никогда не забывай о фоне, на котором показываешься — старое правило!
Старик продолжает медленно поворачивать руль право на борт, чтобы удержать зеленый огонек парохода над нашим леером, пока не покажется его кормовой фонарь. Лишь после этого Старик увеличивает скорость на один узел. Мы идем строго в их кильватере. Я чувствую запах дыма.
— Фу! — восклицает Старик. — Ради всего святого, смотрите в оба, как бы кто не появился перед нашим носом! Вокруг должны быть еще паромы и посудины вроде этой.
Он водит биноклем по сторонам. Внезапно справа по борту возникает тень. Отворачивать уже поздно! Мы расходимся с ними так близко, что замечаем светящийся огонек: нет никакого сомнения — там человек курит сигарету. Если бы он хоть немного присмотрелся бы, то наверняка увидел бы нас, необычный контур, наполовину скрытый в дыму.
Теперь перед нами встают еще три или четыре силуэта. Они приближаются или удаляются? Что происходит?
— Какой оживленный перекресток, — бормочет Старик из-под бинокля.
Видны огни — кормовые фонари — издалека доносится гул.
— Похоже, они стоят на якоре, — слышу я голос штурмана.
— Вы полагаете, мы уже добрались до внутреннего рейда?
— Похоже, что так!
Вдалеке появляется настоящее ожерелье огней, аккуратно выложенное вдоль линии горизонта. Правда, во многих местах оно разорвано: значит, там вдоль пирса ошвартовались корабли — да вон и их силуэты.
Справа по борту тоже виднеются пароходы. Их положение определить нелегко. Если бы они все стояли на якоре, развернувшись в одну сторону, это было бы проще сделать. Но одно судно смотрит на нас кормой, а соседнее показывает свой нос. Невзирая на темноту, их контуры хорошо различимы на фоне далеких огней.
— Скорее всего, они залегли между какими-нибудь транспортами, — бормочет Старик.
Я понятия не имею, как он собирается найти нужный нам пароход — немецкий корабль «Везер», которое должно снабдить нас всем необходимым.
— Судовое время?
— 21.30!
— Превосходно, все идет по плану!
Старик отдает почти одну за другой две команды, быстро перекладывающие руль. Похоже, в этом месте проходят сложные течения. Рулевому дремать не приходится.
Боже, если бы только мы могли воспользоваться нашим прожектором. Это же полнейшее безумие — пробираться в незнакомом доме наощупь.
Как бы то ни было — вокруг нас с дюжину пароходов и, по всей видимости, военных кораблей. Вон там, три румба правее, маячит что-то, похожее на канонерку или небольшой миноносец.
Старик приказывает остановить машины. Некоторое время мы продолжаем скользить по инерции, при этом наш нос поворачивается направо.
— Теперь нам осталось лишь отыскать ту самую посудину! — обнадеживающе заявляет Старик.
Вновь раздаются команды машинному отделению, затем рулевому, опять команды мотористам, и вновь целая россыпь рулевых приказаний. Мы шныряем зигзагом меж огромных теней.
Приказы рулевому и машинному отделению сыпятся, как из пулемета.
— Я сейчас сойду с ума! — шепчет второй вахтенный офицер.
— Это не решит нашу проблему, — отвечает ему Старик.
— Вон наш трамвай! — восклицает второй вахтенный, решивший пока отложить свое помешательство.
Действительно, как у трамвая, вспыхивают голубые искры! Словно в подтверждение своего сходства, вагонные дуги еще пару раз высекают искры.
Прямо перед нами лежит огромный темный массив. Должно быть, его образуют перекрывающиеся контуры двух или трех кораблей.
— Там кто-то сигналит! — докладывает штурман.
— Где?
Я напряженно вглядываюсь в темноту. На долю секунды в середине этой громады вспыхивает крошечный огонек.
Старик молча наблюдает за ним. Сигарета загорается снова, пропадает, снова появляется.
— Это сигнал! — произносит Старик и глубоко вздыхает.
Не веря услышанному, я вперился взглядом в непрестанно мерцающую точку. То, что там загорается, не может быть больше карманного фонарика.
— Какую же зоркость они ожидают от нас? — невольно вырывается у меня.
— Все более яркое вызовет подозрение, — говорит Старик.
Наша лодка постепенно сходится бортами с темной массой, которая распадается на три силуэта: три корабля, стоящие в ряд. Сигнал поступает со среднего. Силуэты начинают расходиться. Мы держим курс прямо на центральный. Сначала он лежит на ста двадцати градусах, теперь на ста. Постепенно он вырастает, превращаясь в стену. Старик отдает приказ к повороту. Вдруг я слышу немецкие голоса:
— Осторожно! Кранцы! Продвиньтесь немного!
