А когда снова оглянулся, то сначала не понял, что произошло в зале.
Почему-то никого не было из тех, кто должен был лететь с ним. Он стоял в окружении лишь шести личных телохранителей. Строгие люди, на которых как будто чеканом была выдавлена принадлежность к спецслужбам, стояли у всех дверей с радиотелефонами в руках.
— Ну что ж, пойдемте, — сказал он своим охранникам и, чувствуя себя без обычной многолюдной свиты как бы выставленным голым на юру, пошел к самолетувысокий и статный, в великолепном темно-синем английском костюме с небольшим металлическим кейсом-сейфом в руке.
Он был уже у трапа, когда один из охранников почтительно подал ему черную трубку мобильного телефона.
— Герман Григорьевич? — услышал он хорошо знакомый голос Стенина. — Вы уж не обессудьте, но я ведь тогда, в отличие от Искариота, ваших сребреников не взял.
Так что и выполнять вашу просьбу или, если хотите, распоряжение, посчитал излишним. На «Руслан» был погружен все-таки макет. А что касается меня, так я теперь в безопасности. Прощайте.
Он молча смотрел на маленькую черную телефонную трубку в руке. Неожиданно вокруг него возникло много незнакомых людей, и это было как в полусне, когда дремлющий ум вытаскивает из подсознания фантомы и чудовища.
Клоков быстро оглянулся, чтобы отдать телохранителю телефонную трубку, но телохранителей уже не было — на их месте стояли какие-то другие молодые люди, похожие на тех, что его охраняли, но другие. Он сделал порывистый шаг к самолету, всего один шаг… Из-за фюзеляжа появились двое. Они не были призраками — за ними стояла группа статных молодых людей. Он вгляделся — эти двое были Добрыниным и Лапичевым, оба бледные до мертвенной желтизны.
Лапичев подошел — или его подвели? — не поздоровавшись, с темными от ужаса глазами, хрипло проговорил:
— Деньги не пришли. Там вообще нет никаких денег — нигде. Все кончено, Герман Григорьевич… — Вы что, Борис Владимирович? О чем вы, какие деньги? Что здесь вообще происходит?
— Да бросьте вы! — сказал Лапичев. — Они все знают.
— Вы что, с ума сошли, Борис Владимирович?
— Ну конечно, сошел! — согласился Борис. — Я был в шестнадцатом округе. С топливом облом. Деньги по авансу куда-то исчезли. Рашид-Шах не смог их вернуть себе обратным переводом по расторжению контракта. Он приказал передать вам, причем поклялся Аллахом, что отныне и до конца времен вы его личный враг на всех землях и морях.
— Вы действительно помешались! — отпрянул от него Клоков.
— Да нет, не помешался, — твердо сказал, подойдя ближе, высокий худой человек с уставшим лицом. — Борис Владимирович вообще очень здоровый человек. Он просто перепутал. Сто пятьдесят миллионов долларов, полученные в качестве предоплаты от Рашид-Шаха, он умудрился перевести на свой личный счет в Лондон, в филиал Американского банка. Именно во время оформления операции с раздроблением этой суммы по пятнадцати отделениям разных банков помельче он и был задержан нами совместно с представителями Интерпола. Что делать? У него был такой напряженный день… Он намеревался за вашей широкой спиной содрать денежки за топливо еще и с наших лучших друзей — американцев, тут на него работал некто Штукин, но… В общем, как говорится, жадность фраера сгубила… Ну да ладно, у вас еще будет время обсудить с вашим референтом общие дела. Ну так как, господин Клоков, вы летите в Сингапур или остаетесь?
Клоков молчал.
К ним подошел широкоплечий пожилой человек — заместитель директора ФСБ генерал Касьянов.
— Понимаю ваше состояние, Герман Григорьевич, — сказал он. — Чтобы дать вам немного успокоиться и прийти в себя, предлагаю небольшую автомобильную прогулку.
Какую машину предпочитаете, нашу или свою? А впрочем, какая теперь разница, верно? Давайте на вашей. Так оно привычней. Да, кстати, руководителем нашей делегации в Сингапуре утвержден Пашков.
Они вернулись туда, где на широкой площадке перед приземистыми строениями правительственного аэровокзала выстроились на линейке несколько десятков лимузинов и «джипов» с сотрудниками службы безопасности.
Клокова подвели к его «мерседесу», и он снова оказался на заднем сиденье, на обычном своем месте, но только теперь справа и слева от него сидели этот худой усталый человек и другой — лысоватый крепыш.
Генерал Касьянов устроился впереди, рядом с водителем.
