У речки сновали турки, поившие коней и верблюдов. Справа от ворот поили коней акынджи.
Двести всадников лавиной ринулись на них. Акынджи валились, как снопы. Пакши, мчавшийся впереди, прорубил среди них дорожку. Его панцирь и конь с правой стороны были забрызганы кровью. Остальные следовали его примеру, и акынджи с воплями ужаса, давя друг друга, пустились наутек. Но тут с двух сторон выскочили тысячи янычар.
Добо приказал трубить отбой.
Но витязи не услышали. Разъяренные схваткой, они кололи, рубили янычар.
Пакши размахнулся, но в тот миг, когда он нанес противнику страшный удар, когда зазвенела его сабля о кольчугу сипахи, конь его, испугавшись верблюда, прянул в сторону. Сабля вонзилась в грудь коня — скакун рухнул. Пакши очутился на земле.
Воины Пакши сгрудились вокруг своего лейтенанта и отчаянно рубились, чтобы дать ему подняться.
Но Пакши не встал. Быть может, он вывихнул или сломал себе ногу. Но и так, сидя на земле, он вращал саблей — колол, рубил янычар. Шлем его слетел, и янычар рассек витязю голову.
На стенах крепости трубили в трубы: назад, назад! Солдаты повернули обратно и пробились сквозь толпу турок. Только десяток парней остался около Пакши. Их сразу окружил целый лес пик.
— Сдавайтесь! — завопили турки.
Парни один за другим опустили сабли.
— Трусы! — гневно кричали со стен крепости.
Мекчеи хотел выскочить за ворота. Едва удалось его удержать.
Час спустя на Кирайсекеском холме сколотили высокий круглый помост и водрузили на него орудие пытки — железное колесо. И на глазах защитников крепости турецкий палач колесовал раненых эгерских солдат — всех, кроме Пакши.
4
До той поры эгерчане только ненавидели турок — теперь они еще и презирали их. Женщины плакали. Солдаты готовы были без разрешения совершить вылазку. Но Добо приказал запереть ворота.
После этой позорной и жестокой казни Али-паша велел крикнуть в крепость:
— Знайте, что мы разбили присланные вам в подмогу королевские войска! Теперь пощады не ждите! Если не сдадитесь — всех вас постигнет такая же участь!
Народ, бледнея, слушал эти слова. От злодейства турок оцепенели даже барабанщики, позабыв свою обязанность заглушать угрозы неприятеля.
— Врут, негодяи! — презрительно бросил Гергей столпившимся вокруг него солдатам. — Так же врут они каждую ночь, когда кричат, что схвачены наши жены, невесты и дети. Королевская рать в пути. Мы ждем ее с часу на час.
— А что, если не врут? — раздался за его спиной грубый голос.
Гергей и без того был бледен, а тут побледнел как полотно, и от этого усы его казались угольно-черными.
Слова эти произнес лейтенант Хегедюш. Гергей устремил на него пронзительный взгляд и, сжав эфес сабли, ответил:
— Эх, господин лейтенант! Не мешало бы вам знать воинский обычай: неприятель всегда захватывает знамена разбитых полков. Будь королевское войско и вправду разбито, неужто турки не показали бы нам трофейных знамен?
И он смерил Хегедюша взглядом с головы до ног.
Происходило это на Церковной башне. Чуть подальше от Гергея стоял Добо; рядом с ним, опершись на палку, — Цецеи, Золтаи, Фюгеди и отец Мартон. Священник был в белой рубахе и епитрахили (он только что похоронил солдата, умершего от тяжелого ранения).
Слова Гергея привлекли внимание Добо, и он недоуменно взглянул на Хегедюша.
Обернулся и Цецеи.
— Дурацкие речи! — заорал старик. — Ты что, Хегедюш, народ хочешь запугать?
Хегедюш кинул в ответ яростный взгляд на Гергея.
— Я постарше тебя, молокосос! Как ты смеешь читать мне наставления? Как смеешь так дерзко смотреть на меня?
И вдруг он выхватил саблю из ножен.
Гергей тоже обнажил саблю.
Добо встал между ними.
— Этим займетесь после осады. Покуда замок осажден, вы не имеете права обнажать сабли друг против друга.
Возмущенные противники вложили сабли в ножны. Добо холодно распорядился, чтобы Хегедюш нес службу у Старых ворот в войсках Мекчеи, а Гергей не смел без особой надобности покидать наружные укрепления.
— После осады! — сказал еще раз Хегедюш, с угрозой взглянув на Гергея.
— Не бойся, не спрячусь, — ответил Гергей с презрением.
Эта ссора огорчила Добо.
Когда Гергей и Хегедюш разошлись в разные стороны, он обернулся к Цецеи.
— Что же станется с нами, — сказал он, — если даже офицеры враждебно смотрят друг на друга? Как же они вместе воевать будут? Их необходимо помирить.
— Черт бы побрал этих кашшайцев! — сердито ответил Цецеи. — Мой зять все правильно сказал.
Провожая Добо, старик прошел с ним через всю рыночную площадь. Из корчмы слышалось пение, и когда они подошли к ней, из дверей, шатаясь, вышли трое солдат. Обхватив друг друга за шею, они, распевая, направились к казармам.
Посередине шагал Бакочаи. Окончив песню, он задорно крикнул:
— Никогда не умрем!
Увидев Добо, гуляки отпустили друг друга и, остановившись, стали, как три пизанские башни. Все трое хлопали глазами и молчали.
Добо прошел мимо них и остановился перед дверями корчмы.
В корчме тоже пели. Терек размахивал косынкой, на которой была подвязана его рука. Комлоши колотил по столу жестяным кубком. Тут же трое рядовых помогали пропивать им награду за храбрость.
Добо обернулся к оруженосцу.
— Позови сюда обоих корчмарей.
Через минуту перед ним стоял Дюри Дебрей с засученными рукавами рубахи и Лаци Надь в синем фартуке с высоким нагрудником. Оба смущенно предстали пред гневные очи Добо.
— Корчмари! — рявкнул Добо. — Если я еще раз увижу в крепости пьяного солдата, велю повесить того корчмаря, у которого он напился!
И, повернувшись, комендант пошел дальше.
Ночью снова закладывали, чинили порушенные за день стены. Добо спал только час или два в сутки. Днем и ночью его видели то тут, то там; повсюду раздавался его спокойный, твердый голос, отдававший распоряжения.
На третью ночь после приступа с восточного холма снова послышался громкий крик:
— Иштван Добо, слышишь? Тебя приветствует твой старый противник Арслан-бей. Моя честь чиста, как моя сабля. Имени моего не коснулась дурная слава…
И после короткой паузы снова послышался голос:
— Смерть доброго Иштвана Лошонци не должна вас пугать. Он сам в ней повинен. Если же вы не верите нам, я предлагаю себя в заложники. Выкинь белый флаг, и я не побоюсь войти к тебе в крепость. Держите меня в плену, пока сами не покинете крепость, убейте меня на месте, если у кого-нибудь из отступающих хоть один волос упадет с головы. Это говорю я, Арслан-бей, сын знаменитого Яхья-паши Оглу Мохамеда.
Наступила тишина, точно кричавший ждал ответа.
Но Добо после первых же слов сел на коня и поскакал к другой башне. Этим хотел он показать, что не желает внимать словам турка.
Продолжение речи слышали только солдаты:
— Знаю, что для тебя я — достаточная порука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143