Конечно, если это ей удастся.
Ей нравилось заигрывать с Ройсом, джентльменом, явно безразличным к женскому полу. Не евнух, не импотент, просто безразличный. В Англии таких полно. Такую мужскую холодность можно было бы назвать английской болезнью. Полное равнодушие к сексу, а может, и легкое отвращение к нему заглушало зов тела в мужчинах вроде Ройса.
А теперь посмотрим на этот экземпляр, подумала она, оглядывая Бада Фулмера с головы до ног. Этот-то не безразличен к женщинам. Ни один из ста его килограммов не противился соблазнам женского пола, столь чудесно олицетворенного его крохотной женой. Джилиан не могла вообразить, как они занимаются любовью: может, Пандора всегда сверху? Непременно поговорю об этом по-сестрински с милой Пандорой.
– Мы решили, что вам будет удобней в этом кресле у камина, – объясняла Джилиан Фулмеру. – Мне сказали, что это ваше любимое кресло?
Его превосходительство пропустил это мимо ушей; значит, решила Джилиан, это придумала маленькая создательница мифов Пандора, чтобы придать шарм своему супругу.
– Впрочем, вы здесь слишком недавно, чтобы полюбить какое-нибудь определенное кресло.
Посол уселся.
– Вы правы, – согласился он.
Есть проблема, подумала Джилиан. Даже две: во-первых, лицо, не выражающее ничего, ровным счетом ничего. Во-вторых, нулевая реакция: ее вопросы отскакивали от него, как резиновый мяч от стены. Он аморфен, совсем аморфен.
– Вам удобно?
Он кивнул, его глаза обвели огромный кабинет с книжными полками от пола до потолка. Хотя был июль, кто-то, постаралась маленькая создательница мифов, зажег несколько поленьев в камине; это едва ли будет хорошо смотреться через объектив. Джилиан села на маленький диван, расположенный удобно для съемки. Закинув ногу на ногу, она поправила юбку и сложила руки на коленях.
– Вот так мы и будем сидеть, – объяснила она. – В такой позе. Как бы долго мы ни снимали, на экране это будет несколько минут, поэтому детали во время съемки не должны меняться, чтобы на пленке не было разнобоя. Если я изменю свою позу и иначе сложу ноги – зашелестит платье, переместится взгляд вашего превосходительства, все это будет безобразно выглядеть в окончательном варианте. Поэтому займите удобное положение и сохраняйте эту позу, ладно?
Он снова кивнул. Отлично, подумала Джилиан, он и говорить будет кивками. Что мне делать с этим зомби?
– Вы просмотрели список вопросов? – спросила она.
Он кивнул в третий раз.
– Может быть, есть еще что-то не включенное в список, о чем вы хотели бы поговорить?
Что-то неуловимое шевельнулось у него в лице. О, так у него все же есть выражение, хоть и в зачаточном виде. Она встала и подошла к режиссеру.
– Гарри, ты можешь дать лицо крупным планом? Так крупно, чтобы срезать все выше бровей и ниже подбородка?
– Так крупно?
– Пожалуйста.
– Как скажешь, дорогуша.
Она снова уселась на место. Казалось, что его превосходительство укачало – вот все, что можно было прочитать на этом плоском куске мяса, считавшимся его лицом.
– Вы хорошо себя чувствуете, ваше превосходительство?
– Где... а Пандора далеко?
– Я здесь, дорогой.
– О'кей. – Он стал еще спокойнее, вперившись взглядом в жену, которая стояла в дверном проеме футах в тридцати от него.
– Миссис Фулмер, – сказала Джилиан, осененная внезапной идеей, – вы же все еще в гриме для интервью?
– Да, а почему вы спрашиваете?
– Пожалуйста, сядьте рядом со мной. Вы будете почти все время за кадром, но, я думаю, так будет лучше для его превосходительства.
– Ну... конечно.
Крошка порхнула к дивану и примостила свою миниатюрную попочку рядом с объемными формами Джилиан. Джилиан глазами попросила оператора включить Пандору в кадр. Он несколько раз молча кивнул.
– Готова, дорогуша? – спросил режиссер.
– Готова.
– Пустить звук.
– Звук пошел.
– Пустить пленку.
– Пленка пошла.
– «Заклание», дубль семнадцатый. – Он показал пальцем на Джилиан.
– Ваше превосходительство, мы беседуем под сенью, если можно так выразиться, вашего американского Дня независимости, Четвертого июля, тогда как многие англичане считают, что теперь наш черед бороться за независимость от Соединенных Штатов. Учитывая споры по поводу американских военно-воздушных и ядерных баз в Великобритании, а также и то, что американский капитал владеет английской промышленностью, а на культурном уровне проявляет стремление подмять под себя наш маленький остров с помощью своих фильмов, телевидения и прочего – что вы чувствуете, находясь в сердце этой конфронтации?
