Не был им и министр юстиции. Однако Раск и заместитель государственного секретаря Алексис Джонсон, все еще жившие недавним прошлым, решили, что гостей должен принять Роберт Кеннеди. К воскресенью государственный департамент признал Джонсона в качестве нового президента, и было решено, что именно он должен встретить гостей. Затем Жаклин Кеннеди, по предложению Макджорджа Банди, заявила, что она желает принять иностранных гостей в Белом доме. Алексису Джонсону не могло прийти в голову, что она поступит таким образом, ибо это «превосходило все, что могло быть продиктовано чувством долга». Однако в этом случае выигрыш в дипломатическом отношении был бы огромным, и было решено, что состоятся два приема: один от имени прежнего правительства, другой — от нового.
Покинув Капитолий в момент, когда туда начала прибывать публика, деятели и прежнего и нового правительства возобновили свою работу в Белом доме и в канцелярии президента. Это было справедливо. Жаклин Кеннеди сидела наверху в прекрасной президентской резиденции, в то время как Джонсон носился по коридорам рационально построенного, но ужасного здания канцелярии. Первое, что он сделал, войдя в свой кабинет сразу после панихиды в Ротонде, — позвонил Нику Катценбаху, потребовав от него сведений об Освальде. Катценбах сообщил ему, что начальник управления по уголовным делам министерства юстиции Джек Миллер летит в Даллас и что ФБР официально принимает участие в расследовании. В 15.00 посол Соединенных Штатов во Вьетнаме Генри Кэбот Лодж и директор ЦРУ Джон Маккоун представили Джонсону первую подробную информацию о положений во Вьетнаме. В тот же день обсуждался вопрос, с кем из иностранных гостей президенту необходимо завтра встретиться. В сущности, это был ведомственный спор между заместителем государственного секретаря Джорджем Боллом и специальным помощником президента Макджорджем Банди по поводу того, кому из них следует составлять список гостей, которых должен принять президент. Джонсон уладил этот спор (в пользу Банди), и в 17.15 его познакомили с секретами федерального бюджета, в то время как финансовые советники Кеннеди знакомились с «секретами» Линдона Джонсона.
В полдень председатель бюджетной комиссии Кермит Гордон уже имел с ним краткую беседу. Теперь Гордон появился вместе с министром финансов Диллоном, его заместителем Фаулером и председателем Совета экономических экспертов при президенте Геллером. Они хотели, чтобы Джонсон поддержал предложенное еще Кеннеди сокращение налогов на 11,5 миллиарда долларов и чтобы он понял, что новый бюджет уже близок к завершению. Для того чтобы вовремя представить конгрессу бюджет, нужно было в ближайшие две-три недели сдать его в набор в правительственную типографию. Джонсон высказался за законопроект о налогах. Кроме того, он тут же придал бюджету политическое звучание.
«Бюджет Джонсона» должен был стать его первым триумфом президента. Полный решимости добиться поддержки возможно большего числа бизнесменов, Джонсон счел, что скорее всего достигнет этого, если покажет, что он, как тигр, борется с расточителями. К новому году все те, кто не входил в правительство, думали, что президент Кеннеди запланировал бюджет на 103 миллиарда долларов, а президент Джонсон его так резко сократил, что он оказался меньше прошлогоднего. Но это было просто мифом. Перед поездкой в Техас Кеннеди срезал примерно два из запланированных 103 миллиардов и сказал Диллону, что бюджет должен быть ниже 100 миллиардов долларов, в противном случае, подчеркнул он, налоговый законопроект не удастся провести в сенате. Джонсон остановился на бюджете, чуть превышавшем прошлогодний и равнявшемся 97,7 миллиарда. Бюджет Кеннеди должен был быть примерно таким же. Разница между этими двумя бюджетами заключалась, в сущности, в умении Джонсона показать товар лицом. Это заворожило тех, кто занимался государственными финансами, создав образ наиболее экономного со времен Кулиджа президента. Ни один вашингтонский корреспондент не заметил, что это была ловкость рук, не больше.
