Но кому?
Кому я смогу позвонить? Если ФСБ организовало убийство, то мне в этой жизни больше ничего не светит.
Единственный шанс уцелеть, так это сделать гак, чтобы сюда пришли непосвященные в страшные события-люди".
Непослушным, похолодевшим пальцем Катя принялась тыкать в кнопки. Толик, стоя на кухне, прислушивался к шуму воды. Поведение хозяйки квартиры было подозрительным. За чужого человека, пусть даже за лучшую подругу, так не переживают. «Наверняка эта сучка знает больше, чем говорит», — Толик отвел полу пиджака и расстегнул кобуру.
Стрелять в квартире, естественно, он не собирался, но знал, что вид пистолета развязывает языки и более решительным людям, чем трясущаяся от страха женщина. Он вспомнил о сумочке, стоявшей посреди стола, и тут же сообразил — хозяйка никогда не поставила бы сумку на стол, для таких вещей в доме всегда есть специальное место. Так могла поступить только гостья!
Он метнулся в гостиную и расстегнул сумку, оказавшуюся неожиданно тяжелой. В ней лежал разобранный на две части фотоаппарат. «Солидный, профессиональный!»
Толик двумя пальцами за уголок подцепил записную книжку и быстро принялся листать ее. На секунду задумавшись, резко провел пальцами по квадратикам с алфавитом, остановившись на букве "Е". Отвернул страницу, пробежался взглядом по густо исписанным строчкам. Губы его тронула ехидная улыбка. Телефона Ершовой в записной книжке не оказалось, зато на другой странице отыскался телефон Лильки. Вдобавок перед ним был написан код Питера.
Сомнения развеялись окончательно, когда Толик, пролистав еще пару страниц, нигде не обнаружил кода Москвы, хотя все иногородние номера были записаны с кодами.
— Ну вот и все, — проговорил себе под нос Толик, вытаскивая из кармана фотографию Кати Ершовой.
Хватило всего лишь пары секунд, чтобы окончательно убедиться: женщина, находящаяся сейчас в ванной, не хозяйка квартиры, а ее московская гостья — та, которую он искал. Предстояло сделать совсем немного: вытрясти из нее фотографии и негативы.
И тут Толик услышал короткое попискивание. Ему сперва показалось, что оно доносится с невысокого комода, стоявшего неподалеку от окна. Рванулся к нему, поднял несколько газет, но телефона не обнаружил. Попискивание смолкло.
— Черт, где это? — он метнулся вдоль стены, но не увидел даже телефонного провода, спрятанного под плинтусом.
Наконец догадался отвести плотную штору. На широком подоконнике стояла телефонная база — подставка для трубки радиотелефона. Горящая рубином индикаторная лампочка свидетельствовала о том, что сейчас идет разговор. Тихо выругавшись, Толик намотал провода на руку и вырвал их из плинтуса. Затем выхватил пистолет и бросился к двери, ведущей в ванную комнату, припал к ней ухом.
— Алло! Алло! — услышал он испуганный женский шепот. — Алло, ответьте! Куда вы пропали?
Толик медленно перевел затвор и положил ладонь на круглую дверную ручку. Попытался повернуть ее, но та, сдвинувшись совсем чуть-чуть, дальше не подалась. «Защелка опущена, будь она неладна!» — догадался бандит и замер, прислушиваясь.
Катя, набрав номер милиции, успела сказать немного: назвала лишь Лилькину фамилию и адрес, а затем связь внезапно оборвалась. Трясясь от страха, она смотрела на сделавшуюся внезапно безжизненной телефонную трубку, передвигала колодку выключателя, шептала в микрофон:
— Алло! Алло!
И тут она услышала за дверью странный звук. Дверная ручка чуть заметно повернулась, затем, явно придерживаемая с другой стороны, вернулась на место. И Ершова сообразила: человек, ждавший ее на кухне, понял, что она звонит, и оборвал провода, лишив связи с миром. А теперь, стоя под самой дверью, он ждет, когда она выйдет. О том, как поведет себя фээсбэшник дальше. Катя старалась не думать. Как — это неважно, в том же, что с ней произойдет, сомнений не оставалось.
«Кричать? — подумала Катя. — Дверь хлипкая, вмиг вылетит, дом же старый, с хорошей звукоизоляцией. Моего крика никто толком и не услышит. Теперь можешь и на людной улице кричать сколько влезет, никто из прохожих даже не обернется, все сделают вид, будто тебя не замечают».
Взгляд Кати упал на полочку, укрепленную рядом с умывальником и заставленную шампунями, гелями. Длинные, чуть тронутые ржавчиной ножницы торчали из высокого стакана. Катя медленно протянула руку и сомкнула пальцы на их холодных колечках. Ножницы, как показалось женщине, оглушительно звякнули, когда она трясущейся рукой доставала их из стакана.
