Может, вот здесь и есть настоящая жизнь, — и Катя скомкала в пальцах край простыни.
— Мне нравится.
— Что?
— Когда ты так говоришь:
— Не обольщайся, утром всегда приятно вспомнить ночь любви. И я буду вспоминать о ней в самолете. Встаем.
— Чтобы воспоминания были еще более приятными, не ты, а я приготовлю завтрак.
— К черту завтрак, не хочу вставать, не хочу уезжать.
— Но ведь тебе надо?
— К сожалению, надо.
— Тогда пошли.
— Это ты меня заставил.
Пока Катя принимала душ, Илья готовил завтрак. Они сидели на тех же местах, что и вчера, смотрели друг на друга, но смотрели уже совсем по-другому. Их глаза говорили больше, чем могли сказать самые красноречивые фразы.
— Да.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Ничего.
— Вот еще бутерброд, съешь, дорога долгая.
— Спасибо.
— У тебя такая нежная кожа, — немного подумав, сказал Илья. — Когда я тебя увидел на улице, сразу почувствовал, что в нашей жизни случится такое чудесное утро.
— Я в тот момент ничего не почувствовала, — улыбнувшись, сказала Катя. — Мне просто было досадно, что сломался каблук. Я и не предполагала, что какие-то сломанные туфли могут привести в объятия такого замечательного мужчины.
— Обманываешь.
— Думай как хочешь.
— Ты же знаешь, как мне хочется думать…
— И не догадываюсь…
* * *
Они расстались в аэропорту. Катя помахала рукой, Илья махнул ей в ответ, И уже через полтора часа Екатерина Ершова сидела в самолете. Кофр стоял под ногами, сумка была сдана в багаж. Она смотрела в иллюминатор на серый бетон, на крыло самолета, на голубое утреннее небо, по которому плыли белые, похожие на пушечные взрывы обдала.
Самолет был полон, когда прозвучала команда: «Пристегнуть ремни! Приготовиться к взлету!» За спиной Кати сидели английские журналисты. По их разговору Катя поняла, что их задание чем-то схоже с ее, что и они летят в Грозный снимать какой-то документальный фильм о Чечне.
Рядом с Катей сидели мужчина и женщина. По их мрачным лицам она поняла, что это чеченцы, которые возвращаются из Москвы домой, в Грозный.
Когда шасси самолета оторвались от серого бетона взлетной полосы и огромный лайнер взмыл в небо, Ершова взглянула в иллюминатор. Там, покачиваясь, плыла земля, покрытая лесом. Москвы уже видно не было.
— Ну, вот и все, — подумала женщина, устало закрывая глаза.
Она уснула быстро и легко, как засыпают дети. Ей было хорошо, и будущее казалось светлым и ярким. В ее бумажнике рядом с билетом лежала карточка, на которой был записан телефон Ильи Мещерского. И Катя несколько раз за время посадки смотрела на карточку и нежно поглаживала ее подушечками пальцев, словно карточка была существом живым, которое в состоянии ощутить нежное прикосновение ее пальцев.
Глава 6
Полковник Барышев сделал все так, как и предложил Малютин. Двадцать выкрашенных в серое грузовиков с омоновцами и три уазика остановились, не доезжая нескольких километров до порта. И только тогда Барышев объявил об истинных целях акции.
Предстояло взять под охрану все выходы из порта, все причалы и прочесать территорию, выявить всех тех, кто не имеет к работе порта непосредственного отношения, задержать их, а уж потом выяснить, по какой причине посторонний человек оказался на территории.
Такой поворот событий Петров и Короедов, конечно, предвидели, но не все левые товары удалось вывезти, не на все удалось сделать документы.
Вновь заурчали моторы тяжелых армейских ЗИЛов, колонна поползла к порту. Всего за четверть часа омоновцам удалось взять под контроль все входы и въезды в порт, а также причалы. Теперь ни одна машина, ни одна лодка, ни один корабль не могли без их ведома войти в порт или покинуть его. Малютин сам присутствовал при операции.
Он неотлучно находился рядом с полковником Барышевым.
— Не бережетесь вы абсолютно. — ласково сказал ему полковник.
— За себя я уже давно не боюсь, — усмехнулся Малютин.
Они стояли на крыше административного корпуса и наблюдали за тем, как действуют небольшие группы омоновцев. Обыскивались склады, вагоны, бытовки, штабеля.
У всех проверяли документы. Но и этого было мало: начальники цехов, мастера должны были подтверждать, что да, именно этот рабочий числится на их производственном участке.
— Прямо как каратели в Хатыни, — возмущался пожилой рабочий, когда его, наконец, отпустили. Ему пришлось минут двадцать простоять лицом к стене с поднятыми руками.
