Моисеев ответил:
— Может и до шестидесяти. Но смотреть на такой танец уже трудно.
Мы вместе посмеялись над поучительным случаем. Потом Моисеев еще много рассказывал о тонкостях балетной жизни.
А вопрос, который поставил Игорь Александрович, помогли решить: его коллективу были улучшены условия для работы.
Неоднократно обращался ко мне и художник Илья Глазунов. По его предложению мы помогли создать Российскую академию живописи, было принято решение Совмина СССР передать для нее здание на улице Кирова, где когда-то размещались знаменитые художественные курсы ВХУТЕМАС. Но постановление-то вышло, а различные организации, заселявшие дом, никак не хотели его освободить. Глазунов воевал, воевал с ними — безрезультатно. И снова обратился: помогите!
Ну что делать? Конечно, это не забота секретаря ЦК, члена Политбюро, как говорится, «самолично» выкуривать с насиженных мест вцепившиеся в центр Москвы конторы. Однако искусство требует жертв. Вдобавок дело осложнялось тем, что в здании, которое было памятником архитектуры и где уже когда-то работали художники, обосновались подразделения сразу трех союзных министерств — в одиночку Глазунову, разумеется, с ними никак не удалось бы совладать.
Короче, пришлось поехать самому и действовать по моему испытанному принципу: бить в одну точку, словно отбойный молоток. Для верности дела пригласил тех министров, чьи работники продолжали «оккупировать» здание, уже принадлежавшее Академии живописи. Разговор внешне был шутливым, со смехом и юмором:
— Дорогу искусству! Выезжайте!
Однако на деле все обстояло не так просто. Выселить деловых людей из центра Москвы, пожалуй, потруднее, чем построить для них новое здание. Честно скажу: немало пригодился мне опыт, приобретенный еще в Новосибирске, когда мы чуть ли не штурмом брали здание «Сибпушнины», освобождая его под консерваторию.
Я никогда не уходил и от личных просьб деятелей искусства, литературы, в том числе, когда речь шла о создании им условий для работы, жизни. А как же? Это же люди мировой известности. Вечно они заняты, в разъездах, многие не приспособлены к решению бытовых вопросов, легко ранимы. Если сказать откровенно и чуть-чуть грубовато, я всегда придерживался принципа: таланту помогать всячески, а энергичная бездарь сама пробьет себе дорогу.
В общем, о тех первых годах перестройки могу рассказывать много и с удовольствием: работа действительно кипела, дело двигалось! Но, пожалуй, будет полезнее, если я кратко перечислю те главные решения в области культуры, которые были приняты в тот период на Секретариате ЦК. Вроде бы это и утомительно — читать списки, однако в данном случае они оправданны, ибо лучше всего свидетельствуют о резком повороте к нуждам культуры, который был совершен после апреля 1985 года.
Уже осенью на Секретариате ЦК КПСС было принято решение создать Советский фонд культуры, а вскоре — Всесоюзное музыкальное общество. Тогда же повысили зарплату всем работникам культуры, а работникам Эрмитажа — особым, дополнительным постановлением. В следующем году приняли постановление об ускоренном развитии материальной базы культуры, о проведении эксперимента в театрах (конкурсная система и т.д.), о мерах по развитию изобразительного искусства. Затем — важнейшее постановление «Об улучшении деятельности творческих союзов», согласно которому были улучшены условия оплаты труда, повышены гонорары.
О Ясной Поляне я уже упоминал. Но ведь мы утвердили большой комплекс мер и по сохранению уникального Плещеева озера, историко-архитектурных памятников Переславль-Залесского, музея-заповедника А.Н.Островского «Щелыково» в Ярославской области. Был создан историко-литературный музей-заповедник А.С.Пушкина в Больших Вяземах под Москвой, укреплена база Русского музея…
Нет, всего не перечислить. И главное заключается в том, что эти решения вовсе не остались на бумаге: Советский фонд культуры, Всесоюзное музыкальное общество, Театр дружбы народов, новые историко-архитектурные заповедники и многое другое — все это ныне реалии нашей жизни. Такой же реалией стал огромный и благотворный интерес общества к сохранению памятников истории и культуры, который мы активно поддерживали. Все это стало, я бы сказал, символами перестройки. Хотя знаю, что недостатков здесь, нерешенных проблем еще уйма.
