Доктор Роуз успел поговорить с окружным прокурором Уэйдом. Уэйд посоветовал ему уступить и предоставить секретной службе самой довести дело до конца. Другой на месте Роуза, менее воинственно настроенный, был бы рад открывшемуся пути к отступлению. Но Роуз и не думал отступать. Напротив, он окончательно разбушевался. Беркли и Макхью были вне себя от бессильной ярости. О’Доннел и О’Брайен, узнавшие от Пауэрса обо всем случившемся, выжидательно стояли в стороне и холодно разглядывали эксперта судебной медицины. Однако они решили не вмешиваться, пока остальные не потерпели полной неудачи. К тому же они были уверены, что в их вмешательстве не было необходимости. Не может быть, думали они, чтобы во всем Техасе не нашлось управы на это феноменальное создание.
Главный нейрохирург Кларк не складывал оружия. Он успел обменяться резкостями с Роузом, после чего Кларк отвел в сторону обеспокоенного Джека Прайса и сказал ему, что считает нужным применить силу.
— Вероятно, придется положить его да пол и сесть на него верхом, — предупредил он и добавил, что лично он горит желанием присоединиться к тем, кто усядется на Роуза. Кларк был не одинок. Если Роуз сознательно стремился упредить других в захвате центра сцены, то он преуспел в этом с поразительным успехом. Все присутствующие не сводили с него глаз. Исключение составляла одна лишь Жаклин Кеннеди.
В этот момент к Парклендскому госпиталю подкатил Терон Уорд. Его «бьюик» бежевого цвета сразу затерялся среди хаотического скопления автомашин. Уорд с таким же успехом мог прибыть на телеге. Ему предстояло стать жертвой на своего рода публичной казни. Никакой мировой судья не в состоянии был примирить воюющие стороны в хирургической корпусе. Он мог лишь испортить свою репутацию.
Эрл Роуз узнал судью, и глаза его загорелись. «Повелительным» жестом — прилагательное принадлежит самому Уорду — он скрючил указательный палец, поманил к себе прибывшего и воскликнул:
— Судья Уорд, на вас оказывают давление! Это дело нужно вести так, как ни одно другое дело в истории. Если вы разрешите увезти тело, это будет нарушением закона.
Терон Уорд поспешил назвать себя разъяренным вашингтонцам, окружившим Роуза.
— Я мировой судья. Мне поручено вести это дело, — обратился он к доктору Беркли и протянул ему руку.
Беркли не удостоил его рукопожатия. Врач президента никак не мог справиться с душившими его рыданиями. Его всего трясло от ярости. Он просто не мог обсуждать какие-либо правовые казусы. Поведение Роуза заранее дискредитировало Уорда, и все присутствующие представители окружения Кеннеди с отвращением относились к любому чиновнику местной юстиции.
— Я без промедления все оформлю, — продолжал Уорд, обращаясь на этот раз к Келлерману и Беркли. Они скептически рассматривали его и вскоре утвердились в своем скептицизме, когда мировой судья, видимо, тотчас же ретировался перед Роузом, попросив дать ему «несколько минут», чтобы «проверить правовые аспекты». В сущности его просьба была вполне разумной. Многое было ему в этом деле не ясно, и он, естественно, хотел разобраться в нем. Пока Уорд приступал к ознакомлению с тем, что произошло, он, несомненно, заслуживал сочувствия, но так и не удостоился ничего похожего на него. К несчастью, он апеллировал к людям, обуреваемым слепым антагонизмом. Еще до скандала в госпитале помощники Кеннеди и его охрана были потрясены убийством президента и враждебно относились ко всему, связанному с Техасом. Вызывающее же поведение Роуза ввергло их в состояние полной невменяемости, накалив страсти до предела. Уорд в их глазах стал просто соучастником Роуза, а его просьба дать ему «несколько минут», рассматривавшаяся как перспектива новой проволочки, представлялась лишним доказательством правильности такого суждения.
Показав Уорду свое удостоверение, Келлерман спросил: — Друг мой, э… ваша честь, не существует ли в вашем законе какого-либо параграфа, который позволил бы отказаться от обычной процедуры?
— Весьма сожалею, — ответил расстроенный Уорд, — мне хорошо известно, кто вы, но в данном случае я бессилен помочь вам.
— Я тоже весьма сожалею, — мрачно сказал Рой.