— Смотрите, не свалитесь за борт!
— Здесь еще одни кранцы!
Полоса воды между выпуклостью нашей носовой цистерны плавучести и крутым бортом корабля неуклонно сужается. Теперь нам приходится задирать головы, чтобы разглядеть над нами фигуры людей, перевешивающихся через ограждение.
С верхней палубе доносится приглушенная брань нашего боцмана, нещадно погоняющего своих матросов. Сверху спускаются четыре или пять привальных брусьев.
— Хорошо, хоть знают, как крепить их! — замечает Старик.
— Наверное, у них уже есть некоторый опыт. Или вы думаете, что мы у них первые гости?
Ответа не последовало.
От судна, стоящего поблизости в свете прожекторов под погрузкой с окружающих его лихтеров, доносится оглушительное громыхание. Стук лебедок добавляет шуму.
— Этот грохот как нельзя кстати, — говорит Старик.
Единственный доступный нам слабый свет исходит от иллюминаторов «Везера».
Раздается глухой удар.
— Интересно, как мы поднимемся к ним на борт!
В этот момент сверху сбрасывается веревочный трап. Меня пропускают сразу за командиром. Боже, какой я неуклюжий — сказывается отсутствие привычки к подобным упражнениям! Сверху ко мне тянутся руки. Под моими подошвами отзывается стальная палуба. Кто-то горячо пожимает мою правую руку:
— Сердечно рады вам, господин капитан-лейтенант!
— Нет, нет — это не я — вот командир!
Ослепленные ярким освещением, мы стоим перед входом в кают-компанию. Там внутри белоснежные скатерти, два огромных букета цветов, отполированные до зеркального блеска деревянные панели стен, изящно задрапированные занавесками иллюминаторы, толстый ковер… Мне кажется, я грежу наяву. Везде декоративные растения — вазоны стоят на полу, свисают на цепочках с потолка. Бог мой — мягкая мебель и виноградные гроздья в вазе на столе.
Внутрь меня закрадывается недоверие. Каждое мгновение может прозвучать громкий хлопок, и все это великолепие исчезнет, как по мановению волшебной палочки.
Я уставился на чужого капитана, смахивающего своим сияющим благодатью лицом на приходского священника, как на существо с другой планеты: седая бородка клинышком, монашеская тонзура, венчающая собой загорелую лысину, белый воротничок и галстук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
Старик продолжает медленно поворачивать руль право на борт, чтобы удержать зеленый огонек парохода над нашим леером, пока не покажется его кормовой фонарь. Лишь после этого Старик увеличивает скорость на один узел. Мы идем строго в их кильватере. Я чувствую запах дыма.
— Фу! — восклицает Старик. — Ради всего святого, смотрите в оба, как бы кто не появился перед нашим носом! Вокруг должны быть еще паромы и посудины вроде этой.
Он водит биноклем по сторонам. Внезапно справа по борту возникает тень. Отворачивать уже поздно! Мы расходимся с ними так близко, что замечаем светящийся огонек: нет никакого сомнения — там человек курит сигарету. Если бы он хоть немного присмотрелся бы, то наверняка увидел бы нас, необычный контур, наполовину скрытый в дыму.
Теперь перед нами встают еще три или четыре силуэта. Они приближаются или удаляются? Что происходит?
— Какой оживленный перекресток, — бормочет Старик из-под бинокля.
Видны огни — кормовые фонари — издалека доносится гул.
— Похоже, они стоят на якоре, — слышу я голос штурмана.
— Вы полагаете, мы уже добрались до внутреннего рейда?
— Похоже, что так!
Вдалеке появляется настоящее ожерелье огней, аккуратно выложенное вдоль линии горизонта. Правда, во многих местах оно разорвано: значит, там вдоль пирса ошвартовались корабли — да вон и их силуэты.
Справа по борту тоже виднеются пароходы. Их положение определить нелегко. Если бы они все стояли на якоре, развернувшись в одну сторону, это было бы проще сделать. Но одно судно смотрит на нас кормой, а соседнее показывает свой нос. Невзирая на темноту, их контуры хорошо различимы на фоне далеких огней.
— Скорее всего, они залегли между какими-нибудь транспортами, — бормочет Старик.
Я понятия не имею, как он собирается найти нужный нам пароход — немецкий корабль «Везер», которое должно снабдить нас всем необходимым.
— Судовое время?
— 21.30!
— Превосходно, все идет по плану!
Старик отдает почти одну за другой две команды, быстро перекладывающие руль. Похоже, в этом месте проходят сложные течения. Рулевому дремать не приходится.
Боже, если бы только мы могли воспользоваться нашим прожектором. Это же полнейшее безумие — пробираться в незнакомом доме наощупь.
