Замена покрышки автомобиля требует большего умения.
Однако когда охотишься на животных, дело этим не ограничивается. Здесь есть нечто другое, какая-то доля секунды, которая причиняла этому охотнику страдания, — момент, когда стрелок смотрит на добычу. В охотничий сезон, предшествовавший его вступлению на пост президента, именно в этот момент взгляд Джона Фитцжеральда Кеннеди скользнул мимо винтовки и остановился на том воплощении жизни, которое он хотел уничтожить. Кеннеди дал слово и не мог отступить. Он выстрелил и сразу же вернулся к машине. Однако он не мог отделаться от воспоминаний: его преследовали мысли о подстреленном животном. И он рассказал об этом Жаклин.
Этим дело, однако, не кончилось. Вскоре после этого случая Джонсон заказал чучело не из одних рогов, а из головы убитого оленя. Однажды утром после завтрака с сенаторами он пересек Южную лужайку у Белого дома, держа чучело под мышкой. Президент Соединенных Штатов сразил этого оленя на его, Джонсона, ранчо, и вице-президент гордился этим, полагая, что президент испытывает такое же чувство гордости. Ведь это же был такой великолепный выстрел!
— Почему бы не повесить трофей в кабинете президента? — предложил он.
Кеннеди, притворяясь, что относится к этому с интересом, внутренне содрогнулся. После того как вице-президент ушел, ой приказал убрать голову. Как-то Линдон добродушно осведомился по телефону, где голова оленя? Когда ее водрузят на место? Потом он упомянул о чучеле еще и еще раз. В конце концов этот трофей, подобно всякому подарку, который неоднократно отвергается, превратился в проблему между президентом и вице-президентом, и Кеннеди снова уступил. Крупный деятель должен действовать осторожно. Президент должен уметь уступать в мелких вопросах, чтобы добиться своего в крупных. А этот вопрос был, по сути дела, мелочью. Голову оленя повесили, но не в Овальном кабинете, а рядом, в Рыбьем зале. Президент пошел на уступку, и одна лишь Жаклин знала, чего это ему стоило; немного выиграть, немного проиграть — такова тактика тех, кто находится на выборных должностях. Как-то президент шутливо заметил, обращаясь к своим друзьям:
— Есть три вещи на свете, которые слишком переоцениваются: штат Техас, ФБР и охотничьи трофеи.
Тем не менее воспоминание об этом инциденте было неприятным.
Выразительно жестикулируя, Кеннеди закончил свое выступление на завтраке в бальном зале отеля «Техас».
… Президент вызвал по телефону О’Доннела, затем сказал Жаклин, что они уедут отсюда в 10.40.
Когда Кен вошел в гостиную, Кеннеди сказал:
— А что, если поехать в Калифорнию в ближайшие две недели?
— Я согласна, — ответила Жаклин и была вознаграждена за это одной из улыбок Кена, который редко улыбался. Она всегда испытывала благоговейный трепет перед этим кельтским кальвинистом с худым лицом, сардонической улыбкой и спокойной, почти фанатической преданностью ее мужу. В сущности, она мало знала Кена. Жизнь президента была поделена на изолированные друг от друга отсеки, и он следил за тем, чтобы эта изоляция была действительно герметической. Тед Соренсен, к примеру, был ближе к нему, чем О’Доннел, однако Соренсен был далек и от жены президента и от О’Доннела. Единственным человеком, имевшим отношение ко всем сторонам жизни президента, был министр юстиции. Соренсена называли «вторым я» президента. В действительности «вторым я» был Роберт Кеннеди.
У О’Доннела был малоприятный сюрприз для президента: пока тот выступал в бальной зале, Килдаф, перелистывал далласскую «Морнинг ньюс», натолкнулся на объявление о «розыске преступника» и пришел с газетой прямо в номер к О’Доннелу. Так Кеннеди впервые увидел это объявление. Лицо его помрачнело. Молча он передав газету Жаклин. Ее оживление исчезло, и она почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Президент покачал головой и сказал Кену вполголоса:
— Трудно себе представить, чтобы газета печатала нечто подобное! — Затем, обращаясь к Жаклин, он медленно произнес:
— Мы отправляемся сегодня в страну ненормальных. О’Доннел перечитал текст. Президент в это время нервно ходил по комнате. Вдруг он остановился перед женой.
— А знаешь, вчерашняя ночь была весьма подходящей для убийства президента, — сказал он, но она не приняла это всерьез.
— Нет, я действительно так думаю, — сказал он, продолжая развивать свою фантазию. — Шел дождь, было уже темно, и кругом была такая давка. Представь себе, что у кого-нибудь был револьвер в портфеле. — Он живо жестикулировал, тыча своим негнущимся указательным пальцем в стену, и дважды дернул большим пальцем, имитируя нажатие курка. — Затем он мог бросить оружие и портфель, — президент представил, как убийца бросает револьвер, — и исчезнуть в толпе.