Режиссер отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
* * *
Четверг приближался к концу, и Нед Френч изо всех сил пытался оценить положение с подготовкой к Четвертому июля. Он потер глаза, воспаленные от недосыпания, и встал, чтобы взглянуть на Гросвенор-сквер. По всему Мэйферу пустели офисы. Люди спешили кто домой, кто в бар. А здесь, на площади, в удлиняющихся тенях деревьев стоял Амброз Эверетт Бернсайд-третий.
Нед стал его разглядывать. Снова плакат. Глупый старик снова был с теми же картонками.
Лицо Неда расплылось в улыбке. Ну и мужик этот Амброз! Он покажет всему миру. В конце концов старик достоин уважения. Вот он стоит непокоренный. Принимайте меня таким, каков я есть. Он будто хочет сказать: «Правда никогда не бывает красивой». А если формулировать так, как Бернсайд, то выходит, что правду даже нельзя отличить от лжи.
Нед набрал номер Макса Гривса.
– Это Френч. У тебя есть пять минут?
– Привет, Нед, я...
– Во всяком случае, ты собираешься выйти из здания?
– Да.
– Встречаемся в вестибюле. Прямо сейчас. – Нед повесил трубку.
Он увидел Гривса уже у выхода.
– Твоя дама может подождать пять минут, Макс?
– Это муж моей сестры – Джек. Он проездом в Лондоне.
Нед быстро вышел с ним из здания и пошел через лужайку по Гросвенор-сквер.
– Нет, только не это, – застонал Гривс. – Только не Амброз.
– Добрый вечер, мистер Бернсайд, – сказал Нед. – Хочу представить вам мистера Гривса. Я полагал, что на днях мы договаривались о встрече?
Светлые глаза Бернсайда забегали. Он выглядел еще более нервным, чем тогда, когда Нед видел его в последний раз.
– Это ты тот парень, что насчет расчески говорил? – спросил он.
Прокрутив мгновенно вопрос Амброза, Нед отреагировал точно.
– Я – да. А вот вы так и не выполнили своего обещания. Не расчесывались, кажется, несколько недель, да и не брились тоже. Так не должен выглядеть солдат.
Прошло время, пока в голове старика все состыковалось; после этого он ответил неожиданно для Неда.
– Убирайтесь, вы двое. Вы мне только несчастье принесли – из-за вас привод в полицию получил. Мне теперь не разрешено покупать расчески. И в «Бутс» меня больше тоже не пускают.
Сдавшись под этим натиском, Нед отступил и оглядел новый плакат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Ей нравилось заигрывать с Ройсом, джентльменом, явно безразличным к женскому полу. Не евнух, не импотент, просто безразличный. В Англии таких полно. Такую мужскую холодность можно было бы назвать английской болезнью. Полное равнодушие к сексу, а может, и легкое отвращение к нему заглушало зов тела в мужчинах вроде Ройса.
А теперь посмотрим на этот экземпляр, подумала она, оглядывая Бада Фулмера с головы до ног. Этот-то не безразличен к женщинам. Ни один из ста его килограммов не противился соблазнам женского пола, столь чудесно олицетворенного его крохотной женой. Джилиан не могла вообразить, как они занимаются любовью: может, Пандора всегда сверху? Непременно поговорю об этом по-сестрински с милой Пандорой.
– Мы решили, что вам будет удобней в этом кресле у камина, – объясняла Джилиан Фулмеру. – Мне сказали, что это ваше любимое кресло?
Его превосходительство пропустил это мимо ушей; значит, решила Джилиан, это придумала маленькая создательница мифов Пандора, чтобы придать шарм своему супругу.
– Впрочем, вы здесь слишком недавно, чтобы полюбить какое-нибудь определенное кресло.
Посол уселся.
– Вы правы, – согласился он.
Есть проблема, подумала Джилиан. Даже две: во-первых, лицо, не выражающее ничего, ровным счетом ничего. Во-вторых, нулевая реакция: ее вопросы отскакивали от него, как резиновый мяч от стены. Он аморфен, совсем аморфен.
– Вам удобно?
Он кивнул, его глаза обвели огромный кабинет с книжными полками от пола до потолка. Хотя был июль, кто-то, постаралась маленькая создательница мифов, зажег несколько поленьев в камине; это едва ли будет хорошо смотреться через объектив. Джилиан села на маленький диван, расположенный удобно для съемки. Закинув ногу на ногу, она поправила юбку и сложила руки на коленях.
– Вот так мы и будем сидеть, – объяснила она. – В такой позе. Как бы долго мы ни снимали, на экране это будет несколько минут, поэтому детали во время съемки не должны меняться, чтобы на пленке не было разнобоя. Если я изменю свою позу и иначе сложу ноги – зашелестит платье, переместится взгляд вашего превосходительства, все это будет безобразно выглядеть в окончательном варианте. Поэтому займите удобное положение и сохраняйте эту позу, ладно?