— Хорошо бы сейчас на дачу! — сказал Касьянов. — На какую из ваших загородных резиденций предпочитаете? В Петрово-Дальнее, в Горки-девять или в Жуковку?
— Какой-то грязный, недостойный спектакль! — справившись наконец с собой, твердо сказал Клоков. — Совершенно в духе Берии или Ежова. Значит, действительно ничего не изменилось. Те же приемы, те же провокации. Я знаю, что вы задумали… — Ваши демократические убеждения хорошо известны, Герман Григорьевич!слегка улыбнулся Касьянов. — Но честное слово, постарайтесь быть достойным вашего масштаба. Вы же прекрасно понимаете, что нужны были очень веские основания, чтобы мы пошли на такие меры. Так на какую дачу прикажете?
— Вы не получите ни одного ответа! — резко сказал Клоков. — Вы замыслили обычное политическое убийство? Что ж, вам не привыкать.
— Герман Григорьевич, вероятно, забыл, — сказал лысоватый крепыш, сидевший от него слева, — что в его распоряжении находится еще один режимный дачный объект. Резервная вилла в Архангельском, с мобильным узлом связи на случай войны или чрезвычайного положения.
— А вот давайте туда и поедем, — сказал Касьянов.
И кортеж вновь помчался по Киевскому шоссе. Клоков, как гроссмейстер в остром цейтноте, быстро просчитывал все ходы, варианты и комбинации, но никакого спасительного решения не находилось. Он закрыл глаза и как бы впал в прострацию.
То, что он проиграл, он понял сразу, еще там, у самолета. Теперь надо было оценить нанесенный ему урон.
Нет, не ему… Уже не ему, но тому делу, которому он служил, заглядывая вперед, в то уже недалекое будущее, когда в стране, согласно его воле, должно было поменяться все. Когда в этой несчастной, придурковатой России наконец-то установился бы долгожданный порядок, которого со времен татар все ждали и не дождались столько поколений, порядок железного рационального разума взамен извечной стихии бардака, пустопорожней болтовни и слюнявых мечтаний. За эти десять лет он сделал много, удивительно много для того, чтобы такой порядок пришел и утвердился как бы силою вещей, как естественная безальтернативная неизбежность. Все силы, все средства, все возможности были направлены на то, чтобы подготовить почву и выпестовать поколение людей, для которых эта новая строгая российская жизнь без абстракций каких-то нелепых «свобод» стала бы высшей и единственной формой свободы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Почему-то никого не было из тех, кто должен был лететь с ним. Он стоял в окружении лишь шести личных телохранителей. Строгие люди, на которых как будто чеканом была выдавлена принадлежность к спецслужбам, стояли у всех дверей с радиотелефонами в руках.
— Ну что ж, пойдемте, — сказал он своим охранникам и, чувствуя себя без обычной многолюдной свиты как бы выставленным голым на юру, пошел к самолетувысокий и статный, в великолепном темно-синем английском костюме с небольшим металлическим кейсом-сейфом в руке.
Он был уже у трапа, когда один из охранников почтительно подал ему черную трубку мобильного телефона.
— Герман Григорьевич? — услышал он хорошо знакомый голос Стенина. — Вы уж не обессудьте, но я ведь тогда, в отличие от Искариота, ваших сребреников не взял.
Так что и выполнять вашу просьбу или, если хотите, распоряжение, посчитал излишним. На «Руслан» был погружен все-таки макет. А что касается меня, так я теперь в безопасности. Прощайте.
Он молча смотрел на маленькую черную телефонную трубку в руке. Неожиданно вокруг него возникло много незнакомых людей, и это было как в полусне, когда дремлющий ум вытаскивает из подсознания фантомы и чудовища.
Клоков быстро оглянулся, чтобы отдать телохранителю телефонную трубку, но телохранителей уже не было — на их месте стояли какие-то другие молодые люди, похожие на тех, что его охраняли, но другие. Он сделал порывистый шаг к самолету, всего один шаг… Из-за фюзеляжа появились двое. Они не были призраками — за ними стояла группа статных молодых людей. Он вгляделся — эти двое были Добрыниным и Лапичевым, оба бледные до мертвенной желтизны.
Лапичев подошел — или его подвели? — не поздоровавшись, с темными от ужаса глазами, хрипло проговорил:
— Деньги не пришли. Там вообще нет никаких денег — нигде. Все кончено, Герман Григорьевич… — Вы что, Борис Владимирович? О чем вы, какие деньги? Что здесь вообще происходит?
— Да бросьте вы! — сказал Лапичев. — Они все знают.
— Вы что, с ума сошли, Борис Владимирович?