В этот момент вошел Линдон Джонсон. Вслед за ним появилась его сестра со своим мужем Бэрджем Александером. Они хотели пожать руку президенту. Линдон представил их, а затем, как всегда почтительно, незаметно удалился, сделав им знак последовать за собой. Визит напомнил президенту о междоусобице в рядах его партии. Президент поручил Кену О’Доннелу немедленно вызвать по телефону Лэрри и сказать ему, чтобы Ярборо ехал в одной машине с вице-президентом, даже если б сенатора пришлось насильно швырнуть на заднее сиденье. В конце разговора он выхватил трубку у О’Доннела и сказал Лэрри О’Брайену, подчеркивая каждое слово:
— Посадите его в машину!
Кен пошел к Лэрри, а Жаклин взглянула на небо, по которому все еще трудно было определить, какая будет погода. Она надеялась на плохую погоду. Было нелепо потратить столько времени на то, чтобы привести себя в порядок, а затеи испортить вое за сорок пять минут езды в открытой машине.
— Ах, как мне хочется, чтобы подняли верх у машины! — сказала она тоскливо»
Вопрос этот тут же был решен.
Полагая, что погода улучшится, президент надел легкий костюм. На небе появилась тонкая золотистая полоса.
О’Доннел вздохнул с облегчением; день обещал быть ясным, небо сияющим. Он» поеду в открытой машине. О’Брайен подмигнул ему и сказал:
— Погода, как да заказу, специально для Кеннеди. Кортеж для поездки в Карсуэлл готов был тронуться.
Корреспонденты газет заблаговременно заняли места в автобусах, так как никто из них не хотел пропустить выхода Ярборо.
Губернатор Коннэли закончил пресс-конференцию в зале «Длиннорогих». Он стоял на тротуаре, ожидая Кеннеди и разговаривая с репортером Бобом Баскином, который с интересом ожидал полета вместе с группой прессы на «ВВС-1». (Баскин еще не читая своей «Морнинг ньюс». Удар настиг его уже в самолете, ) Они как раз заканчивали свою беседу, когда мимо них, усталый, погруженный в раздумье прошел Ярборо. О’Брайен кинулся к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Однако когда охотишься на животных, дело этим не ограничивается. Здесь есть нечто другое, какая-то доля секунды, которая причиняла этому охотнику страдания, — момент, когда стрелок смотрит на добычу. В охотничий сезон, предшествовавший его вступлению на пост президента, именно в этот момент взгляд Джона Фитцжеральда Кеннеди скользнул мимо винтовки и остановился на том воплощении жизни, которое он хотел уничтожить. Кеннеди дал слово и не мог отступить. Он выстрелил и сразу же вернулся к машине. Однако он не мог отделаться от воспоминаний: его преследовали мысли о подстреленном животном. И он рассказал об этом Жаклин.
Этим дело, однако, не кончилось. Вскоре после этого случая Джонсон заказал чучело не из одних рогов, а из головы убитого оленя. Однажды утром после завтрака с сенаторами он пересек Южную лужайку у Белого дома, держа чучело под мышкой. Президент Соединенных Штатов сразил этого оленя на его, Джонсона, ранчо, и вице-президент гордился этим, полагая, что президент испытывает такое же чувство гордости. Ведь это же был такой великолепный выстрел!
— Почему бы не повесить трофей в кабинете президента? — предложил он.
Кеннеди, притворяясь, что относится к этому с интересом, внутренне содрогнулся. После того как вице-президент ушел, ой приказал убрать голову. Как-то Линдон добродушно осведомился по телефону, где голова оленя? Когда ее водрузят на место? Потом он упомянул о чучеле еще и еще раз. В конце концов этот трофей, подобно всякому подарку, который неоднократно отвергается, превратился в проблему между президентом и вице-президентом, и Кеннеди снова уступил. Крупный деятель должен действовать осторожно. Президент должен уметь уступать в мелких вопросах, чтобы добиться своего в крупных. А этот вопрос был, по сути дела, мелочью. Голову оленя повесили, но не в Овальном кабинете, а рядом, в Рыбьем зале. Президент пошел на уступку, и одна лишь Жаклин знала, чего это ему стоило; немного выиграть, немного проиграть — такова тактика тех, кто находится на выборных должностях. Как-то президент шутливо заметил, обращаясь к своим друзьям:
— Есть три вещи на свете, которые слишком переоцениваются: штат Техас, ФБР и охотничьи трофеи.
Тем не менее воспоминание об этом инциденте было неприятным.