Во время объяснений Уорда Келлерман заметил, что тележка, на которой стоял гроб, начала двигаться к выходу. Он быстро приблизился к гробу, чтобы пойти впереди и помочь выкатить его из госпиталя. У изголовья гроба шла Жаклин Кеннеди, слегка касаясь рукой его бронзовой крышки; ее окружали Клинт Хилл, Годфри Макхью, Даггер и О’Нил; О’Доннел, О’Брайен, Пауэрс, Клифтон, Гонзалес и Энди Берджер двигались по сторонам гроба.
Эрл Роуз стоял на пороге, пытаясь преградить им путь. Вот до чего дошло дело! Однако с этого момента все смешалось. Судья Уорд, наблюдавший за происходившим из комнаты сестер, впоследствии считал, что противостояние длилось всего несколько мгновений. В действительности же оно было более продолжительным. Если верить сестрам, которые заметили время на часах, Роуз отстаивал свой последний редут целых десять минут.
Поскольку здесь лицом к лицу столкнулись твердолобый защитник суверенитета штата и представители федерального правительства, разделенные лишь телом покойного тридцать пятого президента, и поскольку запальчивость эксперта судебной медицины вызвала нечто вроде паники среди сопровождавших гроб — состояние, не покидавшее их и за пределами госпиталя, что затем привело к новым трениям на аэродроме Лав Филд, — весь этот эпизод, несомненно, заслуживал бы, чтобы его восстановили во всех деталях и в точной хронологической последовательности ею развития. К сожалению, сделать это невозможно. Отчетливо вырисовываются лишь отдельные, наиболее яркие моменты. Каждый свидетель по-своему рассказывает о том, что происходило, и все версии противоречат одна другой, так как все обильно насыщены эмоциями. Неоценимые показания могла бы, дать госпожа Кеннеди. Там, в госпитале, она показала наибольшую трезвость взгляда, но ее намеренно изолировали.
Увидев воинственно подбоченившегося Роуза, Кен О’Доннел стал торопливо совещаться с Пауэрсом. Но тут Роуз увидел гроб. Гонзалес рассказывает, что Роуз вскинул вверх ладонь с вытянутыми пальцами, словно полицейский, регулирующий движение.
— Мы не можем выдать вам ничего! — сказал он. — Ввиду насильственной смерти вскрытие обязательно! Таков наш закон!
В это время Кен О’Доннел — руководитель оппозиции Роузу — пытался вместе с доктором Беркли дозвониться из комнаты сестер до окружного прокурора Уэйда. Однако секретарь Уэйда стал тянуть, и Кен повесил трубку. Ему казалось, что он разъярен больше всех. Но взглянув на сержанта Даггера, он изменил свое мнение. Огромный сержант стоял пригнувшись, в позе боксера-тяжеловеса, глаза его были влажны от слез, но крепко сжатые кулаки ходили взад и вперед, словно у игрока в бейсбол, делающего разминку перед началом состязаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Главный нейрохирург Кларк не складывал оружия. Он успел обменяться резкостями с Роузом, после чего Кларк отвел в сторону обеспокоенного Джека Прайса и сказал ему, что считает нужным применить силу.
— Вероятно, придется положить его да пол и сесть на него верхом, — предупредил он и добавил, что лично он горит желанием присоединиться к тем, кто усядется на Роуза. Кларк был не одинок. Если Роуз сознательно стремился упредить других в захвате центра сцены, то он преуспел в этом с поразительным успехом. Все присутствующие не сводили с него глаз. Исключение составляла одна лишь Жаклин Кеннеди.
В этот момент к Парклендскому госпиталю подкатил Терон Уорд. Его «бьюик» бежевого цвета сразу затерялся среди хаотического скопления автомашин. Уорд с таким же успехом мог прибыть на телеге. Ему предстояло стать жертвой на своего рода публичной казни. Никакой мировой судья не в состоянии был примирить воюющие стороны в хирургической корпусе. Он мог лишь испортить свою репутацию.
Эрл Роуз узнал судью, и глаза его загорелись. «Повелительным» жестом — прилагательное принадлежит самому Уорду — он скрючил указательный палец, поманил к себе прибывшего и воскликнул:
— Судья Уорд, на вас оказывают давление! Это дело нужно вести так, как ни одно другое дело в истории. Если вы разрешите увезти тело, это будет нарушением закона.
Терон Уорд поспешил назвать себя разъяренным вашингтонцам, окружившим Роуза.
— Я мировой судья. Мне поручено вести это дело, — обратился он к доктору Беркли и протянул ему руку.
Беркли не удостоил его рукопожатия. Врач президента никак не мог справиться с душившими его рыданиями. Его всего трясло от ярости. Он просто не мог обсуждать какие-либо правовые казусы. Поведение Роуза заранее дискредитировало Уорда, и все присутствующие представители окружения Кеннеди с отвращением относились к любому чиновнику местной юстиции.
