Первый раз слишком дернул, и потому пуля стукнула в бронежилет, отлетев от титановой пластинки, прикрывавшей мужское достоинство этого господина, а вот второй маслинкой угодил прямо в коленную чашечку — то, что доктор прописал.
Этот взвыл покрепче первого, повалился набок, но винтовку не уронил и саданул-таки по двери, но несколько позже, чем следовало. Поскольку я перекатился от двери в сторону, то сумел даже понаблюдать, как трассеры пропороли воздух точно в том месте, где была моя голова.
Патронов было всего ничего. Могло быть пять, а могло быть меньше. Только потом я вспомнил, что во время перестрелки на лестнице стрелял не из своего «тауруса», а из того, что остался от охранника, убитого снайпером. Этот чужой «таурус» я потерял, когда удирал от грядущего взрыва по подсказке РНС, а потом пользовался своим, в котором была полная обойма.
Раненый перестал палить. Я услышал щелчок — на сей раз он собирался менять магазин — и понял, что надо успеть. Прыжком вылетел в коридор и гвозданул в упор, угодив точно в промежуток между забралом и бронежилетом — в шею.
На какое-то мгновение я поднял глаза и увидел, как на фоне все того же светового пятна появилась еще одна тень — мужик выдергивал чеку из гранаты. Это означало, что в течение нескольких секунд он будет не готов к стрельбе, и давало шанс. Вылетев из-за угла, я выпалил из «тауруса» и отскочил обратно. На сей раз я угодил бойцу в руку, державшую гранату. Струмент выпал, щелкнул отпущенный рычаг, а затем шандарахнуло, провизжали осколки, и все утихло. Даже сверху, где орудовали основные силы «джикейщиков», не долетало ни звука.
Прислушавшись, я выдернул из-под самого первого жмурика его винтарь, сунул «таурус» обратно в плавки, и с «М-16А2» на изготовку рискнул заглянуть за угол. Около двери, хорошо мне заметный, лежал тот, что подорвался на своей гранате. Лужа с него натекла здоровенная, и он мало на что годился.
На всякий случай держа его на прицеле — в тех двоих, что остались у меня за спиной, уже не сомневался — я подошел к двери.
— Мамба, Мамба, Питон вызывает Мамбу! — В комнате бубнила рация.
Подобравшись к двери по стеночке, чтоб не шибко светиться, я еще раз прислушался. Заклинатель змей продолжал бубнить, но ему никто не отвечал. Из этого можно было сделать неправильный вывод, будто в комнате никого нет, но я не поверил и был прав. Послышался стон. Там мог быть кто-то раненый, а мог быть и прикольщик, заманивающий под выстрел…
Поступил я просто. Поскольку испачкаться я давно уже не боялся, то поднял с пола того гражданина, который угробился на гранате, и прикрылся им, просунув ему под мышку ствол винтовки. Туша была тяжелая, вся искупавшаяся в кровище, особенно со спины, к которой я прижался, но защита получилась довольно надежная. Свою левую руку я просунул под наплечник бронежилета, а ладонью ухватился за плечевой вырез с другой стороны. Противно, но что поделаешь.
В комнате мне сопротивления не оказывали. Едва увидев того, кто стонал, я сразу бросил свой «щит» на пол. Это был тот парень, которого Ромеро ранил из «помпы» во время первой попытки пропилить решетку дисковой пилой. «Помпа» только зацепила плечо, а вот пила, упав «джикейщику» на ногу, ровненько отфигачила ему ногу по колено. Как видно, его оттащили сюда, в эту комнату, где посланцы сенатора Дэрка устроили свой штаб и временную базу. Валялась вскрытая полевая аптечка, одноразовые шприцы, обрывки бинтов. Парень был бледный как смерть и, похоже, уже ничего не соображал. Судя по всему, именно он был тем тяжелораненым, о котором его командир, валявшийся сейчас на полу, докладывал сенатору Дэрку.
Тут же, в этой комнатке, на столике обнаружилась рация — небольшая «уоки-токи», но, как видно, вполне применимая в подземных условиях. Питон все еще хотел Мамбу, но уже менее интенсивно.
«Джикейщики» собирались в поход основательно. У них тут валялось полно всякого инструмента, даже отбойные молотки и перфораторы. Взрывчатки и патронов натащили немало, ящиками. Но лично я больше всего обрадовался пулемету. Это был хорошо знакомый мне еще по армии «ПКС», то есть пулемет Калашникова со складывающимся прикладом. Его, должно быть, взяли как трофей после вчерашней атаки Брауна на зону «Зеро».
