но поскольку гости по-прежнему озадаченно на него таращились, капитан с превеликой осторожностью откинул краешек одеяла и явил свету неподвижно зафиксированную ногу, всю обмотанную повязками и благоухающую припарками.
– По-моему, и без слов понятно, – произнес капитан, указывая на ступню и пепеля ее ненавидящим взглядом, как если бы отчасти винил ее за происшедшее.
– Чего уж понятнее, – кивнул сквайр. – А в чем причина?
– Этот прохвост оказался на траектории тяготеющего к земле сосуда, на тот момент заполненного до краев и разогретого до температуры кипения.
– На траектории?..
– Именно. Траектория – это путь, проходимый объектом, двигающимся под воздействием гравитации и инерции. Представьте себе: иду я как-то вечерком через кухню – под кровом собственного дома, между прочим! – разумеется, на свидание с доброй порцией горячего джина с водой, дабы утолить жажду – кстати, только что сменив сапоги с отворотами на уютные комнатные туфли, – как этот мужлан пренахально меня укухарил!
– Вы пытаетесь сказать, что Слэк плеснул горячим джином с водой на вашу ногу? – уточнила мисс Моубрей.
– Нет-нет-нет, милая моя юная леди, никакого джина, только водой; до смешивания жидкостей дело еще не дошло. Говорю же: стою я этак сбоку от буфета, ищу бутылку с джином, а мой вассал, – в этот самый момент задумчиво-мечтательный Слэк возвратился, неся кофе, – вот этот мой вассал вылетает из буфетной бог знает за какой такой надобностью, с оловянной кружкой в руках, и на полном ходу врезается в меня. Я резко разворачиваюсь, оловянная кружка взлетает в воздух – бэмс! – нога моя задевает за каминную подставку, подставка опрокидывается; кипящий чайник, подвешенный над огнем, с крючка срывается, с грохотом падает, крышка отлетает в сторону, чайник переворачивается, а вот этой штуковине, – здесь капитан, поморщившись, подергал перевязанной ногой туда-сюда, – непременно надо оказаться между чайником и каменной плитой под очагом! Чайник обрушивается точнехонько на ступню в домашней туфле, обжигающе горячий кипяток выплескивается. Видите? Укухарил он меня, вот как это называется! А уж болит – не приведи Боже!
– С капитаном вечно приключаются подобные казусы, – поведал сквайр другу. – Он их просто притягивает. Нечасто его увидишь живым и здоровым и не страдающим от последствий какого-нибудь злоключения!
– Вопиющая ложь! – протестующе загудел подобный контрабасу голос. – Ложь от первого слова и до последнего. Согласись, Маркхэм, это так.
– Можешь отрицать сколько угодно; ты же сам отлично знаешь, что я прав.
– Ложь, ложь, – с улыбкой повторил капитан, качая лысой головой, скрестив руки на груди и уставив глазки-пуговицы на Марка.
Марк в свою очередь оглянулся на Слэка; тот в ответ лишь устало вздохнул.
– Вот всегда оно так, сквайр Марк, – промолвил он. – Здесь-то бояться нечего. А страшусь я того, что сам не замечаю, как стремительно летят дни. Жизнь – престранная пьеска, знаете ли: толика комедии, мазок-другой мелодрамы, щепоть трагедии. Всякий день и всякий час великие тайны бытия обрушивают на меня удар за ударом, лишая покоя и благодати. А где тут сакральный смысл, я вас спрашиваю?
– А сакральный смысл, болван, очень прост: кофе пить пора! – буркнул капитан и, подкрепляя слова делом, одним глотком осушил чашку до половины.
Гости тоже пригубили кофе, и тут сквайра осенило, что приезжего из города хорошо бы представить хозяину.
– Кстати, я вот тут привез с собою моего гостя, мистера Лэнгли, хотел, чтобы вы познакомились, – произнес Марк. – Чертовски неучтиво с моей стороны, что я его сразу не представил. Мы собирались к вам заехать почитай что с первого же дня его прибытия из Вороньего Края.
– Ах да, ну конечно же, вот кто вы такой, – промолвил капитан, кивая дружелюбно и энергично. – Немало о вас наслышан, Лэнгли, и страшно рад знакомству. Что, надумали навестить «Пики» и поглазеть на хозяина, э? Вы в наших краях человек новый… вот скажите, доводилось ли вам прежде видеть второе такое чудо природы? – осведомился он, взмахивая рукой в сторону задумчиво-мечтательного слуги.
– Хозяин чересчур ко мне добр, – улыбнулся философ Слэк.
– Он и в самом деле личность незаурядная; а уж какие сложные вычисления в уме проделывает, особенно ежели насчет жалованья! И как красноречив порою – ежели разглагольствует о себе, любимом!
– Он производит впечатление человека исполнительного и расторопного, – учтиво ответствовал Оливер.
– Ваш слуга, сэр, – поклонился Слэк.
