Как только мы вышли из-под защиты испанского берега, радиолокационные импульсы стали барабанить по нам с возрастающей частотой. Доверившись оператору нащего радара, мы продолжали продвигаться вперёд с бьющимися от волнения сердцами.
– Впереди объект – громкость три!
Предупреждение прозвучало в ночи, как звон бьющегося стакана. Мы бросились в рубку, и лодка немедленно нырнула в глубину. После того как напряжение спало, наступила тишина. Ободрённые этим, мы снова всплыли. Однако после восьмимильной гонки настойчивый импульс снова загнал нас в глубину.
В 23.00 мы всплыли и, не обнаружив в небе самолётов, двинулись вперёд. Во время крейсирования зарядили батареи достаточно, чтобы электричества хватило на три дня хода под водой. Лодка прошла значительное расстояние, извергая сверкающие фонтанчики вокруг своего корпуса и оставляя позади целую милю предательских пузырьков. Как ни удивительно, нас всё же не обнаружили. Мы двигались вперёд до тех пор, пока не увидели огни Танжера, затем повернули на восток и пошли к узкой горловине пролива между двумя континентами.
Вскоре мы смешались с флотилией африканских рыболовных судов, нахально лавируя между ними зигзагами. Постепенно лодка подошла ближе к проливу. Через 40 минут мы оставили позади ничего не подозревавших рыбаков и подошли к горловине на опасную дистанцию. Здесь радиолокационные импульсы били особенно громко. Не было никакой необходимости торопить нашу фантастическую удачу. Мы ушли под воду.
7 декабря в 00.45 «У-230» начала своё бесшумное движение под водой. На глубине 40 метров она шла с небольшим дифферентом, имевшим, однако, тенденцию к нарастанию. Установленная скорость лодки достигла полутора узлов. Это было достаточно только для того, чтобы лодка держалась на плаву. Однако течение на глубине погружения имело скорость три узла, что давало нам ускорение хода до четырёх с половиной узлов. Ожидалось, что возле горловины пролива течение возрастёт ещё больше. В самой горловине оно достигало пика и составляло на выходе в Средиземное море восемь узлов.
Я устроился в помещении центрального поста в ожидании развития событий. Наш лучший акустик Кестнер вскоре услышал слабый шум винтов и импульсы «асди-ка» прямо курсу. Возникли и другие странные шумы, которых он никогда не слышал. Оставив за себя Фридриха, я пробрался в радиорубку, чтобы разобраться в этом феномене. Я надел другую пару наушников и стал слушать. Новые шумы явно отличались от знакомых назойливых импульсов «асдика». Кестнер предположил, что они исходят от британского радара нового типа. Это было что-то вроде посвистывания и писка резиновой детской игрушки, которую сжимают. Наконец я догадался:
– Это не новый радар, Кестнер, это разговаривают дельфины! Прислушайся, ты сможешь даже различить их голоса.
Мы слушали как зачарованные разговор дельфинов, которые с удовольствием кувыркались в подводном течении. Одни из них развлекались поодаль от нашей лодки, другие тёрлись о её корпус, но им всем, кажется, понравилась стальная рыбина, приплывшая, как им, видимо, показалось, чтобы поучаствовать в их играх. Голоса дельфинов усиливались по мере нашего приближения к горловине пролива, но так же обстояло дело и с импульсами «асдика». Когда же вдали прогрохотали первые разрывы глубинных бомб, наша шумная компания поспешила возвратиться в Атлантику.
Над нами несколько британских эсминцев старательно бороздили поверхность пролива в поисках лазутчиков. В 10.00 их активность достигла апогея. Импульсы «асдика» забарабанили по нам, словно градины, однако верхние слои воды другой термальной плотности создавали защитный покров для лодки. Не обнаружив нарушителей, эсминцы прибегали к старому трюку – они начали швырять глубинные бомбы наугад. К полудню, когда я вновь встал на вахту в помещении центрального поста, импульсы немного ослабли и удалились за корму. Очевидно, мы вырвались из блокады и прошли горловину пролива. Потихоньку напряжение спадало, а к 16.00 Зигмана прорвало.
– Главмех, – обратился он к Фридриху, – подними лодку на перископную глубину. Посмотрим, удалось ли нам выбраться. Интересно взглянуть на место, где сходятся Европа и Африка. Старпом, полюбуйся на это.
Капитан занял место у перископа. Он быстро повернул его вокруг своей оси, проверяя, есть ли в непосредственной близости опасность, затем понаблюдал некоторое время за левым горизонтом, за правым и, наконец, вновь повернул оптику налево. После этого сказал:
– Думаю, мы оставили скалу далеко за кормой. Передайте мне справочник.
