Каску с забралом я тоже прибрал. Если б нынешний покойничек не держал забрало открытым, то, может, и не хватанул бы ртом избыточное давление. Впрочем, перелом шейных позвонков он получил бы в любом случае.
Немного подумав, я снял с убиенного штурмовой пояс, на котором много чего висело. Кобура с «магнумом», кинжал, две гранатные сумки с четырьмя гранатами, перевязочный пакет, аптечка, еще чего-то. И все целехонькое, вполне пригодное для жизни. Напоследок я снял с покойного ботинки. Ногам стало теплее. Штаны, к сожалению, оказались непригодны к употреблению, потому как в момент отдания концов в эти штаны перекочевало все, что покойный напоследок скушал.
Возвращаться в камеру я не хотел. Я пошел дальше по туннелю, и Лусия с Эухенией, охая, зажимая носы и сдерживая рвоту, поплелись за мной.
ПАРЕНЬ СО ШРАМОМ И ДРУГИЕ
Путь оказался не близким. Особенно если учесть, что ты топаешь после того, как тебя хорошенько оглоушило, приподняло да шлепнуло. Пока какая-то часть нервной системы была вырублена в связи с контузией, я шел как под наркозом, не ощущая всех болячек, кроме двух наиболее сильных. Но спустя какое-то время связь между башкой и периферией моего тела начала восстанавливаться. Как это бывает во всяком централизованном государстве, — а человек есть модель государства в миниатюре, — все местные органы стали трезвонить в Центр о своих бедах и неурядицах, требуя принять неотложные меры. Выяснилось, что у меня, кроме кормовой части, ободраны колени, локти, правое бедро, ушиблены правая лопатка и правое плечо. В общем, все это было мелочевкой и особого вреда принести не могло, но надоедало ужасно. Опять же угнетала неопределенность цели путешествия, чреватого самыми крупными неприятностями.
Граждане, которые от моей шальной пули взлетели на воздух, не походили на здешнюю охрану. Они были явно снаряжены для штурма. Таким образом, мои отношения с атакующими явно испортились, а эти ребята, судя по отдельным звукам, долетавшим сверху, все еще находились здесь и продолжали свою бурную деятельность. Вместе с тем у излишне гостеприимных хозяев после того, как я пренебрег их радушием, да еще и проломил одному из них башку, тоже могли возникнуть претензии. Поэтому забиваться в какой-нибудь уголок и ждать, чья возьмет, резона не было.
Дойдя до перекрестка, то есть до того места, где начинался боковой ход, откуда вышли ныне угробленные бойцы, я повернул именно в этот ход. Во-первых, оттуда тянуло свежим воздухом, а значит, мог быть выход на поверхность. Во-вторых, если те, кто вышел оттуда, были уже мертвы, то на повторную встречу с ними надеяться не следовало. Могла быть, конечно, какая-то резервная группа, поджидавшая на выходе или стоявшая «на атасе», но она вряд ли могла быть больше той, что уже накрылась. У меня к тому же было кое-какое преимущество. В каске с забралом, бронежилете, при трофейных пулемете и фонаре я выглядел очень похоже на усопших (правда, нормальных штанов у меня не имелось и куртки тоже), отчего господа, стоявшие на стреме, имели шанс обознаться. Точнее, они могли не распознать во мне чужака на значительном расстоянии и не стали бы открывать огонь сразу же. А я, естественно, постарался бы шурануть по ним несколько раньше.
Конечно, для дурной головы — другой у меня не было — это был неплохой замысел. А вот будь у меня с головой все в порядке, я бы, наверно, только посмеялся над таким идиотизмом.
По боковому ходу мы шли не меньше часа. Я выдохся, потому что суставчики мои, которые при взрыве сильно тряхануло, изрядно заныли. Садиться на ободранное место было неудобно, и пришлось прилечь на левый бок, который пострадал меньше правого.
— Вам плохо? — спросила Эухения.
— Не знаю, — пробурчал я.
— У вас болит голова? — пристала сеньора Дорадо. — Я могу снять головную боль. Вы не против?
— Ради Бога… — В принципе мне это было по фигу, потому что болело сразу во всех местах и я не был уверен, что от одной головы мне сразу полегчает.
Однако Эухения взялась задело на полном серьезе. Она стала проделывать над моей головой какие-то гладящие движения вогнутыми ладонями и произносить некие непонятные слова, явно заклинательного свойства. Головы она не касалась, но при этом я ощутил, что волосы у меня начинают кое-где вставать дыбом, примерно так, как от наэлектризованной расчески. Более того, послышался слабый треск разрядов, даже голубоватая искорка мигнула. Бормотание Эухении, которым сопровождалось снятие статического электричества, напоминало мне тот язык, на котором блаженной памяти Соледад общалась со своими коммандос. Скорее всего это был язык какого-то из карибских племен.
