– Нет нужды лишний раз заострять на этом внимание, мистер Аркрайт.
– Как я уже сказал, – продолжал ветеринар, все более увлекаясь, – Озерные братья жили по большей части уединенно, в хижинах и кельях в самом аббатстве, и в общем и целом вроде бы вели себя как оно подобает и надлежит монахам. Однако со временем в деревне заподозрили недоброе. Поползли слухи, будто монахи вовсе не таковы, какими кажутся на первый взгляд; будто на самом деле они отреклись от обетов служения Всемогущему и, что еще хуже, занялись черной магией и всяческими тайными искусствами. В те времена говорилось, будто их совратили демоны; и, учитывая все события последующих лет, я склонен разделять это мнение.
– Но что послужило причиной? Каким образом местные жители пришли к этой мысли?
Мистер Аркрайт расхохотался, да так, что из тесной темницы рта проглянули огромные желтые зубы.
– Монахи… паписты! По-вашему, этого недостаточно? Хотя, конечно же, свидетельств никаких нет, только слухи да пересуды, а уж много ли в них правды – во всем том, что я услышал от отца и брата, – на мой взгляд, это вопрос спорный. Мой отец и брат в отличие от меня к пустопорожней болтовне не склонны, тем паче в таких вопросах, так что рассказывали они не то чтобы много. Но вот вам один пример. Похоже, время от времени кто-нибудь из братьев, в черной рясе, капюшоне и сандалиях, ускользал из аббатства – а может статься, его просто выставляли за порог, – и пробирался в деревню. То-то переполох поднимался всякий раз! А что вы хотите, у монаха все признаки безумия, как говорится, были налицо: взгляд блуждает, сам что бесноватый, на губах пена, точно у взбесившегося пса, бранится, сквернословит, проклинает всех и каждого. Вот из таких историй – а они передавались из уст в уста снова и снова, причем не раз и не два, – становится ясно, что деревенские жители рассмотрели дело со всех сторон и пришли к мнению, что за всем этим кроется черная магия и злое чародейство.
Как-то раз летом, накануне дня святого Варфоломея, после очередного такого случая, когда страсти кипели в полную силу, местные жители, опасаясь за собственные души и не желая рисковать вечным спасением, призвали аббата к ответу. Перебранка вышла нешуточная, но, разумеется, ни к чему не привела. После того селяне собрались штурмовать аббатство; однако, прибыв на место, никаких монахов не обнаружили – просто-таки ни одного; хитрющие святоши унесли поскорее ноги, пока живы. Охваченные страхом и яростью жители Шильстон-Апкота сожгли аббатство вместе со всем содержимым – и церковь, и кельи, и дормитории – и сровняли его с землей.
– Вот храбрецы! – воскликнул Марк, одобрительно хлопнув рукою по стойке. – Чертовски здравомыслящие, бесстрашные парни жили в здешних краях в былые дни, Нолл, – не чета теперешним малодушным слабакам! Но, конечно же, я с собственным временем не в ладу.
– Должен признать, что мне такие погромы вообразить трудно, – отозвался Оливер. – Жуткое, должно быть, зрелище.
– Скрепленные раствором кирпичи, что вы углядели на вершине, – это остатки фундамента аббатства, – сообщил мистер Аркрайт. – Я и сам на них то и дело натыкаюсь, пробираясь через лес. Когда рядом с руинами стали возводить усадьбу, семейство Кэмплемэн – то самое, что затеяло строительство, – использовало сохранившийся от аббатства камень.
– Так что сам видишь, Нолл: на Скайлингден-холл пошел булыжник от дома с привидениями, – усмехнулся сквайр, свирепо дымя сигарой. – Вот поэтому об обитателях столь нечестивого жилища и судачат на каждом шагу.
– Кстати, а не расскажете ли в двух словах о пресловутом мистере Уинтермарче и его семье? – попросил Оливер. – Мне тут сообщили, что вы, доктор Холл, не далее как сегодня побывали в усадьбе с визитом.
Доктор, стряхнув с себя глубокую задумчивость, в каковой пребывал вот уже некоторое время, очевидного отрицать не стал и вынужден был вкратце поведать о своей поездке. Сколько бы он ни старался, ему не удалось умолчать о том, что в семействе Уинтермарчей ему почудилось нечто до странности знакомое, и о том, как мистера Томаса Доггера, встреченного на Скайлингденской дороге, заинтриговали и озадачили подозрения доктора, и как в конце концов все пришлось списать на разыгравшееся воображение – хотя в справедливости данного вывода доктор был уже далеко не так убежден, как прежде.
