил ее на наличие яда – не от реальной опаски, больше по привычке. Что там было, почти не помню – вроде бы сыр и какое-то мясо.
Меня тянуло на нервные шуточки, еле держащиеся на грани благопристойного. Питер потом еще сказал, что я веду себя точь-в-точь как наемник перед боем – забавно. Мне весьма польстило, я подумал даже, что стоит что-нибудь подарить ему за эту реплику, и снял еще один перстень, но мой оруженосец уже спал. Я надел перстень ему на палец – и даже не разбудил этим. Сильно все-таки устал мой бродяга!
Я же не чувствовал даже тени усталости. Мой Дар получил лучшее, что я мог ему дать, – смесь любви и ненависти. Такая смесь во времена оны сломала щит Святого Слова, врезанного в серебро, а нынче я собирался всего-навсего свести кое с кем счеты.
Я надеялся, что этого хватит с запасом.
Я впервые вызывал духов днем. К столу.
Терпеть не могу этот глупый прием – считать стук стола вместо нормальной беседы. Но мне не терпелось до вечера. Я провозился часа полтора; проблемы способа заключаются еще и в том, что надо задавать правильные вопросы, очень конкретные и лишь такие, на которые можно ответить только «да» или «нет». Получаемая информация как-то расползалась в моих мыслях, как паутина… А я подыхал от нетерпения.
От нетерпения-то я и решил получить досье из первых рук. Просто из самых первых.
Я отодвинул стол к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79