Он снова кивнул. Отлично, подумала Джилиан, он и говорить будет кивками. Что мне делать с этим зомби?
– Вы просмотрели список вопросов? – спросила она.
Он кивнул в третий раз.
– Может быть, есть еще что-то не включенное в список, о чем вы хотели бы поговорить?
Что-то неуловимое шевельнулось у него в лице. О, так у него все же есть выражение, хоть и в зачаточном виде. Она встала и подошла к режиссеру.
– Гарри, ты можешь дать лицо крупным планом? Так крупно, чтобы срезать все выше бровей и ниже подбородка?
– Так крупно?
– Пожалуйста.
– Как скажешь, дорогуша.
Она снова уселась на место. Казалось, что его превосходительство укачало – вот все, что можно было прочитать на этом плоском куске мяса, считавшимся его лицом.
– Вы хорошо себя чувствуете, ваше превосходительство?
– Где... а Пандора далеко?
– Я здесь, дорогой.
– О'кей. – Он стал еще спокойнее, вперившись взглядом в жену, которая стояла в дверном проеме футах в тридцати от него.
– Миссис Фулмер, – сказала Джилиан, осененная внезапной идеей, – вы же все еще в гриме для интервью?
– Да, а почему вы спрашиваете?
– Пожалуйста, сядьте рядом со мной. Вы будете почти все время за кадром, но, я думаю, так будет лучше для его превосходительства.
– Ну... конечно.
Крошка порхнула к дивану и примостила свою миниатюрную попочку рядом с объемными формами Джилиан. Джилиан глазами попросила оператора включить Пандору в кадр. Он несколько раз молча кивнул.
– Готова, дорогуша? – спросил режиссер.
– Готова.
– Пустить звук.
– Звук пошел.
– Пустить пленку.
– Пленка пошла.
– «Заклание», дубль семнадцатый. – Он показал пальцем на Джилиан.
– Ваше превосходительство, мы беседуем под сенью, если можно так выразиться, вашего американского Дня независимости, Четвертого июля, тогда как многие англичане считают, что теперь наш черед бороться за независимость от Соединенных Штатов. Учитывая споры по поводу американских военно-воздушных и ядерных баз в Великобритании, а также и то, что американский капитал владеет английской промышленностью, а на культурном уровне проявляет стремление подмять под себя наш маленький остров с помощью своих фильмов, телевидения и прочего – что вы чувствуете, находясь в сердце этой конфронтации?
Режиссер отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
* * *
Четверг приближался к концу, и Нед Френч изо всех сил пытался оценить положение с подготовкой к Четвертому июля. Он потер глаза, воспаленные от недосыпания, и встал, чтобы взглянуть на Гросвенор-сквер. По всему Мэйферу пустели офисы. Люди спешили кто домой, кто в бар. А здесь, на площади, в удлиняющихся тенях деревьев стоял Амброз Эверетт Бернсайд-третий.
Нед стал его разглядывать. Снова плакат. Глупый старик снова был с теми же картонками.
Лицо Неда расплылось в улыбке. Ну и мужик этот Амброз! Он покажет всему миру. В конце концов старик достоин уважения. Вот он стоит непокоренный. Принимайте меня таким, каков я есть. Он будто хочет сказать: «Правда никогда не бывает красивой». А если формулировать так, как Бернсайд, то выходит, что правду даже нельзя отличить от лжи.
Нед набрал номер Макса Гривса.
– Это Френч. У тебя есть пять минут?
– Привет, Нед, я...
– Во всяком случае, ты собираешься выйти из здания?
– Да.
– Встречаемся в вестибюле. Прямо сейчас. – Нед повесил трубку.
Он увидел Гривса уже у выхода.
– Твоя дама может подождать пять минут, Макс?
– Это муж моей сестры – Джек. Он проездом в Лондоне.
Нед быстро вышел с ним из здания и пошел через лужайку по Гросвенор-сквер.
– Нет, только не это, – застонал Гривс. – Только не Амброз.
– Добрый вечер, мистер Бернсайд, – сказал Нед. – Хочу представить вам мистера Гривса. Я полагал, что на днях мы договаривались о встрече?
Светлые глаза Бернсайда забегали. Он выглядел еще более нервным, чем тогда, когда Нед видел его в последний раз.
– Это ты тот парень, что насчет расчески говорил? – спросил он.
Прокрутив мгновенно вопрос Амброза, Нед отреагировал точно.
– Я – да. А вот вы так и не выполнили своего обещания. Не расчесывались, кажется, несколько недель, да и не брились тоже. Так не должен выглядеть солдат.
Прошло время, пока в голове старика все состыковалось; после этого он ответил неожиданно для Неда.
– Убирайтесь, вы двое. Вы мне только несчастье принесли – из-за вас привод в полицию получил. Мне теперь не разрешено покупать расчески. И в «Бутс» меня больше тоже не пускают.
Сдавшись под этим натиском, Нед отступил и оглядел новый плакат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126