– А ведь это опасно. Я начинаю понимать, в кого я влюбилась. Ты человек, которому нужно все или ничего, так?
– Я как-то об этом не думал.
– Но ты был патриотом. Теперь ты циник. Неудивительно, что у вас с Лаверн возникли проблемы.
– Это случилось еще до того, как я встретил тебя.
Она кивнула.
– Да, да. Но послушай, что я тебе скажу, Френч. Пытаясь понять твое поведение, я преследую свои цели. Мы с тобой ведь ставим все на эту... на эту карту. Это игра. – Она остановилась. – Мне хочется, чтоб нам было легче, а не тяжелее, но мы сию минуту должны возвратиться на работу. А здесь я испытываю тебя. Испытываю нас. Он долго молчал. Потом слегка прикоснулся губами к ее щекам.
– Я люблю тебя, Вейл. Это не может так закончиться. Но продолжение будет... позже.
– Да. – Она начала одеваться. – Позже.
* * *
Недалеко от Лаунус-сквер, где Найтсбридж пересекает Белгравия-сквер, стоит массивный белый дом с черной отделкой, построенный сразу после Первой мировой войны. Стиль дома номер 12, называемый сейчас «арт деко», снова в моде, поэтому владельцы его постоянно меняются, а цена каждый раз удваивается. Недавно его приобрел почти за девять миллионов фунтов один человек, конечно, араб.
И не просто какой-нибудь араб, обязательно добавит кто-нибудь из знающих все соседей. Доктор Хаккад – офтальмолог, известный у себя на родине, и таинственный мультимиллионер. Ну, а кто же смог бы заплатить наличными за дом номер 12.
Поскольку дом – исторический памятник, его внешний вид менять нельзя, но все внутри покрашено в яркие, горячие красные и оранжевые тона. Стены – в коврах. Есть и встроенные в пол ванны с золотыми кранами, и огромные кровати под резными балдахинами. Поистине, декор «1001 ночи» прячется в сердце степенной Белгравии.
Вся эта цветовая неразбериха вызывала у Берта головную боль. Он никогда бы об этом никому не сказал, и во всяком случае Хефте, если бы сама американка не упомянула об этом. Она целый день слонялась по квартире на верхнем этаже дома номер 12, курила кальян и пила араку.
– Какие-то странные цвета в промежутке между оранжевым и алым, Дрис, – сонно пожаловалась Нэнси Ли. – Из-за этого у меня глаза начинают подергиваться.
Хефте, которого она называла Дрисом, старательно изучал ее записную книжку, задавал вопросы и делал пометки. Обычно Берту приходилось иметь дело со второсортным человеческим материалом во всех этих делах, но Хефте был настоящим профессионалом. Берт с трудом верил, что не немец, как он сам, мог быть так хорошо подготовлен, как Хефте.
Всем известно, насколько многосторонен ислам, думал Берт. Мир знал о палестинцах и нескольких течениях в ООП, воевавших друг с другом. Много писали и говорили о шиитских братствах и различных организациях вроде «Хезболла», «Амаль» и «Джихад». С суннитами тоже надо было считаться, памятуя о друзьях.
Кроме перечисленных организованных группировок, были еще и десятки безымянных, зародившихся в одном регионе. В лице Хефте, как знал Берт, ислам имел человека, отлично разбиравшегося в конфликтах, симпатиях и религиозных взглядах.
– Правда, – сказал Берт по-английски. – Там, где цвета соприкасаются, возникает цветовая неразбериха.
– А где в жизни, брат мой, – ответил Хефте по-арабски, – нет неразберихи? Любимая, – повернулся он к Нэнси Ли, – ты записала, что полковник Френч каждый день или через день выходил из канцелярии в полдень или чуть позже, а возвращался через 90 – 100 минут? То же самое и с еврейкой Вейл, и в те же самые дни. – Он посмотрел на Берта. – Не улыбается ли нам Аллах?
Нэнси хихикнула.
– Ты чудно говоришь. – Она закрыла глаза.
Хефте улыбнулся.
– Сегодня в газетах мы прочли об этом рискованном празднике, придуманном женой посла. Брат, наверняка ты уже тысячу раз думал о том, что это – ловушка Сатаны или чудесный дар Аллаха.
Берт с тревогой взглянул на американку, но понял, что она дремлет на длинном оранжевом диване. Ее голова лежала на восьмиугольной фиолетовой подушке с серебряными блестками. Он и Хефте отошли в дальний конец комнаты к окнам, из которых была вдали видна Белгравия-сквер.
Мужчины смотрели на лондонские вечерние пробки на улицах. Такси, лимузины, автобусы, грузовики тихо ждали, когда загорится зеленый свет и можно будет немного продвинуться.
– Какие англичане дисциплинированные, – тихо сказал Хефте.
– Как овцы, – пробурчал Берт.
– Если бы впереди у нас был месяц! – резко и сердито воскликнул Хефте. – Но вместе с завтрашним днем у нас всего пять суток.
– Ты прав, – согласился Берт, верный своему правилу быстро и утвердительно отвечать, говоря с арабами. Арабы не любят слышать «нет». Но вообще-то... есть и другой путь.
Впервые светло-карие глаза Хефте обратились к Берту.
– Объясни.
– Ты согласен, – начал Берт, – что мы можем напасть на особняк посла?
Хефте на секунду задумался.
– Да.
– Но долго ли мы сможем удерживать Уинсфилд-Хаус во время переговоров – ведь они могут затянуться на дни и недели.
– Верно.
– Все это время, – продолжал Берт почти без паузы, – враждебный городок будет вокруг нас, а наши силы попытаются уничтожить.
Они перешли с арабского на английский и говорили тихо, чтобы не разбудить спящую девушку.
– Хефте, – спросил Берт патетически, – неужели Сатана терпит поражение лишь тогда, когда мы опустошаем его карман? На каких скрижалях начертано, что мы не можем посрамить Сатану, уничтожив его жирных избранников?
Девушка перевернулась и начала посапывать. Хефте надолго замолчал. Берт видел, как светло-карие глаза выразили мучительное размышление.
Они были независимы, но осознавал ли Хефте различие между их собственной, весьма оппортунистической, группой и той ортодоксальной, что была в их стране и направлялась на Запад как ракета, летящая в одну цель? Их люди не имели точно поставленной задачи. Нужно было находиться за пределами вражеской территории, пока не определялась ситуация. Именно поэтому их финансировал такой спонсор, как доктор Хаккад. Именно он оплачивал их счета, следил, как продвигается дело, участвовал в разработке планов. Их зависимость от него была унизительна. А ведь Хаккад был всего лишь банкиром, занимался ростовщичеством, запрещенным Кораном.
Берт поджал свои тонкие губы. Непоследовательность ислама, противостояние сект всегда беспокоили его. Колебания Хефте сейчас убеждали его, что того тоже смущала бесконечная сложность целей и средств; у Хаккада не было таких колебаний: его цель – выкуп. Но политическая акция, которая потрясет четыре части света, будет еще внушительнее, не рассчитывая на выкуп. Поймет ли это Хефте?
В глазах Хефте появился блеск: то ли от солнечного луча, подумал Берт, то ли от удовольствия.
– И то и другое. – Хефте тихо вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126