– Я так понимаю, Лэнгли, вы занимаетесь некими литературными изысканиями, переводом или чем-то в этом роде, – безмятежно продолжал капитан, приглаживая и расправляя нафабренные усы. – Будьте так добры, расскажите – кого вы переводите?
– Гая Помпония Силлу.
– Как-как?
– Силлу. Латинский автор второго века, мастер эпиграмм. Неудивительно, что имя это вы слышите впервые; Силла – поэт практически забытый. Он написал пять книг эпиграмм, и ни одна из них на английский язык до сих пор не переводилась, насколько я мог установить.
Капитан задумчиво умолк и оставил в покое усы; чело его омрачилось, глазки-пуговицы многозначительно уставились на Оливера.
– Полагаю, тому есть чертовски веская причина, – промолвил он.
– В самую точку! – воскликнул Марк, не упуская возможности подколоть друга. – Скажу как человек, которому пришлось выслушать никак не меньше дюжины этих словоизлияний. Вы чертовски здравомыслящий человек, капитан Хой, вот честное слово!
– О-ох, Маркхэм, да я ж просто пошутил! Невооруженным глазом видно: парень просто молодчага, чистое золото, да еще и собрат-ученый вдобавок! Я ведь не со зла, Лэнгли, не подумайте. Стрелы и кандалы, друг, это все моя треклятая нога, сам не ведаю, что несу. Человек моего склада, джентльмен влиятельный и обеспеченный, знаток естественных наук и лучший наездник Талботшира – обречен прозябать в ничтожестве! Укухарен собственным слугой! Просто себя не помню от бешенства. О-ох, я ведь могу до бесконечности жаловаться, но вы остерегитесь, а то я, чего доброго, сделаюсь зануден и надоедлив.
– Исключено: Оливеров пропыленный римский испанец бьет все рекорды по надоедливости и занудности, а мы даже для него неуязвимы. Верно, кузина?
– Ровным счетом ничего надоедливого и занудного тут нет, – отпарировала мисс Моубрей, вступаясь за Оливера. – Допустим, что исходный оригинал и впрямь не лучшего качества, но это вовсе не значит, что переводы мистера Лэнгли лишены всяких достоинств. Сэр, наверняка у вас и сегодня найдется с собою один-два образчика пропыленного Силлы, дабы поразвлечь капитана?
– Ох, Господи милосердный, кузиночка! – с гримасой возопил сквайр.
– Нет-нет, Маркхэм, напротив, давайте выслушаем одно из таких «словоизлияний», пользуясь вашим же выражением, – возразил капитан, приподнимаясь на подушке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– По-моему, и без слов понятно, – произнес капитан, указывая на ступню и пепеля ее ненавидящим взглядом, как если бы отчасти винил ее за происшедшее.
– Чего уж понятнее, – кивнул сквайр. – А в чем причина?
– Этот прохвост оказался на траектории тяготеющего к земле сосуда, на тот момент заполненного до краев и разогретого до температуры кипения.
– На траектории?..
– Именно. Траектория – это путь, проходимый объектом, двигающимся под воздействием гравитации и инерции. Представьте себе: иду я как-то вечерком через кухню – под кровом собственного дома, между прочим! – разумеется, на свидание с доброй порцией горячего джина с водой, дабы утолить жажду – кстати, только что сменив сапоги с отворотами на уютные комнатные туфли, – как этот мужлан пренахально меня укухарил!
– Вы пытаетесь сказать, что Слэк плеснул горячим джином с водой на вашу ногу? – уточнила мисс Моубрей.
– Нет-нет-нет, милая моя юная леди, никакого джина, только водой; до смешивания жидкостей дело еще не дошло. Говорю же: стою я этак сбоку от буфета, ищу бутылку с джином, а мой вассал, – в этот самый момент задумчиво-мечтательный Слэк возвратился, неся кофе, – вот этот мой вассал вылетает из буфетной бог знает за какой такой надобностью, с оловянной кружкой в руках, и на полном ходу врезается в меня. Я резко разворачиваюсь, оловянная кружка взлетает в воздух – бэмс! – нога моя задевает за каминную подставку, подставка опрокидывается; кипящий чайник, подвешенный над огнем, с крючка срывается, с грохотом падает, крышка отлетает в сторону, чайник переворачивается, а вот этой штуковине, – здесь капитан, поморщившись, подергал перевязанной ногой туда-сюда, – непременно надо оказаться между чайником и каменной плитой под очагом! Чайник обрушивается точнехонько на ступню в домашней туфле, обжигающе горячий кипяток выплескивается. Видите? Укухарил он меня, вот как это называется! А уж болит – не приведи Боже!
– С капитаном вечно приключаются подобные казусы, – поведал сквайр другу. – Он их просто притягивает. Нечасто его увидишь живым и здоровым и не страдающим от последствий какого-нибудь злоключения!
– Вопиющая ложь! – протестующе загудел подобный контрабасу голос. – Ложь от первого слова и до последнего. Согласись, Маркхэм, это так.