И боль медленно, волнами, стала откатываться от головы. Она утихала плавно и незаметно, по чуть-чуть, но каждая новая волна была меньше предыдущей. Одновременно слабели болевые сигналы от ушибов и ссадин, потом некоторые места вообще болеть перестали. Наконец, я словно бы оторвался от боли и ощутил, что она исчезла совсем. Правда, при этом я на какое-то время потерял сознание.
Очнулся я достаточно быстро. Под моей головой оказалась довольно мягкая подушка — сеньора Дорадо пристроила мой затылок на свои колени, обтянутые мятой, пропахшей морской водой юбкой. Я поднял голову и почувствовал, что могу продолжать путь.
На сей раз идти пришлось недолго. Туннель вывел нас к вентиляционной шахте. Теперь стало ясно, что взорвавшиеся молодцы проникли внутрь подземного сооружения именно через него. Я даже прикинул — голова уже позволяла — примерный замысел тех, кто штурмовал подземную тюрьму, и вообще все, что тут находилось. Во всяком случае, я смог прикинуть, как работали две группы. Сколько их всего могло быть, я, естественно, не знал.
Первая группа проникла через подводный туннель, захватила лифт и прорвалась наверх, завязав там бой. А вторая — та, которую я так неожиданно для себя уничтожил, — прошла здесь, через вентиляционную шахту, отрубила электроснабжение и намеревалась учинить какую-то диверсию. Не зря же взрывчатку тащили! Пальба в верхних этажах продолжалась, поэтому очень могло быть, что были и третья, и четвертая, а может, и пятая группы, которые вползли в вентиляционные галереи этих этажей.
Свежий воздух тянул из открытой двери в шахту. Огромный вентилятор с мощным электромотором не работал, но приток все-таки был. Осторожно войдя в дверь, которую, очевидно, использовали механики по вентиляции для осмотра шахты, я задрал голову и отчетливо увидел квадратик синего неба. До него было метров пятьдесят, не меньше. То есть не до неба, конечно, а до выхода наверх. Судя по десяти квадратным отверстиям в одной из стенок шахты, размещенным через каждые пять метров, в этом подземном комплексе было десять этажей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Немного подумав, я снял с убиенного штурмовой пояс, на котором много чего висело. Кобура с «магнумом», кинжал, две гранатные сумки с четырьмя гранатами, перевязочный пакет, аптечка, еще чего-то. И все целехонькое, вполне пригодное для жизни. Напоследок я снял с покойного ботинки. Ногам стало теплее. Штаны, к сожалению, оказались непригодны к употреблению, потому как в момент отдания концов в эти штаны перекочевало все, что покойный напоследок скушал.
Возвращаться в камеру я не хотел. Я пошел дальше по туннелю, и Лусия с Эухенией, охая, зажимая носы и сдерживая рвоту, поплелись за мной.
ПАРЕНЬ СО ШРАМОМ И ДРУГИЕ
Путь оказался не близким. Особенно если учесть, что ты топаешь после того, как тебя хорошенько оглоушило, приподняло да шлепнуло. Пока какая-то часть нервной системы была вырублена в связи с контузией, я шел как под наркозом, не ощущая всех болячек, кроме двух наиболее сильных. Но спустя какое-то время связь между башкой и периферией моего тела начала восстанавливаться. Как это бывает во всяком централизованном государстве, — а человек есть модель государства в миниатюре, — все местные органы стали трезвонить в Центр о своих бедах и неурядицах, требуя принять неотложные меры. Выяснилось, что у меня, кроме кормовой части, ободраны колени, локти, правое бедро, ушиблены правая лопатка и правое плечо. В общем, все это было мелочевкой и особого вреда принести не могло, но надоедало ужасно. Опять же угнетала неопределенность цели путешествия, чреватого самыми крупными неприятностями.
Граждане, которые от моей шальной пули взлетели на воздух, не походили на здешнюю охрану. Они были явно снаряжены для штурма. Таким образом, мои отношения с атакующими явно испортились, а эти ребята, судя по отдельным звукам, долетавшим сверху, все еще находились здесь и продолжали свою бурную деятельность. Вместе с тем у излишне гостеприимных хозяев после того, как я пренебрег их радушием, да еще и проломил одному из них башку, тоже могли возникнуть претензии. Поэтому забиваться в какой-нибудь уголок и ждать, чья возьмет, резона не было.