Пригодился он мне уже пять минут спустя после того, как я его увидел. Я услышал, как наверху, там, где шла осада лестницы, вдруг задолбили мелкие, но многочисленные взрывы. Больше всего это было похоже на работу «АГС-17». Как видно, Браун знал ему цену. Не знаю, кто уж мне подсказал, но только я тут же изготовился, открыв крышку коробки с лентой на 150 патронов и заправив ленту в приемник «ПКСа». Передернул затвор и почуял себя человеком, по-настоящему вооруженным.
Выбежав в коридор, я пристроился за бруствером из двух трупов, с которых снял пояса с гранатами, боеприпасами и вообще всем, что на этих поясах висело.
«Джикейщики» не просто меняли позицию — они драпали. Я издалека услышал их вопли и ругань:
— Патроны! Эти чертовы ослы! Motherfuckers!
Теперь мне было ясно, почему стрельба на какое-то время стихла. «Джикейщики» ждали своих снабженцев, которые, естественно, подойти не смогли. А носимый запасец уже был расстрелян. Браун это просек и перешел в контратаку.
Правда, по-видимому, бегунов кто-то прикрывал сзади. Те, что бежали впереди, мечтали добраться до патронов, а может быть, до того самого пулемета, который сейчас был у меня в руках. И добрались!
Едва первые пятеро вылетели из-за угла метрах в пятидесяти от меня, как угодили под длинную — патронов на двадцать — очередищу… Я выпустил ее единым духом. Недаром Русь-матушка этими патронами с 1908 года пользуется. Запросто провернули и титан, и кевлар, и бронестекла.
Эти пятеро так и легли тут, передо мной, а те, кто видел, как их прищучило, шарахнулись назад, за угол. Но оттуда вновь забабахал «АГС», и тридцатимиллиметровые гранатки пошли лопаться и грохать одна за одной. Какой-то ошалелый вылетел — и нарвался на короткую. Он шлепнулся поверх тех пяти, немного подрыгался и затих.
В коридоре, откуда пытались выбежать «джикейщики» после того, как прекратилась канонада гранатных разрывов, простучало несколько коротких очередей. Потом послышались осторожные шаги, и неплохо знакомый уже голос Брауна спел по-русски:
— Где же вы теперь, друзья-однополчане, боевые спутники мои?
Хрен его знает, когда он ее выучил? Или, может быть, он эту песню, как и я, с детства знал?
— Здесь, компаньеро, — ответил я, но покамест не вставая в рост.
— У тебя тут нет посторонних? — спросил Дик.
— Нет, только я. Заходи, генацвале, гостем будешь… Они вышли, один за одним, вдесятером. Браун, Андрюха, охранник Рауль, оба немца, еще какие-то, а последним — небольшого роста человек с измазанной камуфляжной краской мордой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Этот взвыл покрепче первого, повалился набок, но винтовку не уронил и саданул-таки по двери, но несколько позже, чем следовало. Поскольку я перекатился от двери в сторону, то сумел даже понаблюдать, как трассеры пропороли воздух точно в том месте, где была моя голова.
Патронов было всего ничего. Могло быть пять, а могло быть меньше. Только потом я вспомнил, что во время перестрелки на лестнице стрелял не из своего «тауруса», а из того, что остался от охранника, убитого снайпером. Этот чужой «таурус» я потерял, когда удирал от грядущего взрыва по подсказке РНС, а потом пользовался своим, в котором была полная обойма.
Раненый перестал палить. Я услышал щелчок — на сей раз он собирался менять магазин — и понял, что надо успеть. Прыжком вылетел в коридор и гвозданул в упор, угодив точно в промежуток между забралом и бронежилетом — в шею.
На какое-то мгновение я поднял глаза и увидел, как на фоне все того же светового пятна появилась еще одна тень — мужик выдергивал чеку из гранаты. Это означало, что в течение нескольких секунд он будет не готов к стрельбе, и давало шанс. Вылетев из-за угла, я выпалил из «тауруса» и отскочил обратно. На сей раз я угодил бойцу в руку, державшую гранату. Струмент выпал, щелкнул отпущенный рычаг, а затем шандарахнуло, провизжали осколки, и все утихло. Даже сверху, где орудовали основные силы «джикейщиков», не долетало ни звука.
Прислушавшись, я выдернул из-под самого первого жмурика его винтарь, сунул «таурус» обратно в плавки, и с «М-16А2» на изготовку рискнул заглянуть за угол. Около двери, хорошо мне заметный, лежал тот, что подорвался на своей гранате. Лужа с него натекла здоровенная, и он мало на что годился.
На всякий случай держа его на прицеле — в тех двоих, что остались у меня за спиной, уже не сомневался — я подошел к двери.
— Мамба, Мамба, Питон вызывает Мамбу! — В комнате бубнила рация.