И вот что еще хотелось бы отметить в связи со всем сказанным. Когда я как член Политбюро занимался вопросами культуры, мне приходилось встречаться со многими известными в стране и мире художниками, музыкантами, писателями, артистами. Далеко не всегда эти уважаемые люди приходили с конкретными просьбами — очень часто у них просто возникала потребность обменяться мнениями, обсудить ту или иную идею. Атмосфера в те годы была свободная, истинно творческая, все были окрылены надеждами, инициатива, что называется, била через край.
Вдобавок многих представителей творческой интеллигенции я знал давно — еще с томских времен, отношения у нас сложились искренние, товарищеские. Далек от мысли, что во мне они видели только нужного человека — члена Политбюро. Речь, конечно же, шла о взаимоуважении. Замечу, когда поднялась волна клеветы в мой адрес, ни один действительно уважаемый артист, художник, ученый, писатель, музыкант не сказал в мой адрес худого слова. Это так. А писатель Валентин Распутин, что называется, грудью встал на защиту моего имени. В конечном итоге дело здесь не во мне. Вопрос носит не личный, а по крупному счету — гражданский характер.
Чувствую, даже вижу, что многие очень достойные и талантливые деятели искусства и литературы сегодня испытывают смятение духа. У меня была встреча с известными в нашей стране художниками — скульптором Львом Кербелем и живописцем Александром Шиловым. В разговоре они подтвердили мои мысли. Люди эти крепки духом, несмотря на все неопределенности времени, они заняты творчеством. Но не всем под силу выстоять в «смутное» время. Немало таких, кто, вдохновленный смело и успешно начавшейся перестройкой, чересчур доверчиво увлекся радикальной политической фразой. А когда популистский туман начал рассеиваться, все отчетливее стало проясняться, что наш корабль несет на опасные рифы диктатуры, не приемлющей инакомыслие.
На новом крутом повороте отечественной истории в очередной раз встает перед творческой интеллигенцией, перед совестью нации все тот же судьбоносный вопрос:
— С кем вы, мастера культуры?
Замкнутый круг
Возвращаясь к предыстории того, что и случилось в Колпашеве, думаю, читателям теперь понятно, как глубоко ранили меня подозрения в том, будто я отдал приказ ликвидировать могильник на берегу Оби.
Когда мне сообщили об этом ЧП, первым душевным порывом было, конечно, стремление мчаться, лететь на место происшествия, чтобы овладеть ситуацией и постараться как-то легализовать случившееся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— Может и до шестидесяти. Но смотреть на такой танец уже трудно.
Мы вместе посмеялись над поучительным случаем. Потом Моисеев еще много рассказывал о тонкостях балетной жизни.
А вопрос, который поставил Игорь Александрович, помогли решить: его коллективу были улучшены условия для работы.
Неоднократно обращался ко мне и художник Илья Глазунов. По его предложению мы помогли создать Российскую академию живописи, было принято решение Совмина СССР передать для нее здание на улице Кирова, где когда-то размещались знаменитые художественные курсы ВХУТЕМАС. Но постановление-то вышло, а различные организации, заселявшие дом, никак не хотели его освободить. Глазунов воевал, воевал с ними — безрезультатно. И снова обратился: помогите!
Ну что делать? Конечно, это не забота секретаря ЦК, члена Политбюро, как говорится, «самолично» выкуривать с насиженных мест вцепившиеся в центр Москвы конторы. Однако искусство требует жертв. Вдобавок дело осложнялось тем, что в здании, которое было памятником архитектуры и где уже когда-то работали художники, обосновались подразделения сразу трех союзных министерств — в одиночку Глазунову, разумеется, с ними никак не удалось бы совладать.
Короче, пришлось поехать самому и действовать по моему испытанному принципу: бить в одну точку, словно отбойный молоток. Для верности дела пригласил тех министров, чьи работники продолжали «оккупировать» здание, уже принадлежавшее Академии живописи. Разговор внешне был шутливым, со смехом и юмором:
— Дорогу искусству! Выезжайте!
Однако на деле все обстояло не так просто. Выселить деловых людей из центра Москвы, пожалуй, потруднее, чем построить для них новое здание. Честно скажу: немало пригодился мне опыт, приобретенный еще в Новосибирске, когда мы чуть ли не штурмом брали здание «Сибпушнины», освобождая его под консерваторию.
Я никогда не уходил и от личных просьб деятелей искусства, литературы, в том числе, когда речь шла о создании им условий для работы, жизни. А как же? Это же люди мировой известности. Вечно они заняты, в разъездах, многие не приспособлены к решению бытовых вопросов, легко ранимы. Если сказать откровенно и чуть-чуть грубовато, я всегда придерживался принципа: таланту помогать всячески, а энергичная бездарь сама пробьет себе дорогу.