Как бы то ни было — вокруг нас с дюжину пароходов и, по всей видимости, военных кораблей. Вон там, три румба правее, маячит что-то, похожее на канонерку или небольшой миноносец.
Старик приказывает остановить машины. Некоторое время мы продолжаем скользить по инерции, при этом наш нос поворачивается направо.
— Теперь нам осталось лишь отыскать ту самую посудину! — обнадеживающе заявляет Старик.
Вновь раздаются команды машинному отделению, затем рулевому, опять команды мотористам, и вновь целая россыпь рулевых приказаний. Мы шныряем зигзагом меж огромных теней.
Приказы рулевому и машинному отделению сыпятся, как из пулемета.
— Я сейчас сойду с ума! — шепчет второй вахтенный офицер.
— Это не решит нашу проблему, — отвечает ему Старик.
— Вон наш трамвай! — восклицает второй вахтенный, решивший пока отложить свое помешательство.
Действительно, как у трамвая, вспыхивают голубые искры! Словно в подтверждение своего сходства, вагонные дуги еще пару раз высекают искры.
Прямо перед нами лежит огромный темный массив. Должно быть, его образуют перекрывающиеся контуры двух или трех кораблей.
— Там кто-то сигналит! — докладывает штурман.
— Где?
Я напряженно вглядываюсь в темноту. На долю секунды в середине этой громады вспыхивает крошечный огонек.
Старик молча наблюдает за ним. Сигарета загорается снова, пропадает, снова появляется.
— Это сигнал! — произносит Старик и глубоко вздыхает.
Не веря услышанному, я вперился взглядом в непрестанно мерцающую точку. То, что там загорается, не может быть больше карманного фонарика.
— Какую же зоркость они ожидают от нас? — невольно вырывается у меня.
— Все более яркое вызовет подозрение, — говорит Старик.
Наша лодка постепенно сходится бортами с темной массой, которая распадается на три силуэта: три корабля, стоящие в ряд. Сигнал поступает со среднего. Силуэты начинают расходиться. Мы держим курс прямо на центральный. Сначала он лежит на ста двадцати градусах, теперь на ста. Постепенно он вырастает, превращаясь в стену. Старик отдает приказ к повороту. Вдруг я слышу немецкие голоса:
— Осторожно! Кранцы! Продвиньтесь немного!
— Смотрите, не свалитесь за борт!
— Здесь еще одни кранцы!
Полоса воды между выпуклостью нашей носовой цистерны плавучести и крутым бортом корабля неуклонно сужается. Теперь нам приходится задирать головы, чтобы разглядеть над нами фигуры людей, перевешивающихся через ограждение.
С верхней палубе доносится приглушенная брань нашего боцмана, нещадно погоняющего своих матросов. Сверху спускаются четыре или пять привальных брусьев.
— Хорошо, хоть знают, как крепить их! — замечает Старик.
— Наверное, у них уже есть некоторый опыт. Или вы думаете, что мы у них первые гости?
Ответа не последовало.
От судна, стоящего поблизости в свете прожекторов под погрузкой с окружающих его лихтеров, доносится оглушительное громыхание. Стук лебедок добавляет шуму.
— Этот грохот как нельзя кстати, — говорит Старик.
Единственный доступный нам слабый свет исходит от иллюминаторов «Везера».
Раздается глухой удар.
— Интересно, как мы поднимемся к ним на борт!
В этот момент сверху сбрасывается веревочный трап. Меня пропускают сразу за командиром. Боже, какой я неуклюжий — сказывается отсутствие привычки к подобным упражнениям! Сверху ко мне тянутся руки. Под моими подошвами отзывается стальная палуба. Кто-то горячо пожимает мою правую руку:
— Сердечно рады вам, господин капитан-лейтенант!
— Нет, нет — это не я — вот командир!
Ослепленные ярким освещением, мы стоим перед входом в кают-компанию. Там внутри белоснежные скатерти, два огромных букета цветов, отполированные до зеркального блеска деревянные панели стен, изящно задрапированные занавесками иллюминаторы, толстый ковер… Мне кажется, я грежу наяву. Везде декоративные растения — вазоны стоят на полу, свисают на цепочках с потолка. Бог мой — мягкая мебель и виноградные гроздья в вазе на столе.
Внутрь меня закрадывается недоверие. Каждое мгновение может прозвучать громкий хлопок, и все это великолепие исчезнет, как по мановению волшебной палочки.
Я уставился на чужого капитана, смахивающего своим сияющим благодатью лицом на приходского священника, как на существо с другой планеты: седая бородка клинышком, монашеская тонзура, венчающая собой загорелую лысину, белый воротничок и галстук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174