— Может, не стоит за дешевизной гнаться? Может, наймем профи?
— Нет, не надо, наши люди справятся не хуже.
— Ну что, на этом и порешили? А звонить ему больше не станем?
— Не надо. Позвонили один раз, машину сожгли и хватит.
Если он не одумается и завтра-послезавтра будет продолжать дергаться, то через пару недель его следует убрать и сделать так, чтобы все про инцидент в порту забыли.
— А ты займись журналистами, телевизионщиками, — сказал Петров, обращаясь к Короедову. — Запусти туда каких-нибудь сплетен про Малютина, чтобы потом все говорили, будто за это с ним и рассчитались.
— Ну что, может, выпьем Сергей Сергеевич? Время позднее, как-никак второй час ночи.
— Можно и выпить. Только у меня такое чувство, что сто граммов осилю и закосею вконец.
— У меня, думаешь, по-другому? Когда нервы горят, то или совсем не пьянею, или же с первой рюмки.
Петров с Короедовым пили не закусывая — так, как давно уже не делали. О Малютине больше не вспоминали, словно тот умер. После первых двух порций виски, когда немного отпустило и щеки порозовели, Короедов звучно забарабанил ногтями по мраморной столешнице.
— Чего стучишь, словно войти просишься?
— До меня слухи дошли.., хочу у тебя спросить.., с глазу на глаз. Правда ли?
Петров хмыкнул и пожал плечами, будто не понимал, о чем идет речь, хотя на самом деле тут же догадался, куда гнет приятель:
— Что такое?
— Поговаривают, что ты много денег из оборота дернул.
— Так поговаривают или дернул? — нервно рассмеялся Петров.
— Я и спрашиваю.
— Разве это много — два лимона?
Короедов криво усмехнулся:
— А почему мне не сказал?
— Знал, что ты сам узнаешь, — и мужчины рассмеялись.
Но рассмеялись невесело, словно между ними пробежала черная кошка.
— Я на общие деньги не претендую. Те деньги мои, они с портом не связаны, я их из своей доли взял.
— Я и не говорю, что ты не имел права этого делать, но все-таки — это симптом по-научному. Значит, очко играет, раз деньги прячешь.
— Да, Федор Павлович, и у тебя играет, раз моей бухгалтерией интересоваться начал.
— Конечно играет! Тут мы с тобой солидарны. И у меня странная мысль появилась: чем больше на нас наезжают, тем ближе и роднее мы с тобою, брат, становимся.
— Может, оно и к лучшему, а то мне уже показалось, что скоро наше дело развалится и кто-то в нем захочет стать первым.
— Общий враг объединяет.
— Так ты хочешь сказать, мы на него еще и молиться должны?
— Молиться не обязательно, но вот памятник ему нужно поставить. За это и выпьем — за памятник на могиле Малютина.
Петров радостно потер руки и ощутил при этом, какими сухими стали его ладони, сухими и горячими. Он разлил остатки виски, расплескивая его через края рюмок. Никогда еще спиртное не казалось ему таким желанным и притягательным. Хотелось напиться в дым, чтобы забыть обо всем, чтобы тепло и вялость растеклись по всему телу, чтобы казалось, будто лежишь под ярким южным солнцем на раскаленном песке, а у ног плещется море. Можно подняться, окунуться в прохладную воду, но ты сознательно оттягиваешь этот вожделенный момент. Мужчины блаженствовали, предвкушая скорую месть. Монотонно бубнило радио.
Диктор спокойным голосом сообщил, что в Чечне боевиками похищена группа английских кинодокументалистов — Они думаю г, в нашей реальности можно существовать нормальным людям, — ухмыльнулся Короедов.
— Наших журналистов реже похищают, потому как знают, что взять с них нечего — бедны, словно крысы.
— Вот уж воистину, что русскому здорово, то немцу смерть, — напомнил свою любимую пословицу Короедов.
Глава 8
Прижавшись друг к другу плечами, женщины устроились под окошком, которое смотрело на серую, поросшую мхом скалу. Между скалой и дорожкой был узкий проход, метра полтора, не более, но человек и лошадь могли пройти.
— Что они собираются с нами делать? — спросила Фиона.
— Думаю, будут продавать.
— Зачем они убили Давида? — путая русские и английские слова, спросила англичанка.
— Его звали Дэвид?
— Да, Дэвид. Дэвид Смит.
«А я и знала, — подумала Катя, — он же не представился».
— Как ты думаешь, где сейчас Оливер?
— Не знаю, — сказала Катя, — куда-нибудь повыше в горы завезли.
«Может быть, ему еще хуже, чем нам», — она это только подумала, но расстраивать Фиону не стала, поэтому мысль осталась невысказанной.
Через час, а может быть, больше, дверь скрипнула.
Появилась женщина и прямо возле двери на землю поставила помятую алюминиевую кастрюлю, на крышке которой лежал кусок лепешки, затем пальцем показала на свой рот. Вся эта короткая сцена прошла, как в немом кино, чеченка не произнесла ни звука, а ее лицо осталось непроницаемым, словно было выточено из грубого камня.
— Погодите, погодите! — торопливо вскакивая со своего места, обратилась к ней Катя.
Чеченка испуганно шарахнулась, а огромный косматый пес зло зарычал и поскреб когтями по земле, ощетинился, пасть оскалилась, сверкнули огромные желтые клыки, глаза его налились кровью. Чеченка отпрянула от двери и мгновенно ее закрыла. Катя даже зажмурилась, так быстро все произошло.
— Сколько они нас будут держать взаперти? — спросила со страхом Фиона.
— Не знаю… Может, день, может, неделю, а может, месяц, пока за нас не заплатят деньги.
— Кто?
Катя передернула плечами и, подняв перед собой связанные руки, ладонью погладила Фиону по плечу. Через час появился один из похитителей и большим кинжалом разрезал женщинам веревки на руках.
— Надо есть, — сказал он и прикоснулся ногой к алюминиевой кастрюле, стоявшей на земле. — Надо есть, а то умирать быстро.
— Почему умирать?
— Надо есть. Не разговаривай, женщина, — сказал чеченец, оглядывая Катю с ног до головы так, как оглядывают лошадь или автомобиль, которые нравятся, но пока еще не по карману.
Когда деревянная дверь опять со скрипом закрылась и в нее стукнуло бревно. Катя взяла в руки кастрюлю, в которой что-то плескалось, и аккуратно понесла к окошку — к тому тусклому квадрату света, что лежал на глиняном полу.
— Иди сюда, — Катя позвала Фиону.
Та покачала головой, и по движению плеч Ершова догадалась, что англичанка снова плачет.
— Надо поесть, — сказала Катя.
— Не могу.
— Надо поесть, — повторила Ершова и разломила лепешку надвое. — Возьми.
В алюминиевой кастрюле плескалось некое варево, похожее на овощной суп.
— Как есть без ложки?
Ершова поставила кастрюлю, села на доску рядом с Фионой и откусила кусок лепешки. Англичанка продолжала плакать. Ее плач начал Катю раздражать. Она понимала, что нельзя терять присутствия духа ни при каких обстоятельствах. Как бы все плохо ни складывалось, надо надеяться на лучшее. Правда, если англичанка могла рассчитывать на то, что ее выкупят, то Ершовой рассчитывать на подобный исход дела не приходилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87