— Вы скоро? — донесся до ее слуха деланно спокойный голос незваного гостя.
«Наверное, понял, что я его обманывала, — подумала Катя, — иначе не говорил бы так спокойно».
— Вы скоро? Вы живы?
Ершова попыталась выдавить из себя «да», но лишь что-то невнятно просипела.
— Эй, выходите! — дверь несколько раз дернулась, и этот тревожный звук вывел Катю из оцепенения.
Она, не поднимаясь, на корточках, отползла в угол, выставила перед собой ножницы. Ершова жалась к холодному кафелю, словно и впрямь надеялась пройти сквозь стену. Под ногой предательски звякнула банка, закрытая полиэтиленовой крышкой. Банка завалилась на бок и, звеня, покатилась по полу, внутри плескалась ядовито-желтая жидкость.
Дверь еще несколько раздернулась:
— Открывай — крикнул Толик, уже не заботясь о том, чтобы его голос звучал ласково.
Затем ударил ладонью в дверь, словно пробовал, крепко ли та держится на петлях.
Катя подхватила банку. Из-под неплотно прилегающей крышки уже успело вытечь немного жидкости, пахнущей неприятно и едко Разобрать, что именно написано фломастером на куске пластыря, приклеенного к банке, было невозможно, синяя надпись уже давно расплылась от влаги. Но сомневаться в том, что внутри находится какая-то едкая дрянь, не приходилось, об этом свидетельствовали запах и мгновенно ставшие скользкими пальцы.
— Открывай, а то хуже будет! — на это! раз Толик ударил в дверь ногой, пока еще не собираясь ее ломать.
Он хотел лишь напугать женщину, понимая, что несложно довести ее до истерики, а потом, у плачущей. попробуй выудить нужную информацию. Он собирался для начала лишь слегка припугнуть ее не насилием, а только угрозой его применения. По опыту Толик знал: в таких ситуациях слабонервные предпочитают рассказать все, что они знают, и потом с ними можно легко расправиться. Человек же, напуганный до безумия, способен броситься на противника, значительно превосходящего его в силе.
— Чего тянешь? Открывай! Тебе что, двери не жалко?
Катя содрала с банки покрытую белым налетом полиэтиленовую крышку. У нее даже запершило в горле от едкого запаха. Она с ужасом смотрела на то, как плещется в стекле желтоватая жидкость.
— Не поздоровится тебе! Не поздоровится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Кому я смогу позвонить? Если ФСБ организовало убийство, то мне в этой жизни больше ничего не светит.
Единственный шанс уцелеть, так это сделать гак, чтобы сюда пришли непосвященные в страшные события-люди".
Непослушным, похолодевшим пальцем Катя принялась тыкать в кнопки. Толик, стоя на кухне, прислушивался к шуму воды. Поведение хозяйки квартиры было подозрительным. За чужого человека, пусть даже за лучшую подругу, так не переживают. «Наверняка эта сучка знает больше, чем говорит», — Толик отвел полу пиджака и расстегнул кобуру.
Стрелять в квартире, естественно, он не собирался, но знал, что вид пистолета развязывает языки и более решительным людям, чем трясущаяся от страха женщина. Он вспомнил о сумочке, стоявшей посреди стола, и тут же сообразил — хозяйка никогда не поставила бы сумку на стол, для таких вещей в доме всегда есть специальное место. Так могла поступить только гостья!
Он метнулся в гостиную и расстегнул сумку, оказавшуюся неожиданно тяжелой. В ней лежал разобранный на две части фотоаппарат. «Солидный, профессиональный!»
Толик двумя пальцами за уголок подцепил записную книжку и быстро принялся листать ее. На секунду задумавшись, резко провел пальцами по квадратикам с алфавитом, остановившись на букве "Е". Отвернул страницу, пробежался взглядом по густо исписанным строчкам. Губы его тронула ехидная улыбка. Телефона Ершовой в записной книжке не оказалось, зато на другой странице отыскался телефон Лильки. Вдобавок перед ним был написан код Питера.
Сомнения развеялись окончательно, когда Толик, пролистав еще пару страниц, нигде не обнаружил кода Москвы, хотя все иногородние номера были записаны с кодами.
— Ну вот и все, — проговорил себе под нос Толик, вытаскивая из кармана фотографию Кати Ершовой.
Хватило всего лишь пары секунд, чтобы окончательно убедиться: женщина, находящаяся сейчас в ванной, не хозяйка квартиры, а ее московская гостья — та, которую он искал. Предстояло сделать совсем немного: вытрясти из нее фотографии и негативы.
И тут Толик услышал короткое попискивание. Ему сперва показалось, что оно доносится с невысокого комода, стоявшего неподалеку от окна. Рванулся к нему, поднял несколько газет, но телефона не обнаружил. Попискивание смолкло.