Выразительно жестикулируя, Кеннеди закончил свое выступление на завтраке в бальном зале отеля «Техас».
… Президент вызвал по телефону О’Доннела, затем сказал Жаклин, что они уедут отсюда в 10.40.
Когда Кен вошел в гостиную, Кеннеди сказал:
— А что, если поехать в Калифорнию в ближайшие две недели?
— Я согласна, — ответила Жаклин и была вознаграждена за это одной из улыбок Кена, который редко улыбался. Она всегда испытывала благоговейный трепет перед этим кельтским кальвинистом с худым лицом, сардонической улыбкой и спокойной, почти фанатической преданностью ее мужу. В сущности, она мало знала Кена. Жизнь президента была поделена на изолированные друг от друга отсеки, и он следил за тем, чтобы эта изоляция была действительно герметической. Тед Соренсен, к примеру, был ближе к нему, чем О’Доннел, однако Соренсен был далек и от жены президента и от О’Доннела. Единственным человеком, имевшим отношение ко всем сторонам жизни президента, был министр юстиции. Соренсена называли «вторым я» президента. В действительности «вторым я» был Роберт Кеннеди.
У О’Доннела был малоприятный сюрприз для президента: пока тот выступал в бальной зале, Килдаф, перелистывал далласскую «Морнинг ньюс», натолкнулся на объявление о «розыске преступника» и пришел с газетой прямо в номер к О’Доннелу. Так Кеннеди впервые увидел это объявление. Лицо его помрачнело. Молча он передав газету Жаклин. Ее оживление исчезло, и она почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Президент покачал головой и сказал Кену вполголоса:
— Трудно себе представить, чтобы газета печатала нечто подобное! — Затем, обращаясь к Жаклин, он медленно произнес:
— Мы отправляемся сегодня в страну ненормальных. О’Доннел перечитал текст. Президент в это время нервно ходил по комнате. Вдруг он остановился перед женой.
— А знаешь, вчерашняя ночь была весьма подходящей для убийства президента, — сказал он, но она не приняла это всерьез.
— Нет, я действительно так думаю, — сказал он, продолжая развивать свою фантазию. — Шел дождь, было уже темно, и кругом была такая давка. Представь себе, что у кого-нибудь был револьвер в портфеле. — Он живо жестикулировал, тыча своим негнущимся указательным пальцем в стену, и дважды дернул большим пальцем, имитируя нажатие курка. — Затем он мог бросить оружие и портфель, — президент представил, как убийца бросает револьвер, — и исчезнуть в толпе.
В этот момент вошел Линдон Джонсон. Вслед за ним появилась его сестра со своим мужем Бэрджем Александером. Они хотели пожать руку президенту. Линдон представил их, а затем, как всегда почтительно, незаметно удалился, сделав им знак последовать за собой. Визит напомнил президенту о междоусобице в рядах его партии. Президент поручил Кену О’Доннелу немедленно вызвать по телефону Лэрри и сказать ему, чтобы Ярборо ехал в одной машине с вице-президентом, даже если б сенатора пришлось насильно швырнуть на заднее сиденье. В конце разговора он выхватил трубку у О’Доннела и сказал Лэрри О’Брайену, подчеркивая каждое слово:
— Посадите его в машину!
Кен пошел к Лэрри, а Жаклин взглянула на небо, по которому все еще трудно было определить, какая будет погода. Она надеялась на плохую погоду. Было нелепо потратить столько времени на то, чтобы привести себя в порядок, а затеи испортить вое за сорок пять минут езды в открытой машине.
— Ах, как мне хочется, чтобы подняли верх у машины! — сказала она тоскливо»
Вопрос этот тут же был решен.
Полагая, что погода улучшится, президент надел легкий костюм. На небе появилась тонкая золотистая полоса.
О’Доннел вздохнул с облегчением; день обещал быть ясным, небо сияющим. Он» поеду в открытой машине. О’Брайен подмигнул ему и сказал:
— Погода, как да заказу, специально для Кеннеди. Кортеж для поездки в Карсуэлл готов был тронуться.
Корреспонденты газет заблаговременно заняли места в автобусах, так как никто из них не хотел пропустить выхода Ярборо.
Губернатор Коннэли закончил пресс-конференцию в зале «Длиннорогих». Он стоял на тротуаре, ожидая Кеннеди и разговаривая с репортером Бобом Баскином, который с интересом ожидал полета вместе с группой прессы на «ВВС-1». (Баскин еще не читая своей «Морнинг ньюс». Удар настиг его уже в самолете, ) Они как раз заканчивали свою беседу, когда мимо них, усталый, погруженный в раздумье прошел Ярборо. О’Брайен кинулся к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171