– Можешь отрицать сколько угодно; ты же сам отлично знаешь, что я прав.
– Ложь, ложь, – с улыбкой повторил капитан, качая лысой головой, скрестив руки на груди и уставив глазки-пуговицы на Марка.
Марк в свою очередь оглянулся на Слэка; тот в ответ лишь устало вздохнул.
– Вот всегда оно так, сквайр Марк, – промолвил он. – Здесь-то бояться нечего. А страшусь я того, что сам не замечаю, как стремительно летят дни. Жизнь – престранная пьеска, знаете ли: толика комедии, мазок-другой мелодрамы, щепоть трагедии. Всякий день и всякий час великие тайны бытия обрушивают на меня удар за ударом, лишая покоя и благодати. А где тут сакральный смысл, я вас спрашиваю?
– А сакральный смысл, болван, очень прост: кофе пить пора! – буркнул капитан и, подкрепляя слова делом, одним глотком осушил чашку до половины.
Гости тоже пригубили кофе, и тут сквайра осенило, что приезжего из города хорошо бы представить хозяину.
– Кстати, я вот тут привез с собою моего гостя, мистера Лэнгли, хотел, чтобы вы познакомились, – произнес Марк. – Чертовски неучтиво с моей стороны, что я его сразу не представил. Мы собирались к вам заехать почитай что с первого же дня его прибытия из Вороньего Края.
– Ах да, ну конечно же, вот кто вы такой, – промолвил капитан, кивая дружелюбно и энергично. – Немало о вас наслышан, Лэнгли, и страшно рад знакомству. Что, надумали навестить «Пики» и поглазеть на хозяина, э? Вы в наших краях человек новый… вот скажите, доводилось ли вам прежде видеть второе такое чудо природы? – осведомился он, взмахивая рукой в сторону задумчиво-мечтательного слуги.
– Хозяин чересчур ко мне добр, – улыбнулся философ Слэк.
– Он и в самом деле личность незаурядная; а уж какие сложные вычисления в уме проделывает, особенно ежели насчет жалованья! И как красноречив порою – ежели разглагольствует о себе, любимом!
– Он производит впечатление человека исполнительного и расторопного, – учтиво ответствовал Оливер.
– Ваш слуга, сэр, – поклонился Слэк.
– Я так понимаю, Лэнгли, вы занимаетесь некими литературными изысканиями, переводом или чем-то в этом роде, – безмятежно продолжал капитан, приглаживая и расправляя нафабренные усы. – Будьте так добры, расскажите – кого вы переводите?
– Гая Помпония Силлу.
– Как-как?
– Силлу. Латинский автор второго века, мастер эпиграмм. Неудивительно, что имя это вы слышите впервые; Силла – поэт практически забытый. Он написал пять книг эпиграмм, и ни одна из них на английский язык до сих пор не переводилась, насколько я мог установить.
Капитан задумчиво умолк и оставил в покое усы; чело его омрачилось, глазки-пуговицы многозначительно уставились на Оливера.
– Полагаю, тому есть чертовски веская причина, – промолвил он.
– В самую точку! – воскликнул Марк, не упуская возможности подколоть друга. – Скажу как человек, которому пришлось выслушать никак не меньше дюжины этих словоизлияний. Вы чертовски здравомыслящий человек, капитан Хой, вот честное слово!
– О-ох, Маркхэм, да я ж просто пошутил! Невооруженным глазом видно: парень просто молодчага, чистое золото, да еще и собрат-ученый вдобавок! Я ведь не со зла, Лэнгли, не подумайте. Стрелы и кандалы, друг, это все моя треклятая нога, сам не ведаю, что несу. Человек моего склада, джентльмен влиятельный и обеспеченный, знаток естественных наук и лучший наездник Талботшира – обречен прозябать в ничтожестве! Укухарен собственным слугой! Просто себя не помню от бешенства. О-ох, я ведь могу до бесконечности жаловаться, но вы остерегитесь, а то я, чего доброго, сделаюсь зануден и надоедлив.
– Исключено: Оливеров пропыленный римский испанец бьет все рекорды по надоедливости и занудности, а мы даже для него неуязвимы. Верно, кузина?
– Ровным счетом ничего надоедливого и занудного тут нет, – отпарировала мисс Моубрей, вступаясь за Оливера. – Допустим, что исходный оригинал и впрямь не лучшего качества, но это вовсе не значит, что переводы мистера Лэнгли лишены всяких достоинств. Сэр, наверняка у вас и сегодня найдется с собою один-два образчика пропыленного Силлы, дабы поразвлечь капитана?
– Ох, Господи милосердный, кузиночка! – с гримасой возопил сквайр.
– Нет-нет, Маркхэм, напротив, давайте выслушаем одно из таких «словоизлияний», пользуясь вашим же выражением, – возразил капитан, приподнимаясь на подушке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116