Но так ли уж хороша эта идея? Томми вполне могут сами догадаться, что немецкая подлодка вряд ли пойдет прямиком через их военную гавань, они позаботятся о надлежащей защите противоположного берега. Старик, по-видимому, давно вынашивал свой план. Я много бы дал, чтобы узнать, какой курс он выбрал.
Появляется второй вахтенный и склоняется над картой сбоку от меня.
— Сказочное место свидания двух зачаровывающих климатов: там мягкая красота Средиземноморья встречается с мощью и неприкрытым величием Атлантики!
Я в изумлении уставился на него.
— Так написано в морском уставе! — нимало не смутясь, говорит он, продолжая орудовать транспортиром.
— Семь миль — что ж, у нас будет пространство для маневра!
— Глубина? — спрашиваю я.
— До тысячи метров. Этого достаточно!
К нам присоединяется шеф.
— Однажды наша стая атаковала гибралтарский конвой. Те, что уцелели, должно быть, были чертовски рады, завидев наконец скалу. В море вышли двадцать транспортов. Когда мы закончили свою работу, их осталось всего лишь восемь. Это случилось где-то здесь — может, чуть западнее.
У маяков, которые я обнаружил на карте, странные, чужие имена. Один из них называется Зем-Зем. Потом есть еще мыс Сент-Винсент. Что там тогда приключилось с Нельсоном у мыса Сент-Винсент?
Час спустя мы снова всплываем. Стоило первому вахтенному офицеру заступить на дежурство, как я снова вскидываюсь, услышав сигнала тревоги.
— Внезапно нагрянул прямо сверху — не знаю, какого типа самолета! — выпаливает Зейтлер, тяжело дыша.
— Похоже, они засекли нас, — замечает командир. — Мы пока побудем под водой.
Он больше не уходит с поста управления, и он заметно обеспокоен. Стоит ему на мгновение присесть на рундук, как снова вскакивает, словно его что-то подстегивает. Более мрачным я его никогда не видел:
— Это похоже на начало их внешней оборонительной линии.
Проходит еще полчаса, затем Старик забирается в боевую рубку и приказывает всплывать.
Дизели проработали едва ли десять минут, как снова начинает надрываться тревожный звонок. Его отвратительный звук уже не пробирает до мозга костей, но по-прежнему заставляет меня подскакивать.
— Если и дальше все пойдет в таком же духе, то мы застрянем здесь на целый день, то погружаясь, то всплывая!
Старик продолжает притворяться безразличным, но он-то знает, в чем заключается трудность. Обстановка сложилась — хуже не придумаешь. После долгого периода плохой погоды наступило затишье, и теперь даже малейшая рябь не возмутит поверхность моря. А это значит, что самолет легко обнаружит нас даже в безлунную ночь.
Может, англичане и не сумели перегородить весь пролив противолодочными сетями, но они выведут на фарватер все свои лоханки, какие только могут держаться на плаву. Они уже, наверно, знают, что затеяло наше командование. Как бы то ни было, их спецслужба работает.
Дать течению пронести себя через узкое место пролива — звучит очень успокаивающе, но единственное преимущество этого способа в том, что враг не может услышать нас. От Асдиков это нас не спасет.
Я замечаю, что помощник на посту управления достал из-за своей банки свое спасательное снаряжение. Он явно недоволен, что я стал свидетелем этого, и с раздраженным видом сразу же швыряет комплект обратно на банку, словно тот попал ему в руки по ошибке.
Через каюту проходит Пилигрим, стараясь прикрыть телом то, что держит в руке. Я едва верю своим собственным глазам. Он тоже несет аварийное снаряжение. Интересно, насколько люди по разному реагируют на одно и то же. Впереди, в носовом отсеке, «хозяева» ведут себя так, словно не происходит ничего особенного, а здесь на свет божий извлекают спаскомплекты.
Я обращаю внимание, что гроздья бананов, которые мы развесили поперек поста управления, начинают желтеть. Парни в Специи будут рады. А сколько красного вина погрузила нам на борт команда «Везера»! Старик страшно ругался, когда обнаружил бутылки. Но у него не хватило духа приказать выбросить их в море.
Я надумал взглянуть, что же происходит наверху. Только я высунул голову, как из низкой пелены тумана показалась рыбацкая лодка.
— Слишком близко, черт бы их побрал! Они не могли не заметить нас!
Такое уже случалось с нами.
Старик фыркает. Некоторое время стоит тишина. Затем он начинает размышлять вслух:
— Похоже, это были испанцы!
Будем надеяться, что так оно и было, думаю я про себя.
— Ладно, как бы то ни было, мы не можем ничего предпринять!
Показывается португальский берег. Я вижу белый домик на красноватых скалах. Очень похоже на Бретань, вроде Коте-Саваж в Ле-Круазик, где разбивающиеся о скалы штормовые волны взметаются ввысь, как взрывы крупнокалиберных снарядов. Сперва два гулких удара, вслед за которыми меж черных утесов немедленно вырастают фонтаны гейзеров. Во время отлива, когда море спокойное, вдоль скал протягиваются узенькие пляжи из желтого песка. В наполненных сыростью бухточках шелестит бледно-желтая осока. Когда норд-вест яростно атакует побережье, колючий утесник украшается гирляндами и фестонами морской пены. Древние, глубоко утрамбованные временем дороги, скрытые пеной, кажутся засыпанными снегом. На песке виднеются бледно-серебристые звездочки чертополоха. Иногда, правда, встречается и потерянный каким-то минным тральщиком параван. Фермеры собирают полусухие водоросли в огромные кучи на свои тележки о двух больших колесах. А на море смотрит маяк, выкрашенный в белый и красный цвет, вроде нашего прибора Папенберга.
И вновь мои мысли возвращаются к коробку испанских спичек. На самом деле я всегда знал об этом, не желая признаться сам себе: точно такой же коробок с пылающим на нем солнцем — ярко-желтым на огненно-красном фоне — в дамской сумочке Симоны из крокодиловой кожи, которую она всегда носила с собой и которая вмещала «ma vie privee» , как она сама любила говорить. Как-то она рылась в ней в поисках фотографии, которую хотела показать мне, и оттуда выпал этот спичечный коробок. Она подхватила его слишком поспешно. Почему я не должен был его увидеть? Первый вахтенный офицер с лодки Франке, который часто заходил в кафе ее родителей, дал его ей — нет, позабыл там — или… нет, она сама попросила у него этот коробок… Сомнения вспыхивают с новой силой. Симона и маки? Была ли она предательницей — несмотря на все свои уверения? Эти ее постоянные расспросы: «Quand estceque vous partez? — vers quelle heure?» — «Поинтересуйся у своих друзей. Они знают наше расписание лучше нас самих!» — А потом поток слез, жалобные рыдания, неожиданный всплеск ярости. «Злой, злой — tu es mechant — mechant — mechant!». Размазанная тушь, хлюпающий носик. Душераздирающая картина.
И все же почему она не получила по почте такой же маленький, симпатичный игрушечный черный лакированный гробик, как все ее соседи по дому?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174