Годом позже Диллон и компания уже настороженно следили за маневрами и комбинациями Джонсона, ибо к тому времени его приемы стали общеизвестны. А тогда Джонсона так мало знали в правительстве как человека, что Банди, к примеру, даже не подозревал, что новый президент любит фотографироваться. Грубая ошибка, допущенная Кеннетом Гэлбрайтом и тремя членами кабинета — Фримэном, Юдолом и Виртцем, — была проявлением общего неведения на этот счет. Перед тем как пойти в канцелярию президента, Геллер присутствовал в кабинете Фримэна на совещании, созванном по инициативе неутомимого Гэлбрайта. Гэлбрайт считал, что подготовленный им проект речи президента на совместном заседании сената и палаты представителей конгресса должен быть одобрен теми, кого он считал «либеральным крылом» в правительстве. Здесь присутствовал и Чарлз Мэрфи, писавший речи для Трумэна. Он тоже подготовил проект речи Джонсона. Прочитав проект Мэрфи, Гэлбрайт нашел, что он очень схож с его собственным. Гэлбрайт сообщил, что президент хочет, чтобы Соренсен и он, Гэлбрайт, писали речи, и попросил участников совещания высказать по этому поводу свои замечания. При Кеннеди все это было бы вполне в порядке вещей, но это не было в порядке вещей для Джонсона, поскольку его об этом не информировали. Геллер проболтался. Будучи подозрительным, новый президент сказал Геллеру, что созванное Гэлбрайтом совещание является, очевидно, «закрытым собранием либералов», чтобы оказать на него давление. Это совещание, не содействовавшее либеральным целям, поставило всех присутствующих под подозрение и означало конец карьеры Гэлбрайта как политической фигуры переходного периода. Президент был против секретных совещаний, а всякое совещание, которое он не санкционировал, считалось «секретным». Он намеревался руководить всем, буквально всем, своей твердой рукой.
Если новый президент и был когда-нибудь несправедлив к либералам (вполне возможно, что этого вовсе и не было), то это несущественно. Для Соединенных Штатов прежде всего было необходимо, чтобы Джонсон быстро создал атмосферу уверенности, а в этом отношении он был великолепен. Неважно, что он создавал лишь видимость уверенности или сам мог испытывать при этом чувство неуверенности, — он благоразумно держал все свои колебания и страхи при себе. Джонсон, бесспорно, испытывал их, но лишь редко разрешал кому-либо заглядывать себе в душу и угадывать свои сомнения. Однако министру финансов Диллону удалось все же на краткий миг увидеть их. После совещания о бюджете президент и Диллон обсуждали работу секретной службы и завтрашнее траурное шествие из Капитолия в собор Святого Матфея, Поскольку убийство Освальда наводило на мысль о сложном заговоре, начальник секретной службы Белого дома Роули не хотел, чтобы Джонсон шел за гробом пешком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Покинув Капитолий в момент, когда туда начала прибывать публика, деятели и прежнего и нового правительства возобновили свою работу в Белом доме и в канцелярии президента. Это было справедливо. Жаклин Кеннеди сидела наверху в прекрасной президентской резиденции, в то время как Джонсон носился по коридорам рационально построенного, но ужасного здания канцелярии. Первое, что он сделал, войдя в свой кабинет сразу после панихиды в Ротонде, — позвонил Нику Катценбаху, потребовав от него сведений об Освальде. Катценбах сообщил ему, что начальник управления по уголовным делам министерства юстиции Джек Миллер летит в Даллас и что ФБР официально принимает участие в расследовании. В 15.00 посол Соединенных Штатов во Вьетнаме Генри Кэбот Лодж и директор ЦРУ Джон Маккоун представили Джонсону первую подробную информацию о положений во Вьетнаме. В тот же день обсуждался вопрос, с кем из иностранных гостей президенту необходимо завтра встретиться. В сущности, это был ведомственный спор между заместителем государственного секретаря Джорджем Боллом и специальным помощником президента Макджорджем Банди по поводу того, кому из них следует составлять список гостей, которых должен принять президент. Джонсон уладил этот спор (в пользу Банди), и в 17.15 его познакомили с секретами федерального бюджета, в то время как финансовые советники Кеннеди знакомились с «секретами» Линдона Джонсона.
В полдень председатель бюджетной комиссии Кермит Гордон уже имел с ним краткую беседу. Теперь Гордон появился вместе с министром финансов Диллоном, его заместителем Фаулером и председателем Совета экономических экспертов при президенте Геллером. Они хотели, чтобы Джонсон поддержал предложенное еще Кеннеди сокращение налогов на 11,5 миллиарда долларов и чтобы он понял, что новый бюджет уже близок к завершению. Для того чтобы вовремя представить конгрессу бюджет, нужно было в ближайшие две-три недели сдать его в набор в правительственную типографию. Джонсон высказался за законопроект о налогах. Кроме того, он тут же придал бюджету политическое звучание.