— Они еще хуже, — сказал ему коллега, закуривая дешевую сигарету. — В ментовку кто идет — одни садисты, которым всласть человека дубинкой огреть или поиздеваться над ним.
Омоновец в черной маске, стоявший неподалеку, медленно повернул голову. Ему было что сказать этим двум рабочим, но он промолчал. Тут проверяли особенно тщательно, ведь это был тот самый причал, возле которого нашли мертвого капитана милиции.
— Видишь, смотрит на нас? Ему не нравится, — уже не так громко сказал старый грузчик.
— А тебе бы понравилось, если бы тебя фашистом назвали?
— Это я так, к слову пришлось. Злость накопилась, пока возле стены стоял, а так, в общем, правильно. Много у нас всякого в порту делается, но только ни хрена они не добьются. Понаехали, видимость создали, что за порядком смотрят, а потом вся нечисть снова всплывет.
— Если ты такой правильный, то почему не скажешь им, что здесь делается?
— Жить хочется.
— Так и не возмущайся.
— Я бы сказал, если бы от этого что-нибудь изменилось. А так я пальцем на Петровича покажу, они уедут, а потом мне нож в спину или пуля в затылок. Правильно говорю-рассуждаю?
— Правильно-то оно правильно, но бояться станем — век порядка не видать.
— Я никуда лезть не хочу, привык так жить. Мужчины неторопливо курили, поплевывая под ноги, понимая, что рабочий день сорван окончательно. Даже если сейчас уедет ОМОН, работа не наладится. Начнутся пересуды: что нашли, кого взяли…
Старый грузчик ехидно улыбался, наблюдая за тем, как обыскивают начальника склада — толстого мужчину в потертом костюме и несвежей рубашке. Тот выгребал из карманов и выкладывал на стол всякую дрянь — мятую пачку сигарет, коробок спичек, фантики от конфет, грязный носовой платок и золотистую пачку презервативов. Заведующий складом заметно волновался.
— Ты понял, — сказал грузчик, — а Петрович, оказывается, с собой презервативы таскает. Я-то думал, что у него уже давно не стоит.
— На всякий случай, наверное. Не стоит, не стоит, да вдруг встанет.
Даже когда заведующего складом отпустили, он продолжал волноваться. Ему-то, в отличие от грузчиков, было наверняка известно, что сейчас на складе прячется от ОМОНа бандит по кличке Цеп — тот самый, который застрелил капитана милиции. Именно с ним он бесед овал" сидя в своей конторке, когда в порту откуда ни возьмись появились омоновцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Мне нравится.
— Что?
— Когда ты так говоришь:
— Не обольщайся, утром всегда приятно вспомнить ночь любви. И я буду вспоминать о ней в самолете. Встаем.
— Чтобы воспоминания были еще более приятными, не ты, а я приготовлю завтрак.
— К черту завтрак, не хочу вставать, не хочу уезжать.
— Но ведь тебе надо?
— К сожалению, надо.
— Тогда пошли.
— Это ты меня заставил.
Пока Катя принимала душ, Илья готовил завтрак. Они сидели на тех же местах, что и вчера, смотрели друг на друга, но смотрели уже совсем по-другому. Их глаза говорили больше, чем могли сказать самые красноречивые фразы.
— Да.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Ничего.
— Вот еще бутерброд, съешь, дорога долгая.
— Спасибо.
— У тебя такая нежная кожа, — немного подумав, сказал Илья. — Когда я тебя увидел на улице, сразу почувствовал, что в нашей жизни случится такое чудесное утро.
— Я в тот момент ничего не почувствовала, — улыбнувшись, сказала Катя. — Мне просто было досадно, что сломался каблук. Я и не предполагала, что какие-то сломанные туфли могут привести в объятия такого замечательного мужчины.
— Обманываешь.
— Думай как хочешь.
— Ты же знаешь, как мне хочется думать…
— И не догадываюсь…
* * *
Они расстались в аэропорту. Катя помахала рукой, Илья махнул ей в ответ, И уже через полтора часа Екатерина Ершова сидела в самолете. Кофр стоял под ногами, сумка была сдана в багаж. Она смотрела в иллюминатор на серый бетон, на крыло самолета, на голубое утреннее небо, по которому плыли белые, похожие на пушечные взрывы обдала.
Самолет был полон, когда прозвучала команда: «Пристегнуть ремни! Приготовиться к взлету!» За спиной Кати сидели английские журналисты. По их разговору Катя поняла, что их задание чем-то схоже с ее, что и они летят в Грозный снимать какой-то документальный фильм о Чечне.
Рядом с Катей сидели мужчина и женщина. По их мрачным лицам она поняла, что это чеченцы, которые возвращаются из Москвы домой, в Грозный.
Когда шасси самолета оторвались от серого бетона взлетной полосы и огромный лайнер взмыл в небо, Ершова взглянула в иллюминатор. Там, покачиваясь, плыла земля, покрытая лесом. Москвы уже видно не было.