Вышеупомянутый рассказ еще сильнее распалил фантазию Оливера, да и Марка равнодушным не оставил, поскольку все, что интриговало и озадачивало ханжу Тома Доггера, весьма занимало и сквайра. Марк отлично знал о давней неприязни, существующей между доктором Холлом и пролазой-поверенным, каковую относил на счет разительного несходства характеров или, может, на счет какого-нибудь профессионального расхождения во взглядах; хотя, по правде говоря, об истинной причине сквайр понятия не имел и не представлял, кто бы мог его в этом отношении просветить.
К тому времени, как ближе к ночи они покинули трактир и под недвижным звездным пологом вышли на дорогу, а потом поднялись к Далройду, и сквайр, и его гость – тот самый сквайр, который еще недавно чихать хотел на Скайлингден, – твердо вознамерились своими глазами убедиться, что представляют собой обитатели усадьбы, – и не позже, чем на следующий же день.
Глава 8
ОБИТАТЕЛИ СКАЙЛИНГДЕНА
– Медник, друг мой, ты, вне всякого сомнения, – самый неприглядный из обитателей Далройда, – обронил Марк Тренч, вскакивая в седло. Его конь, гнедой мерин высотой в шестнадцать ладоней, с огромной, размером с футляр для скрипки, головой, с грудью что бочка, лохматыми крепкими ногами и с самую малость вихляющим задом забил копытом в землю и ликующе заржал, едва хозяин, что называется, «поднялся на борт».
– Да не такой уж он и уродец, Марк, – возразил Оливер, одним прыжком взлетая на изящную гнедую кобылку, выведенную для него конюхом. – Честное слово, мог бы и похуже выбрать: вот, скажем, деревенского корноухого коба, или заморенную ломовую лошадь, или мышастого пони с норовом размером с целое графство. На мой взгляд, знаешь ли, Медник – очень славный коняга. Надежный. Спокойный. Преданный.
– Цыц! – оборвал его сквайр. – Нечего распалять в нем тщеславие, Нолл. Видел, как он уши насторожил, тебя слушая? Чего доброго, наберется теперь ненужных идей, возомнит о себе невесть что, под стать нашему деревенскому законнику. Не сегодня-завтра и подпускать меня к себе перестанет, кроме как за горсть зерна, а после, глядишь, и на землю сбросит!
– Иногда мне и в самом деле кажется, что животные нас слышат, ну, то есть, я имею в виду, понимают каждое наше слово. Лошади и собаки порой демонстрируют интуицию просто-таки сверхъестественную. Помнишь спаниеля профессора Хамфри в добром старом Антробусе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Как я уже сказал, – продолжал ветеринар, все более увлекаясь, – Озерные братья жили по большей части уединенно, в хижинах и кельях в самом аббатстве, и в общем и целом вроде бы вели себя как оно подобает и надлежит монахам. Однако со временем в деревне заподозрили недоброе. Поползли слухи, будто монахи вовсе не таковы, какими кажутся на первый взгляд; будто на самом деле они отреклись от обетов служения Всемогущему и, что еще хуже, занялись черной магией и всяческими тайными искусствами. В те времена говорилось, будто их совратили демоны; и, учитывая все события последующих лет, я склонен разделять это мнение.
– Но что послужило причиной? Каким образом местные жители пришли к этой мысли?
Мистер Аркрайт расхохотался, да так, что из тесной темницы рта проглянули огромные желтые зубы.
– Монахи… паписты! По-вашему, этого недостаточно? Хотя, конечно же, свидетельств никаких нет, только слухи да пересуды, а уж много ли в них правды – во всем том, что я услышал от отца и брата, – на мой взгляд, это вопрос спорный. Мой отец и брат в отличие от меня к пустопорожней болтовне не склонны, тем паче в таких вопросах, так что рассказывали они не то чтобы много. Но вот вам один пример. Похоже, время от времени кто-нибудь из братьев, в черной рясе, капюшоне и сандалиях, ускользал из аббатства – а может статься, его просто выставляли за порог, – и пробирался в деревню. То-то переполох поднимался всякий раз! А что вы хотите, у монаха все признаки безумия, как говорится, были налицо: взгляд блуждает, сам что бесноватый, на губах пена, точно у взбесившегося пса, бранится, сквернословит, проклинает всех и каждого. Вот из таких историй – а они передавались из уст в уста снова и снова, причем не раз и не два, – становится ясно, что деревенские жители рассмотрели дело со всех сторон и пришли к мнению, что за всем этим кроется черная магия и злое чародейство.
Как-то раз летом, накануне дня святого Варфоломея, после очередного такого случая, когда страсти кипели в полную силу, местные жители, опасаясь за собственные души и не желая рисковать вечным спасением, призвали аббата к ответу. Перебранка вышла нешуточная, но, разумеется, ни к чему не привела. После того селяне собрались штурмовать аббатство; однако, прибыв на место, никаких монахов не обнаружили – просто-таки ни одного; хитрющие святоши унесли поскорее ноги, пока живы. Охваченные страхом и яростью жители Шильстон-Апкота сожгли аббатство вместе со всем содержимым – и церковь, и кельи, и дормитории – и сровняли его с землей.