— Я без промедления все оформлю, — продолжал Уорд, обращаясь на этот раз к Келлерману и Беркли. Они скептически рассматривали его и вскоре утвердились в своем скептицизме, когда мировой судья, видимо, тотчас же ретировался перед Роузом, попросив дать ему «несколько минут», чтобы «проверить правовые аспекты». В сущности его просьба была вполне разумной. Многое было ему в этом деле не ясно, и он, естественно, хотел разобраться в нем. Пока Уорд приступал к ознакомлению с тем, что произошло, он, несомненно, заслуживал сочувствия, но так и не удостоился ничего похожего на него. К несчастью, он апеллировал к людям, обуреваемым слепым антагонизмом. Еще до скандала в госпитале помощники Кеннеди и его охрана были потрясены убийством президента и враждебно относились ко всему, связанному с Техасом. Вызывающее же поведение Роуза ввергло их в состояние полной невменяемости, накалив страсти до предела. Уорд в их глазах стал просто соучастником Роуза, а его просьба дать ему «несколько минут», рассматривавшаяся как перспектива новой проволочки, представлялась лишним доказательством правильности такого суждения.
Показав Уорду свое удостоверение, Келлерман спросил: — Друг мой, э… ваша честь, не существует ли в вашем законе какого-либо параграфа, который позволил бы отказаться от обычной процедуры?
— Весьма сожалею, — ответил расстроенный Уорд, — мне хорошо известно, кто вы, но в данном случае я бессилен помочь вам.
— Я тоже весьма сожалею, — мрачно сказал Рой.
Во время объяснений Уорда Келлерман заметил, что тележка, на которой стоял гроб, начала двигаться к выходу. Он быстро приблизился к гробу, чтобы пойти впереди и помочь выкатить его из госпиталя. У изголовья гроба шла Жаклин Кеннеди, слегка касаясь рукой его бронзовой крышки; ее окружали Клинт Хилл, Годфри Макхью, Даггер и О’Нил; О’Доннел, О’Брайен, Пауэрс, Клифтон, Гонзалес и Энди Берджер двигались по сторонам гроба.
Эрл Роуз стоял на пороге, пытаясь преградить им путь. Вот до чего дошло дело! Однако с этого момента все смешалось. Судья Уорд, наблюдавший за происходившим из комнаты сестер, впоследствии считал, что противостояние длилось всего несколько мгновений. В действительности же оно было более продолжительным. Если верить сестрам, которые заметили время на часах, Роуз отстаивал свой последний редут целых десять минут.
Поскольку здесь лицом к лицу столкнулись твердолобый защитник суверенитета штата и представители федерального правительства, разделенные лишь телом покойного тридцать пятого президента, и поскольку запальчивость эксперта судебной медицины вызвала нечто вроде паники среди сопровождавших гроб — состояние, не покидавшее их и за пределами госпиталя, что затем привело к новым трениям на аэродроме Лав Филд, — весь этот эпизод, несомненно, заслуживал бы, чтобы его восстановили во всех деталях и в точной хронологической последовательности ею развития. К сожалению, сделать это невозможно. Отчетливо вырисовываются лишь отдельные, наиболее яркие моменты. Каждый свидетель по-своему рассказывает о том, что происходило, и все версии противоречат одна другой, так как все обильно насыщены эмоциями. Неоценимые показания могла бы, дать госпожа Кеннеди. Там, в госпитале, она показала наибольшую трезвость взгляда, но ее намеренно изолировали.
Увидев воинственно подбоченившегося Роуза, Кен О’Доннел стал торопливо совещаться с Пауэрсом. Но тут Роуз увидел гроб. Гонзалес рассказывает, что Роуз вскинул вверх ладонь с вытянутыми пальцами, словно полицейский, регулирующий движение.
— Мы не можем выдать вам ничего! — сказал он. — Ввиду насильственной смерти вскрытие обязательно! Таков наш закон!
В это время Кен О’Доннел — руководитель оппозиции Роузу — пытался вместе с доктором Беркли дозвониться из комнаты сестер до окружного прокурора Уэйда. Однако секретарь Уэйда стал тянуть, и Кен повесил трубку. Ему казалось, что он разъярен больше всех. Но взглянув на сержанта Даггера, он изменил свое мнение. Огромный сержант стоял пригнувшись, в позе боксера-тяжеловеса, глаза его были влажны от слез, но крепко сжатые кулаки ходили взад и вперед, словно у игрока в бейсбол, делающего разминку перед началом состязаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171