Я подал ему тяжёлый фолиант морского справочника по испанскому побережью. В нём был помещён снимок, изображавший вид с моря Гибралтарской скалы.
– Точно, мы её уже прошли. Лодка двигалась значительно быстрее, чем ожидалось. Позовите Прагера. Хочу получить у него некоторые пеленги.
Вскоре штурман снабдил нас точными вычислениями. Диаграмма Прагера дала поразительные результаты. Гибралтар находился за кормой нашей лодки на дистанции семь с половиной миль. На это расстояние мы уже проникли в Средиземное море. Быстрый подсчёт показал, что наша скорость в подводном положении составила в целом 14 узлов. Из них 12 с половиной приходились на скорость течения.
Зигман освободил для меня место, и я направил перископ на скалу, которая переливалась на солнце радужным цветом, устремившись из зелёного моря в лазурное небо. Сквозь низко стелившуюся дымку я насчитал минимум шесть британских боевых кораблей, стороживших вход в Средиземное море. Я направил окуляры перископа к правому борту и увидел берег Северной Африки, почти перпендикулярно возвышавшийся над поверхностью моря. На вершине скалистого утёса близ испанской Сеуты возвышался мемориал жертвам гражданской войны. Берега по обе стороны от мемориала таяли в полуденной дымке. Я так увлёкся зрелищем, что, заметив самолёт, успел только крикнуть:
– Срочное погружение на 60 метров, самолёт!
Я втянул внутрь длинную трубу перископа и затаился в ожидании. Однако «У-230» успела уйти на необходимую глубину до бомбёжки. Вместо главмеха я приготовился считать разрывы глубинных бомб. Впрочем, необходимость в этом отпала. Лодка двигалась в безопасной тишине. С каждой милей угроза для нас быть обнаруженными уменьшалась. В 22.00 впервые за 12 дней маленькая лампочка в помещении для капитана была погашена, а тёмно-зелёная занавеска перед его койкой задёрнута.
Почти через сутки, в 21.30 следующего вечера, «У-230» всплыла. На траверзе светились огни испанского порта Малага. Выбравшись из рубочного люка, я увидел, как за городскими огнями тянутся к серому небу тёмные горы. Ночь была настолько тёплой, что я снял свою кожаную куртку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
– Впереди объект – громкость три!
Предупреждение прозвучало в ночи, как звон бьющегося стакана. Мы бросились в рубку, и лодка немедленно нырнула в глубину. После того как напряжение спало, наступила тишина. Ободрённые этим, мы снова всплыли. Однако после восьмимильной гонки настойчивый импульс снова загнал нас в глубину.
В 23.00 мы всплыли и, не обнаружив в небе самолётов, двинулись вперёд. Во время крейсирования зарядили батареи достаточно, чтобы электричества хватило на три дня хода под водой. Лодка прошла значительное расстояние, извергая сверкающие фонтанчики вокруг своего корпуса и оставляя позади целую милю предательских пузырьков. Как ни удивительно, нас всё же не обнаружили. Мы двигались вперёд до тех пор, пока не увидели огни Танжера, затем повернули на восток и пошли к узкой горловине пролива между двумя континентами.
Вскоре мы смешались с флотилией африканских рыболовных судов, нахально лавируя между ними зигзагами. Постепенно лодка подошла ближе к проливу. Через 40 минут мы оставили позади ничего не подозревавших рыбаков и подошли к горловине на опасную дистанцию. Здесь радиолокационные импульсы били особенно громко. Не было никакой необходимости торопить нашу фантастическую удачу. Мы ушли под воду.
7 декабря в 00.45 «У-230» начала своё бесшумное движение под водой. На глубине 40 метров она шла с небольшим дифферентом, имевшим, однако, тенденцию к нарастанию. Установленная скорость лодки достигла полутора узлов. Это было достаточно только для того, чтобы лодка держалась на плаву. Однако течение на глубине погружения имело скорость три узла, что давало нам ускорение хода до четырёх с половиной узлов. Ожидалось, что возле горловины пролива течение возрастёт ещё больше. В самой горловине оно достигало пика и составляло на выходе в Средиземное море восемь узлов.