— Ну, вот и все, — подумала женщина, устало закрывая глаза.
Она уснула быстро и легко, как засыпают дети. Ей было хорошо, и будущее казалось светлым и ярким. В ее бумажнике рядом с билетом лежала карточка, на которой был записан телефон Ильи Мещерского. И Катя несколько раз за время посадки смотрела на карточку и нежно поглаживала ее подушечками пальцев, словно карточка была существом живым, которое в состоянии ощутить нежное прикосновение ее пальцев.
Глава 6
Полковник Барышев сделал все так, как и предложил Малютин. Двадцать выкрашенных в серое грузовиков с омоновцами и три уазика остановились, не доезжая нескольких километров до порта. И только тогда Барышев объявил об истинных целях акции.
Предстояло взять под охрану все выходы из порта, все причалы и прочесать территорию, выявить всех тех, кто не имеет к работе порта непосредственного отношения, задержать их, а уж потом выяснить, по какой причине посторонний человек оказался на территории.
Такой поворот событий Петров и Короедов, конечно, предвидели, но не все левые товары удалось вывезти, не на все удалось сделать документы.
Вновь заурчали моторы тяжелых армейских ЗИЛов, колонна поползла к порту. Всего за четверть часа омоновцам удалось взять под контроль все входы и въезды в порт, а также причалы. Теперь ни одна машина, ни одна лодка, ни один корабль не могли без их ведома войти в порт или покинуть его. Малютин сам присутствовал при операции.
Он неотлучно находился рядом с полковником Барышевым.
— Не бережетесь вы абсолютно. — ласково сказал ему полковник.
— За себя я уже давно не боюсь, — усмехнулся Малютин.
Они стояли на крыше административного корпуса и наблюдали за тем, как действуют небольшие группы омоновцев. Обыскивались склады, вагоны, бытовки, штабеля.
У всех проверяли документы. Но и этого было мало: начальники цехов, мастера должны были подтверждать, что да, именно этот рабочий числится на их производственном участке.
— Прямо как каратели в Хатыни, — возмущался пожилой рабочий, когда его, наконец, отпустили. Ему пришлось минут двадцать простоять лицом к стене с поднятыми руками.
— Они еще хуже, — сказал ему коллега, закуривая дешевую сигарету. — В ментовку кто идет — одни садисты, которым всласть человека дубинкой огреть или поиздеваться над ним.
Омоновец в черной маске, стоявший неподалеку, медленно повернул голову. Ему было что сказать этим двум рабочим, но он промолчал. Тут проверяли особенно тщательно, ведь это был тот самый причал, возле которого нашли мертвого капитана милиции.
— Видишь, смотрит на нас? Ему не нравится, — уже не так громко сказал старый грузчик.
— А тебе бы понравилось, если бы тебя фашистом назвали?
— Это я так, к слову пришлось. Злость накопилась, пока возле стены стоял, а так, в общем, правильно. Много у нас всякого в порту делается, но только ни хрена они не добьются. Понаехали, видимость создали, что за порядком смотрят, а потом вся нечисть снова всплывет.
— Если ты такой правильный, то почему не скажешь им, что здесь делается?
— Жить хочется.
— Так и не возмущайся.
— Я бы сказал, если бы от этого что-нибудь изменилось. А так я пальцем на Петровича покажу, они уедут, а потом мне нож в спину или пуля в затылок. Правильно говорю-рассуждаю?
— Правильно-то оно правильно, но бояться станем — век порядка не видать.
— Я никуда лезть не хочу, привык так жить. Мужчины неторопливо курили, поплевывая под ноги, понимая, что рабочий день сорван окончательно. Даже если сейчас уедет ОМОН, работа не наладится. Начнутся пересуды: что нашли, кого взяли…
Старый грузчик ехидно улыбался, наблюдая за тем, как обыскивают начальника склада — толстого мужчину в потертом костюме и несвежей рубашке. Тот выгребал из карманов и выкладывал на стол всякую дрянь — мятую пачку сигарет, коробок спичек, фантики от конфет, грязный носовой платок и золотистую пачку презервативов. Заведующий складом заметно волновался.
— Ты понял, — сказал грузчик, — а Петрович, оказывается, с собой презервативы таскает. Я-то думал, что у него уже давно не стоит.
— На всякий случай, наверное. Не стоит, не стоит, да вдруг встанет.
Даже когда заведующего складом отпустили, он продолжал волноваться. Ему-то, в отличие от грузчиков, было наверняка известно, что сейчас на складе прячется от ОМОНа бандит по кличке Цеп — тот самый, который застрелил капитана милиции. Именно с ним он бесед овал" сидя в своей конторке, когда в порту откуда ни возьмись появились омоновцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87