— Ну конечно, сошел! — согласился Борис. — Я был в шестнадцатом округе. С топливом облом. Деньги по авансу куда-то исчезли. Рашид-Шах не смог их вернуть себе обратным переводом по расторжению контракта. Он приказал передать вам, причем поклялся Аллахом, что отныне и до конца времен вы его личный враг на всех землях и морях.
— Вы действительно помешались! — отпрянул от него Клоков.
— Да нет, не помешался, — твердо сказал, подойдя ближе, высокий худой человек с уставшим лицом. — Борис Владимирович вообще очень здоровый человек. Он просто перепутал. Сто пятьдесят миллионов долларов, полученные в качестве предоплаты от Рашид-Шаха, он умудрился перевести на свой личный счет в Лондон, в филиал Американского банка. Именно во время оформления операции с раздроблением этой суммы по пятнадцати отделениям разных банков помельче он и был задержан нами совместно с представителями Интерпола. Что делать? У него был такой напряженный день… Он намеревался за вашей широкой спиной содрать денежки за топливо еще и с наших лучших друзей — американцев, тут на него работал некто Штукин, но… В общем, как говорится, жадность фраера сгубила… Ну да ладно, у вас еще будет время обсудить с вашим референтом общие дела. Ну так как, господин Клоков, вы летите в Сингапур или остаетесь?
Клоков молчал.
К ним подошел широкоплечий пожилой человек — заместитель директора ФСБ генерал Касьянов.
— Понимаю ваше состояние, Герман Григорьевич, — сказал он. — Чтобы дать вам немного успокоиться и прийти в себя, предлагаю небольшую автомобильную прогулку.
Какую машину предпочитаете, нашу или свою? А впрочем, какая теперь разница, верно? Давайте на вашей. Так оно привычней. Да, кстати, руководителем нашей делегации в Сингапуре утвержден Пашков.
Они вернулись туда, где на широкой площадке перед приземистыми строениями правительственного аэровокзала выстроились на линейке несколько десятков лимузинов и «джипов» с сотрудниками службы безопасности.
Клокова подвели к его «мерседесу», и он снова оказался на заднем сиденье, на обычном своем месте, но только теперь справа и слева от него сидели этот худой усталый человек и другой — лысоватый крепыш.
Генерал Касьянов устроился впереди, рядом с водителем.
— Хорошо бы сейчас на дачу! — сказал Касьянов. — На какую из ваших загородных резиденций предпочитаете? В Петрово-Дальнее, в Горки-девять или в Жуковку?
— Какой-то грязный, недостойный спектакль! — справившись наконец с собой, твердо сказал Клоков. — Совершенно в духе Берии или Ежова. Значит, действительно ничего не изменилось. Те же приемы, те же провокации. Я знаю, что вы задумали… — Ваши демократические убеждения хорошо известны, Герман Григорьевич!слегка улыбнулся Касьянов. — Но честное слово, постарайтесь быть достойным вашего масштаба. Вы же прекрасно понимаете, что нужны были очень веские основания, чтобы мы пошли на такие меры. Так на какую дачу прикажете?
— Вы не получите ни одного ответа! — резко сказал Клоков. — Вы замыслили обычное политическое убийство? Что ж, вам не привыкать.
— Герман Григорьевич, вероятно, забыл, — сказал лысоватый крепыш, сидевший от него слева, — что в его распоряжении находится еще один режимный дачный объект. Резервная вилла в Архангельском, с мобильным узлом связи на случай войны или чрезвычайного положения.
— А вот давайте туда и поедем, — сказал Касьянов.
И кортеж вновь помчался по Киевскому шоссе. Клоков, как гроссмейстер в остром цейтноте, быстро просчитывал все ходы, варианты и комбинации, но никакого спасительного решения не находилось. Он закрыл глаза и как бы впал в прострацию.
То, что он проиграл, он понял сразу, еще там, у самолета. Теперь надо было оценить нанесенный ему урон.
Нет, не ему… Уже не ему, но тому делу, которому он служил, заглядывая вперед, в то уже недалекое будущее, когда в стране, согласно его воле, должно было поменяться все. Когда в этой несчастной, придурковатой России наконец-то установился бы долгожданный порядок, которого со времен татар все ждали и не дождались столько поколений, порядок железного рационального разума взамен извечной стихии бардака, пустопорожней болтовни и слюнявых мечтаний. За эти десять лет он сделал много, удивительно много для того, чтобы такой порядок пришел и утвердился как бы силою вещей, как естественная безальтернативная неизбежность. Все силы, все средства, все возможности были направлены на то, чтобы подготовить почву и выпестовать поколение людей, для которых эта новая строгая российская жизнь без абстракций каких-то нелепых «свобод» стала бы высшей и единственной формой свободы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114