Бремер отказывается, отчаянно покачав головой.
Тогда Старик отдает приказ:
— Принесите одеяла! — а затем, словно его внезапно обуяла ярость, выкрикивает:
— Пошевеливайтесь! Подайте одеяла! Немедленно!
Как только через отверстие люка подают первое одеяло, он сам набрасывает его на вздрагивающие плечи Бремера.
Ни достаточной для погружения глубины, ни прорывателя минных заграждений , ни прикрытия от авианалета — вообще ни черта! Море ровное, словно зеркало. И этот «Галифакс». Почему так все вышло? Неужели он нес только одну бомбу? Такая махина должна была быть напичкана целой кучей.
— Я чувствовал — чувствовал это — словно змея обвилась вокруг моего горла, — запинаясь, бормочет Бремер.
Странная фигура на мостике, закутанная в одеяло, жалкая горстка людей на верхней палубе, это переливающееся пастельными тонами море. Какой-то нелепый маскарад. Я чувствую, что должен пробиться сквозь какую-то мембрану, чтобы вернуться в реальность.
— Поберегись! — вопит вахтенный на командном посту, втягивающий через люк за собой груду одеял. Бремер резко вздрагивает. Он мешается у него на пути.
Он из другой флотилии, и никто из наших людей не знает его.
Кажется, что хриплый голос Старика сейчас треснет. Ему приходится откашляться пару раз, чтобы избавиться от карканья.
— Погружение!
Здесь слишком мелко, слишком сильное течение. Значит, нам остается только продолжать дрейф по минному полю и ждать, когда Томми вернутся. А истребителей прикрытия нет как нет! Но ведь та лодка сообщила о своем прибытии! — Ничто не выходит, как надо. Чертов Герман Геринг.
Якорь? Может, нам было бы лучше встать на якорь? Нет ничего хуже, чем позволить отливу протащить нас по минам.
Старик не может больше ждать. Сейчас ему надо принять решение: дожидаться Томми, или подобно Блюхеру при Ватерлоо рвануться вперед напролом, без разминировщика или тральщика.
Ухмылка кривит его лицо, как бывает всегда в момент раздумия. Но на этот раз машинный отсек и рулевой уже получают указания. Лодка плавно разворачивается в сторону восходящего солнца. Как я и думал: прорываться!
Я ничуть не угадал. Старик отдает приказание дизелям работать на малых оборотах, достаточных только для того, чтобы удержать лодку против отлива. С запущенными дизелями мы продолжаем стоять на месте.
Это самое прекрасное утро, встреченное мною в море. Я не знаю, что тому виною: торжественное величие этого рождественского утра или скорбное зрелище, которое представляет собой наша верхняя палуба, от которого на мои глаза наворачиваются слезы. В горле поднимается комок. Я стараюсь загнать его вглубь. Нельзя выпускать рыдания наружу.
Если бы небо облачилось в траур, задернулось темной пеленой, может быть, было бы легче вынести зрелище людей, переживших гибель корабля. Но вид этого матового огненно-золотистого сияния, наполнившего небо и растекающегося по воде, настолько разительно контрастирует с выделяющимися на его фоне едва не утонувшими моряками, которые стоят на верхней палубе, что мне хочется плакать. Они столпились вместе, сбились в одну кучу, словно овцы, каждый завернут в темно-серое одеяло. Утренний свет слишком ярок для меня, чтобы различить отдельные фигуры, они кажутся одной сплошной темной массой. Двое из них все еще носят фуражки. Один из них, поразительно тощий, должно быть, их первый вахтенный. Другой — унтер-офицер, возможно, их первый номер. Команда машинного отсека, конечно же, не смогла выбраться. Так всегда и бывает. Кажется, они босы. Один из них закатал свои брючины, словно приготовившись бродить по воде.
Наш боцман и двое его людей пытаются выловить пустые плавстредства. Он уже сложил рядом с рубкой не то шесть, не то семь ярко-желтых спасательных плотиков.
Очевидно, Старик не погонит никого из них внутрь лодки. В этом нет никакого смысла. Тем более, что здесь мы не сможем погрузиться. И помимо того, здесь есть и еще мины! Лучше оставить бедолаг там, где они есть.
Самое время появиться эскорту. Враг, конечно же, не успокоится, сбросив единственную бомбу. «Галифакс» должен был доложить о нас, так что Томми уже знают, что здесь засела вторая лодка, которая тоже дожидается бомбы. Черт бы побрал наш флот! Взрыв можно было услышать с берега. Или у нас больше не осталось боевых кораблей в этих прибрежных водах? Нет больше ни одного патрульного судна? Или мы должны полагаться только на милость божию, укрывшись у него под задницей?
Там внизу, внутри башни, радист Херманн, наш санитар, и еще двое матросов занимаются ранеными. Взрослому мужчине с той лодки серьезно досталось. Руки обгорели, голова напоминает кровавый шар. Соленая вода на обнаженной плоти! — я содрогаюсь при такой мысли. Я едва могу смотреть на него.
Херманн обмотал красную голову марлевой повязкой, оставив открытыми только глаза и рот — как у туарега. Затем он прикуривает сигарету и вкладывает ее туарегу в зубы. Туарег благодарит его кивком головы. Другие тоже курят, причем некоторые из них все еще сидят в своей промокшей насквозь одежде на обломках наших ограждений.
Первый вахтенный и унтер-офицер с другой лодки никак не могут перестать всматриваться в небо, но их людям, кажется, уже все равно. Двое или трое из них даже выпустили воздух из своих спасательных жилетов, чтобы было удобнее сидеть.
Командир хочет знать, сколько людей удалось спасти. Я пересчитываю их: двадцать три на носовой части лодки, еще четыре — на корме, все тяжелораненые. Всего чуть более половины экипажа.
Какое спокойное море! Словно ни разу не сминаемый лист фольги. Я никогда не видел его таким гладким. Ни малейшего дуновения ветра.
Вдруг штурман сообщает:
— Объект на двухстах семидесяти градусах!
Все бинокли поворачиваются в ту сторону, словно притянутые магнитом: крошечная темная точка, плывущая посреди отливающей шелковистым блеском синевато-серой воды. Невозможно понять, что же это такое. Я опускаю бинокль и тут же прищуриваю глаза. Штурман залезает на дальномер, откидывается назад, опершись спиной, и вновь подносит к глазам бинокль. Бремер с открытым ртом смотрит отсутствующим взглядом в указанном направлении.
— Узнаете что-нибудь? — в голосе Старика слышится нетерпение.
— Нет, господин каплей! Но это должно быть то самое место, где она затонула, если учесть силу течения. Оно отнесло нас на приличное расстояние, пока мы были заняты спасением.
— Гм.
Проходит еще две или три минуты, а потом Старик внезапно приказывает повернуть лодку и увеличить скорость. Мы берем курс на маленькую точку.
Что он затеял, пробираясь не то к ящику, не то к старой бочке из-под машинного масла сквозь нашпигованную минами воду? Испытывает судьбу? Или до этого момента он недостаточно искушал ее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174