Подобравшись к двери по стеночке, чтоб не шибко светиться, я еще раз прислушался. Заклинатель змей продолжал бубнить, но ему никто не отвечал. Из этого можно было сделать неправильный вывод, будто в комнате никого нет, но я не поверил и был прав. Послышался стон. Там мог быть кто-то раненый, а мог быть и прикольщик, заманивающий под выстрел…
Поступил я просто. Поскольку испачкаться я давно уже не боялся, то поднял с пола того гражданина, который угробился на гранате, и прикрылся им, просунув ему под мышку ствол винтовки. Туша была тяжелая, вся искупавшаяся в кровище, особенно со спины, к которой я прижался, но защита получилась довольно надежная. Свою левую руку я просунул под наплечник бронежилета, а ладонью ухватился за плечевой вырез с другой стороны. Противно, но что поделаешь.
В комнате мне сопротивления не оказывали. Едва увидев того, кто стонал, я сразу бросил свой «щит» на пол. Это был тот парень, которого Ромеро ранил из «помпы» во время первой попытки пропилить решетку дисковой пилой. «Помпа» только зацепила плечо, а вот пила, упав «джикейщику» на ногу, ровненько отфигачила ему ногу по колено. Как видно, его оттащили сюда, в эту комнату, где посланцы сенатора Дэрка устроили свой штаб и временную базу. Валялась вскрытая полевая аптечка, одноразовые шприцы, обрывки бинтов. Парень был бледный как смерть и, похоже, уже ничего не соображал. Судя по всему, именно он был тем тяжелораненым, о котором его командир, валявшийся сейчас на полу, докладывал сенатору Дэрку.
Тут же, в этой комнатке, на столике обнаружилась рация — небольшая «уоки-токи», но, как видно, вполне применимая в подземных условиях. Питон все еще хотел Мамбу, но уже менее интенсивно.
«Джикейщики» собирались в поход основательно. У них тут валялось полно всякого инструмента, даже отбойные молотки и перфораторы. Взрывчатки и патронов натащили немало, ящиками. Но лично я больше всего обрадовался пулемету. Это был хорошо знакомый мне еще по армии «ПКС», то есть пулемет Калашникова со складывающимся прикладом. Его, должно быть, взяли как трофей после вчерашней атаки Брауна на зону «Зеро».
Пригодился он мне уже пять минут спустя после того, как я его увидел. Я услышал, как наверху, там, где шла осада лестницы, вдруг задолбили мелкие, но многочисленные взрывы. Больше всего это было похоже на работу «АГС-17». Как видно, Браун знал ему цену. Не знаю, кто уж мне подсказал, но только я тут же изготовился, открыв крышку коробки с лентой на 150 патронов и заправив ленту в приемник «ПКСа». Передернул затвор и почуял себя человеком, по-настоящему вооруженным.
Выбежав в коридор, я пристроился за бруствером из двух трупов, с которых снял пояса с гранатами, боеприпасами и вообще всем, что на этих поясах висело.
«Джикейщики» не просто меняли позицию — они драпали. Я издалека услышал их вопли и ругань:
— Патроны! Эти чертовы ослы! Motherfuckers!
Теперь мне было ясно, почему стрельба на какое-то время стихла. «Джикейщики» ждали своих снабженцев, которые, естественно, подойти не смогли. А носимый запасец уже был расстрелян. Браун это просек и перешел в контратаку.
Правда, по-видимому, бегунов кто-то прикрывал сзади. Те, что бежали впереди, мечтали добраться до патронов, а может быть, до того самого пулемета, который сейчас был у меня в руках. И добрались!
Едва первые пятеро вылетели из-за угла метрах в пятидесяти от меня, как угодили под длинную — патронов на двадцать — очередищу… Я выпустил ее единым духом. Недаром Русь-матушка этими патронами с 1908 года пользуется. Запросто провернули и титан, и кевлар, и бронестекла.
Эти пятеро так и легли тут, передо мной, а те, кто видел, как их прищучило, шарахнулись назад, за угол. Но оттуда вновь забабахал «АГС», и тридцатимиллиметровые гранатки пошли лопаться и грохать одна за одной. Какой-то ошалелый вылетел — и нарвался на короткую. Он шлепнулся поверх тех пяти, немного подрыгался и затих.
В коридоре, откуда пытались выбежать «джикейщики» после того, как прекратилась канонада гранатных разрывов, простучало несколько коротких очередей. Потом послышались осторожные шаги, и неплохо знакомый уже голос Брауна спел по-русски:
— Где же вы теперь, друзья-однополчане, боевые спутники мои?
Хрен его знает, когда он ее выучил? Или, может быть, он эту песню, как и я, с детства знал?
— Здесь, компаньеро, — ответил я, но покамест не вставая в рост.
— У тебя тут нет посторонних? — спросил Дик.
— Нет, только я. Заходи, генацвале, гостем будешь… Они вышли, один за одним, вдесятером. Браун, Андрюха, охранник Рауль, оба немца, еще какие-то, а последним — небольшого роста человек с измазанной камуфляжной краской мордой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158