— Черт, где это? — он метнулся вдоль стены, но не увидел даже телефонного провода, спрятанного под плинтусом.
Наконец догадался отвести плотную штору. На широком подоконнике стояла телефонная база — подставка для трубки радиотелефона. Горящая рубином индикаторная лампочка свидетельствовала о том, что сейчас идет разговор. Тихо выругавшись, Толик намотал провода на руку и вырвал их из плинтуса. Затем выхватил пистолет и бросился к двери, ведущей в ванную комнату, припал к ней ухом.
— Алло! Алло! — услышал он испуганный женский шепот. — Алло, ответьте! Куда вы пропали?
Толик медленно перевел затвор и положил ладонь на круглую дверную ручку. Попытался повернуть ее, но та, сдвинувшись совсем чуть-чуть, дальше не подалась. «Защелка опущена, будь она неладна!» — догадался бандит и замер, прислушиваясь.
Катя, набрав номер милиции, успела сказать немного: назвала лишь Лилькину фамилию и адрес, а затем связь внезапно оборвалась. Трясясь от страха, она смотрела на сделавшуюся внезапно безжизненной телефонную трубку, передвигала колодку выключателя, шептала в микрофон:
— Алло! Алло!
И тут она услышала за дверью странный звук. Дверная ручка чуть заметно повернулась, затем, явно придерживаемая с другой стороны, вернулась на место. И Ершова сообразила: человек, ждавший ее на кухне, понял, что она звонит, и оборвал провода, лишив связи с миром. А теперь, стоя под самой дверью, он ждет, когда она выйдет. О том, как поведет себя фээсбэшник дальше. Катя старалась не думать. Как — это неважно, в том же, что с ней произойдет, сомнений не оставалось.
«Кричать? — подумала Катя. — Дверь хлипкая, вмиг вылетит, дом же старый, с хорошей звукоизоляцией. Моего крика никто толком и не услышит. Теперь можешь и на людной улице кричать сколько влезет, никто из прохожих даже не обернется, все сделают вид, будто тебя не замечают».
Взгляд Кати упал на полочку, укрепленную рядом с умывальником и заставленную шампунями, гелями. Длинные, чуть тронутые ржавчиной ножницы торчали из высокого стакана. Катя медленно протянула руку и сомкнула пальцы на их холодных колечках. Ножницы, как показалось женщине, оглушительно звякнули, когда она трясущейся рукой доставала их из стакана.
— Вы скоро? — донесся до ее слуха деланно спокойный голос незваного гостя.
«Наверное, понял, что я его обманывала, — подумала Катя, — иначе не говорил бы так спокойно».
— Вы скоро? Вы живы?
Ершова попыталась выдавить из себя «да», но лишь что-то невнятно просипела.
— Эй, выходите! — дверь несколько раз дернулась, и этот тревожный звук вывел Катю из оцепенения.
Она, не поднимаясь, на корточках, отползла в угол, выставила перед собой ножницы. Ершова жалась к холодному кафелю, словно и впрямь надеялась пройти сквозь стену. Под ногой предательски звякнула банка, закрытая полиэтиленовой крышкой. Банка завалилась на бок и, звеня, покатилась по полу, внутри плескалась ядовито-желтая жидкость.
Дверь еще несколько раздернулась:
— Открывай — крикнул Толик, уже не заботясь о том, чтобы его голос звучал ласково.
Затем ударил ладонью в дверь, словно пробовал, крепко ли та держится на петлях.
Катя подхватила банку. Из-под неплотно прилегающей крышки уже успело вытечь немного жидкости, пахнущей неприятно и едко Разобрать, что именно написано фломастером на куске пластыря, приклеенного к банке, было невозможно, синяя надпись уже давно расплылась от влаги. Но сомневаться в том, что внутри находится какая-то едкая дрянь, не приходилось, об этом свидетельствовали запах и мгновенно ставшие скользкими пальцы.
— Открывай, а то хуже будет! — на это! раз Толик ударил в дверь ногой, пока еще не собираясь ее ломать.
Он хотел лишь напугать женщину, понимая, что несложно довести ее до истерики, а потом, у плачущей. попробуй выудить нужную информацию. Он собирался для начала лишь слегка припугнуть ее не насилием, а только угрозой его применения. По опыту Толик знал: в таких ситуациях слабонервные предпочитают рассказать все, что они знают, и потом с ними можно легко расправиться. Человек же, напуганный до безумия, способен броситься на противника, значительно превосходящего его в силе.
— Чего тянешь? Открывай! Тебе что, двери не жалко?
Катя содрала с банки покрытую белым налетом полиэтиленовую крышку. У нее даже запершило в горле от едкого запаха. Она с ужасом смотрела на то, как плещется в стекле желтоватая жидкость.
— Не поздоровится тебе! Не поздоровится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87