В общем, о тех первых годах перестройки могу рассказывать много и с удовольствием: работа действительно кипела, дело двигалось! Но, пожалуй, будет полезнее, если я кратко перечислю те главные решения в области культуры, которые были приняты в тот период на Секретариате ЦК. Вроде бы это и утомительно — читать списки, однако в данном случае они оправданны, ибо лучше всего свидетельствуют о резком повороте к нуждам культуры, который был совершен после апреля 1985 года.
Уже осенью на Секретариате ЦК КПСС было принято решение создать Советский фонд культуры, а вскоре — Всесоюзное музыкальное общество. Тогда же повысили зарплату всем работникам культуры, а работникам Эрмитажа — особым, дополнительным постановлением. В следующем году приняли постановление об ускоренном развитии материальной базы культуры, о проведении эксперимента в театрах (конкурсная система и т.д.), о мерах по развитию изобразительного искусства. Затем — важнейшее постановление «Об улучшении деятельности творческих союзов», согласно которому были улучшены условия оплаты труда, повышены гонорары.
О Ясной Поляне я уже упоминал. Но ведь мы утвердили большой комплекс мер и по сохранению уникального Плещеева озера, историко-архитектурных памятников Переславль-Залесского, музея-заповедника А.Н.Островского «Щелыково» в Ярославской области. Был создан историко-литературный музей-заповедник А.С.Пушкина в Больших Вяземах под Москвой, укреплена база Русского музея…
Нет, всего не перечислить. И главное заключается в том, что эти решения вовсе не остались на бумаге: Советский фонд культуры, Всесоюзное музыкальное общество, Театр дружбы народов, новые историко-архитектурные заповедники и многое другое — все это ныне реалии нашей жизни. Такой же реалией стал огромный и благотворный интерес общества к сохранению памятников истории и культуры, который мы активно поддерживали. Все это стало, я бы сказал, символами перестройки. Хотя знаю, что недостатков здесь, нерешенных проблем еще уйма.
И вот что еще хотелось бы отметить в связи со всем сказанным. Когда я как член Политбюро занимался вопросами культуры, мне приходилось встречаться со многими известными в стране и мире художниками, музыкантами, писателями, артистами. Далеко не всегда эти уважаемые люди приходили с конкретными просьбами — очень часто у них просто возникала потребность обменяться мнениями, обсудить ту или иную идею. Атмосфера в те годы была свободная, истинно творческая, все были окрылены надеждами, инициатива, что называется, била через край.
Вдобавок многих представителей творческой интеллигенции я знал давно — еще с томских времен, отношения у нас сложились искренние, товарищеские. Далек от мысли, что во мне они видели только нужного человека — члена Политбюро. Речь, конечно же, шла о взаимоуважении. Замечу, когда поднялась волна клеветы в мой адрес, ни один действительно уважаемый артист, художник, ученый, писатель, музыкант не сказал в мой адрес худого слова. Это так. А писатель Валентин Распутин, что называется, грудью встал на защиту моего имени. В конечном итоге дело здесь не во мне. Вопрос носит не личный, а по крупному счету — гражданский характер.
Чувствую, даже вижу, что многие очень достойные и талантливые деятели искусства и литературы сегодня испытывают смятение духа. У меня была встреча с известными в нашей стране художниками — скульптором Львом Кербелем и живописцем Александром Шиловым. В разговоре они подтвердили мои мысли. Люди эти крепки духом, несмотря на все неопределенности времени, они заняты творчеством. Но не всем под силу выстоять в «смутное» время. Немало таких, кто, вдохновленный смело и успешно начавшейся перестройкой, чересчур доверчиво увлекся радикальной политической фразой. А когда популистский туман начал рассеиваться, все отчетливее стало проясняться, что наш корабль несет на опасные рифы диктатуры, не приемлющей инакомыслие.
На новом крутом повороте отечественной истории в очередной раз встает перед творческой интеллигенцией, перед совестью нации все тот же судьбоносный вопрос:
— С кем вы, мастера культуры?
Замкнутый круг
Возвращаясь к предыстории того, что и случилось в Колпашеве, думаю, читателям теперь понятно, как глубоко ранили меня подозрения в том, будто я отдал приказ ликвидировать могильник на берегу Оби.
Когда мне сообщили об этом ЧП, первым душевным порывом было, конечно, стремление мчаться, лететь на место происшествия, чтобы овладеть ситуацией и постараться как-то легализовать случившееся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131