Я устроился в помещении центрального поста в ожидании развития событий. Наш лучший акустик Кестнер вскоре услышал слабый шум винтов и импульсы «асди-ка» прямо курсу. Возникли и другие странные шумы, которых он никогда не слышал. Оставив за себя Фридриха, я пробрался в радиорубку, чтобы разобраться в этом феномене. Я надел другую пару наушников и стал слушать. Новые шумы явно отличались от знакомых назойливых импульсов «асдика». Кестнер предположил, что они исходят от британского радара нового типа. Это было что-то вроде посвистывания и писка резиновой детской игрушки, которую сжимают. Наконец я догадался:
– Это не новый радар, Кестнер, это разговаривают дельфины! Прислушайся, ты сможешь даже различить их голоса.
Мы слушали как зачарованные разговор дельфинов, которые с удовольствием кувыркались в подводном течении. Одни из них развлекались поодаль от нашей лодки, другие тёрлись о её корпус, но им всем, кажется, понравилась стальная рыбина, приплывшая, как им, видимо, показалось, чтобы поучаствовать в их играх. Голоса дельфинов усиливались по мере нашего приближения к горловине пролива, но так же обстояло дело и с импульсами «асдика». Когда же вдали прогрохотали первые разрывы глубинных бомб, наша шумная компания поспешила возвратиться в Атлантику.
Над нами несколько британских эсминцев старательно бороздили поверхность пролива в поисках лазутчиков. В 10.00 их активность достигла апогея. Импульсы «асдика» забарабанили по нам, словно градины, однако верхние слои воды другой термальной плотности создавали защитный покров для лодки. Не обнаружив нарушителей, эсминцы прибегали к старому трюку – они начали швырять глубинные бомбы наугад. К полудню, когда я вновь встал на вахту в помещении центрального поста, импульсы немного ослабли и удалились за корму. Очевидно, мы вырвались из блокады и прошли горловину пролива. Потихоньку напряжение спадало, а к 16.00 Зигмана прорвало.
– Главмех, – обратился он к Фридриху, – подними лодку на перископную глубину. Посмотрим, удалось ли нам выбраться. Интересно взглянуть на место, где сходятся Европа и Африка. Старпом, полюбуйся на это.
Капитан занял место у перископа. Он быстро повернул его вокруг своей оси, проверяя, есть ли в непосредственной близости опасность, затем понаблюдал некоторое время за левым горизонтом, за правым и, наконец, вновь повернул оптику налево. После этого сказал:
– Думаю, мы оставили скалу далеко за кормой. Передайте мне справочник.
Я подал ему тяжёлый фолиант морского справочника по испанскому побережью. В нём был помещён снимок, изображавший вид с моря Гибралтарской скалы.
– Точно, мы её уже прошли. Лодка двигалась значительно быстрее, чем ожидалось. Позовите Прагера. Хочу получить у него некоторые пеленги.
Вскоре штурман снабдил нас точными вычислениями. Диаграмма Прагера дала поразительные результаты. Гибралтар находился за кормой нашей лодки на дистанции семь с половиной миль. На это расстояние мы уже проникли в Средиземное море. Быстрый подсчёт показал, что наша скорость в подводном положении составила в целом 14 узлов. Из них 12 с половиной приходились на скорость течения.
Зигман освободил для меня место, и я направил перископ на скалу, которая переливалась на солнце радужным цветом, устремившись из зелёного моря в лазурное небо. Сквозь низко стелившуюся дымку я насчитал минимум шесть британских боевых кораблей, стороживших вход в Средиземное море. Я направил окуляры перископа к правому борту и увидел берег Северной Африки, почти перпендикулярно возвышавшийся над поверхностью моря. На вершине скалистого утёса близ испанской Сеуты возвышался мемориал жертвам гражданской войны. Берега по обе стороны от мемориала таяли в полуденной дымке. Я так увлёкся зрелищем, что, заметив самолёт, успел только крикнуть:
– Срочное погружение на 60 метров, самолёт!
Я втянул внутрь длинную трубу перископа и затаился в ожидании. Однако «У-230» успела уйти на необходимую глубину до бомбёжки. Вместо главмеха я приготовился считать разрывы глубинных бомб. Впрочем, необходимость в этом отпала. Лодка двигалась в безопасной тишине. С каждой милей угроза для нас быть обнаруженными уменьшалась. В 22.00 впервые за 12 дней маленькая лампочка в помещении для капитана была погашена, а тёмно-зелёная занавеска перед его койкой задёрнута.
Почти через сутки, в 21.30 следующего вечера, «У-230» всплыла. На траверзе светились огни испанского порта Малага. Выбравшись из рубочного люка, я увидел, как за городскими огнями тянутся к серому небу тёмные горы. Ночь была настолько тёплой, что я снял свою кожаную куртку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124