Дойдя до перекрестка, то есть до того места, где начинался боковой ход, откуда вышли ныне угробленные бойцы, я повернул именно в этот ход. Во-первых, оттуда тянуло свежим воздухом, а значит, мог быть выход на поверхность. Во-вторых, если те, кто вышел оттуда, были уже мертвы, то на повторную встречу с ними надеяться не следовало. Могла быть, конечно, какая-то резервная группа, поджидавшая на выходе или стоявшая «на атасе», но она вряд ли могла быть больше той, что уже накрылась. У меня к тому же было кое-какое преимущество. В каске с забралом, бронежилете, при трофейных пулемете и фонаре я выглядел очень похоже на усопших (правда, нормальных штанов у меня не имелось и куртки тоже), отчего господа, стоявшие на стреме, имели шанс обознаться. Точнее, они могли не распознать во мне чужака на значительном расстоянии и не стали бы открывать огонь сразу же. А я, естественно, постарался бы шурануть по ним несколько раньше.
Конечно, для дурной головы — другой у меня не было — это был неплохой замысел. А вот будь у меня с головой все в порядке, я бы, наверно, только посмеялся над таким идиотизмом.
По боковому ходу мы шли не меньше часа. Я выдохся, потому что суставчики мои, которые при взрыве сильно тряхануло, изрядно заныли. Садиться на ободранное место было неудобно, и пришлось прилечь на левый бок, который пострадал меньше правого.
— Вам плохо? — спросила Эухения.
— Не знаю, — пробурчал я.
— У вас болит голова? — пристала сеньора Дорадо. — Я могу снять головную боль. Вы не против?
— Ради Бога… — В принципе мне это было по фигу, потому что болело сразу во всех местах и я не был уверен, что от одной головы мне сразу полегчает.
Однако Эухения взялась задело на полном серьезе. Она стала проделывать над моей головой какие-то гладящие движения вогнутыми ладонями и произносить некие непонятные слова, явно заклинательного свойства. Головы она не касалась, но при этом я ощутил, что волосы у меня начинают кое-где вставать дыбом, примерно так, как от наэлектризованной расчески. Более того, послышался слабый треск разрядов, даже голубоватая искорка мигнула. Бормотание Эухении, которым сопровождалось снятие статического электричества, напоминало мне тот язык, на котором блаженной памяти Соледад общалась со своими коммандос. Скорее всего это был язык какого-то из карибских племен.
И боль медленно, волнами, стала откатываться от головы. Она утихала плавно и незаметно, по чуть-чуть, но каждая новая волна была меньше предыдущей. Одновременно слабели болевые сигналы от ушибов и ссадин, потом некоторые места вообще болеть перестали. Наконец, я словно бы оторвался от боли и ощутил, что она исчезла совсем. Правда, при этом я на какое-то время потерял сознание.
Очнулся я достаточно быстро. Под моей головой оказалась довольно мягкая подушка — сеньора Дорадо пристроила мой затылок на свои колени, обтянутые мятой, пропахшей морской водой юбкой. Я поднял голову и почувствовал, что могу продолжать путь.
На сей раз идти пришлось недолго. Туннель вывел нас к вентиляционной шахте. Теперь стало ясно, что взорвавшиеся молодцы проникли внутрь подземного сооружения именно через него. Я даже прикинул — голова уже позволяла — примерный замысел тех, кто штурмовал подземную тюрьму, и вообще все, что тут находилось. Во всяком случае, я смог прикинуть, как работали две группы. Сколько их всего могло быть, я, естественно, не знал.
Первая группа проникла через подводный туннель, захватила лифт и прорвалась наверх, завязав там бой. А вторая — та, которую я так неожиданно для себя уничтожил, — прошла здесь, через вентиляционную шахту, отрубила электроснабжение и намеревалась учинить какую-то диверсию. Не зря же взрывчатку тащили! Пальба в верхних этажах продолжалась, поэтому очень могло быть, что были и третья, и четвертая, а может, и пятая группы, которые вползли в вентиляционные галереи этих этажей.
Свежий воздух тянул из открытой двери в шахту. Огромный вентилятор с мощным электромотором не работал, но приток все-таки был. Осторожно войдя в дверь, которую, очевидно, использовали механики по вентиляции для осмотра шахты, я задрал голову и отчетливо увидел квадратик синего неба. До него было метров пятьдесят, не меньше. То есть не до неба, конечно, а до выхода наверх. Судя по десяти квадратным отверстиям в одной из стенок шахты, размещенным через каждые пять метров, в этом подземном комплексе было десять этажей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158