«Бюджет Джонсона» должен был стать его первым триумфом президента. Полный решимости добиться поддержки возможно большего числа бизнесменов, Джонсон счел, что скорее всего достигнет этого, если покажет, что он, как тигр, борется с расточителями. К новому году все те, кто не входил в правительство, думали, что президент Кеннеди запланировал бюджет на 103 миллиарда долларов, а президент Джонсон его так резко сократил, что он оказался меньше прошлогоднего. Но это было просто мифом. Перед поездкой в Техас Кеннеди срезал примерно два из запланированных 103 миллиардов и сказал Диллону, что бюджет должен быть ниже 100 миллиардов долларов, в противном случае, подчеркнул он, налоговый законопроект не удастся провести в сенате. Джонсон остановился на бюджете, чуть превышавшем прошлогодний и равнявшемся 97,7 миллиарда. Бюджет Кеннеди должен был быть примерно таким же. Разница между этими двумя бюджетами заключалась, в сущности, в умении Джонсона показать товар лицом. Это заворожило тех, кто занимался государственными финансами, создав образ наиболее экономного со времен Кулиджа президента. Ни один вашингтонский корреспондент не заметил, что это была ловкость рук, не больше.
Годом позже Диллон и компания уже настороженно следили за маневрами и комбинациями Джонсона, ибо к тому времени его приемы стали общеизвестны. А тогда Джонсона так мало знали в правительстве как человека, что Банди, к примеру, даже не подозревал, что новый президент любит фотографироваться. Грубая ошибка, допущенная Кеннетом Гэлбрайтом и тремя членами кабинета — Фримэном, Юдолом и Виртцем, — была проявлением общего неведения на этот счет. Перед тем как пойти в канцелярию президента, Геллер присутствовал в кабинете Фримэна на совещании, созванном по инициативе неутомимого Гэлбрайта. Гэлбрайт считал, что подготовленный им проект речи президента на совместном заседании сената и палаты представителей конгресса должен быть одобрен теми, кого он считал «либеральным крылом» в правительстве. Здесь присутствовал и Чарлз Мэрфи, писавший речи для Трумэна. Он тоже подготовил проект речи Джонсона. Прочитав проект Мэрфи, Гэлбрайт нашел, что он очень схож с его собственным. Гэлбрайт сообщил, что президент хочет, чтобы Соренсен и он, Гэлбрайт, писали речи, и попросил участников совещания высказать по этому поводу свои замечания. При Кеннеди все это было бы вполне в порядке вещей, но это не было в порядке вещей для Джонсона, поскольку его об этом не информировали. Геллер проболтался. Будучи подозрительным, новый президент сказал Геллеру, что созванное Гэлбрайтом совещание является, очевидно, «закрытым собранием либералов», чтобы оказать на него давление. Это совещание, не содействовавшее либеральным целям, поставило всех присутствующих под подозрение и означало конец карьеры Гэлбрайта как политической фигуры переходного периода. Президент был против секретных совещаний, а всякое совещание, которое он не санкционировал, считалось «секретным». Он намеревался руководить всем, буквально всем, своей твердой рукой.
Если новый президент и был когда-нибудь несправедлив к либералам (вполне возможно, что этого вовсе и не было), то это несущественно. Для Соединенных Штатов прежде всего было необходимо, чтобы Джонсон быстро создал атмосферу уверенности, а в этом отношении он был великолепен. Неважно, что он создавал лишь видимость уверенности или сам мог испытывать при этом чувство неуверенности, — он благоразумно держал все свои колебания и страхи при себе. Джонсон, бесспорно, испытывал их, но лишь редко разрешал кому-либо заглядывать себе в душу и угадывать свои сомнения. Однако министру финансов Диллону удалось все же на краткий миг увидеть их. После совещания о бюджете президент и Диллон обсуждали работу секретной службы и завтрашнее траурное шествие из Капитолия в собор Святого Матфея, Поскольку убийство Освальда наводило на мысль о сложном заговоре, начальник секретной службы Белого дома Роули не хотел, чтобы Джонсон шел за гробом пешком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171