– Вот храбрецы! – воскликнул Марк, одобрительно хлопнув рукою по стойке. – Чертовски здравомыслящие, бесстрашные парни жили в здешних краях в былые дни, Нолл, – не чета теперешним малодушным слабакам! Но, конечно же, я с собственным временем не в ладу.
– Должен признать, что мне такие погромы вообразить трудно, – отозвался Оливер. – Жуткое, должно быть, зрелище.
– Скрепленные раствором кирпичи, что вы углядели на вершине, – это остатки фундамента аббатства, – сообщил мистер Аркрайт. – Я и сам на них то и дело натыкаюсь, пробираясь через лес. Когда рядом с руинами стали возводить усадьбу, семейство Кэмплемэн – то самое, что затеяло строительство, – использовало сохранившийся от аббатства камень.
– Так что сам видишь, Нолл: на Скайлингден-холл пошел булыжник от дома с привидениями, – усмехнулся сквайр, свирепо дымя сигарой. – Вот поэтому об обитателях столь нечестивого жилища и судачат на каждом шагу.
– Кстати, а не расскажете ли в двух словах о пресловутом мистере Уинтермарче и его семье? – попросил Оливер. – Мне тут сообщили, что вы, доктор Холл, не далее как сегодня побывали в усадьбе с визитом.
Доктор, стряхнув с себя глубокую задумчивость, в каковой пребывал вот уже некоторое время, очевидного отрицать не стал и вынужден был вкратце поведать о своей поездке. Сколько бы он ни старался, ему не удалось умолчать о том, что в семействе Уинтермарчей ему почудилось нечто до странности знакомое, и о том, как мистера Томаса Доггера, встреченного на Скайлингденской дороге, заинтриговали и озадачили подозрения доктора, и как в конце концов все пришлось списать на разыгравшееся воображение – хотя в справедливости данного вывода доктор был уже далеко не так убежден, как прежде.
Вышеупомянутый рассказ еще сильнее распалил фантазию Оливера, да и Марка равнодушным не оставил, поскольку все, что интриговало и озадачивало ханжу Тома Доггера, весьма занимало и сквайра. Марк отлично знал о давней неприязни, существующей между доктором Холлом и пролазой-поверенным, каковую относил на счет разительного несходства характеров или, может, на счет какого-нибудь профессионального расхождения во взглядах; хотя, по правде говоря, об истинной причине сквайр понятия не имел и не представлял, кто бы мог его в этом отношении просветить.
К тому времени, как ближе к ночи они покинули трактир и под недвижным звездным пологом вышли на дорогу, а потом поднялись к Далройду, и сквайр, и его гость – тот самый сквайр, который еще недавно чихать хотел на Скайлингден, – твердо вознамерились своими глазами убедиться, что представляют собой обитатели усадьбы, – и не позже, чем на следующий же день.
Глава 8
ОБИТАТЕЛИ СКАЙЛИНГДЕНА
– Медник, друг мой, ты, вне всякого сомнения, – самый неприглядный из обитателей Далройда, – обронил Марк Тренч, вскакивая в седло. Его конь, гнедой мерин высотой в шестнадцать ладоней, с огромной, размером с футляр для скрипки, головой, с грудью что бочка, лохматыми крепкими ногами и с самую малость вихляющим задом забил копытом в землю и ликующе заржал, едва хозяин, что называется, «поднялся на борт».
– Да не такой уж он и уродец, Марк, – возразил Оливер, одним прыжком взлетая на изящную гнедую кобылку, выведенную для него конюхом. – Честное слово, мог бы и похуже выбрать: вот, скажем, деревенского корноухого коба, или заморенную ломовую лошадь, или мышастого пони с норовом размером с целое графство. На мой взгляд, знаешь ли, Медник – очень славный коняга. Надежный. Спокойный. Преданный.
– Цыц! – оборвал его сквайр. – Нечего распалять в нем тщеславие, Нолл. Видел, как он уши насторожил, тебя слушая? Чего доброго, наберется теперь ненужных идей, возомнит о себе невесть что, под стать нашему деревенскому законнику. Не сегодня-завтра и подпускать меня к себе перестанет, кроме как за горсть зерна, а после, глядишь, и на землю сбросит!
– Иногда мне и в самом деле кажется, что животные нас слышат, ну, то есть, я имею в виду, понимают каждое наше слово. Лошади и собаки порой демонстрируют интуицию просто-таки сверхъестественную. Помнишь спаниеля профессора Хамфри в добром старом Антробусе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116