Но бею было уже не до Еди-кулы. Все его мысли были заняты венгерским округом (по-турецки — вилайетом), куда его посылали. В Еди-куле он и сам, в сущности, был узником: жил в крепостных стенах и только раз в год имел право выйти на молебен в храм Айя-София.
— Осел! — выругал он солдата. — Итальянцы были рабами того господина, а сейчас они мои рабы!
Бей как раз укладывал в сундук свою красивую порфировую чернильницу. Он вынул из нее тростниковое перо, обмакнул его в губку с чернилами и, написав на листочке пергамента величиной с ладонь несколько строк, протянул его обомлевшему солдату.
— На! Передай итальянцам и выведи их за ворота. Смотри, чтобы их никто не тронул.
Гергей тут же прочел бумажку, как только ему сунули ее в руки. В ней значилось:
«Предъявители сего, пять итальянских певцов, состоят в моей дружине. Настоящий темесюк выдан мною для того, чтобы их никто не трогал, когда они не находятся при мне.
Вели-бей».
Гергей с радостью спрятал листок. Потом взглянул на солдата. Где он видел эту физиономию и эти круглые, как у сыча, глаза? Где?
Наконец вспомнил, что накануне вечером солдат пил у грека вместе с разными поденщиками и корабельщиками. По багровому носу турка сразу было видно, что на судилище Мохамеда он неизбежно попадет в число грешников.
— Ты тоже поедешь с беем? — спросил Гергей, когда они выходили из ворот, и сунул солдату в руку серебряный талер.
— Нет, — ответил солдат, сразу повеселев. — Велибей берет с собой только подкопщиков и дэли. У нас начальником с завтрашнего дня будет Измаил-бей.
— Он еще не переехал сюда?
— Нет. Пока еще живет вон в том доме, увитом диким виноградом.
И солдат указал на домик, притулившийся у старинной византийской крепостной стены. Очевидно, он и выстроен был из ее камней.
Вечером сыч уже пропивал у грека свой серебряный талер.
Наши юноши в это время ужинали в опрятной комнате, облицованной мрамором. Они ели плов с бараниной и совещались, вернуться ли им на родину вместе с беем или одним.
Грозная опасность ходила за ними по пятам — это было несомненно. Еще более несомненно было, что освободить Балинта Терека им не удастся.
— Надо вернуться вместе с беем, — сказал Гергей. — Так будет разумнее всего.
— Я петь этому турку не стану, — проворчал Мекчеи. — Пусть ему гром гремучий поет!
— Что ж, притворись, будто ты охрип, — сказал Гергей, передернув плечами. — А почему бы нам не петь для него? Пословица и то гласит: «На чьей телеге едешь — того и песню поешь».
— А если дома узнают, что мы развлекали турка?
— Ну и что же? В Туретчине мы ему поем, а в Венгрии он у нас попляшет.
Янчи не вмешивался в разговор — он безмолвно смотрел вдаль глазами, полными слез.
Гергей положил ему руку на плечо.
— Не плачь, Янчика. Не век же отцу носить эти тяжелые кандалы! Когда-нибудь снимут их.
— Я не мог даже поговорить с отцом. Он успел только спросить про брата. Я сказал, что Ферко остался дома — на тот случай, если я погибну в пути. Чтобы у матери остался хоть один сын.
Все глядели на юношу с молчаливым участием.
— Но что я за дурак! — воскликнул Янчи, содрогнувшись. — Прокрался к нему, переодевшись бродячим скоморохом! А ведь я мог бы навестить его обычным путем. Теперь, после всего случившегося, уже не пойдешь. Сразу узнают, что мы не итальянские певцы. И тогда не спасет даже охранная грамота бея. Хоть бы деньги я ему передал!
Цыганка взяла опустевшее блюдо и вынесла его. В комнату заглянула луна, затмив огонек светильника.
— Можно сделать еще одну попытку, — сказал Гергей. — Деньги у нас целы. У тебя, Янчи, тысяча золотых, у меня триста. А тех денег, что у Мекчеи, нам хватит на дорогу домой. У Эвы тоже есть деньги.
Цыганка вернулась.
— Пойдите взгляните на турецкого сыча, — сказала она. — Так пьян, что даже со стула свалился. Шаркези пьет за его счет, но еще не напился. Они играют с Мати в кости.
Но, заметив, что друзьям не до смеха, девушка умолкла. Села на циновку вместе с остальными и, подперев рукой подбородок, уставилась на Эву.
— Новый бей, — продолжал Гергей, — наверняка позарится на деньги. Такой же, поди, взяточник, как и все другие. Может быть, он подсобит нам чем-нибудь? Деньги, говорят, отмычка ко всем замкам.
— Я отдам все, что у меня есть! — радостно встрепенулся Янчи. — Жизнь свою и то бы отдал!
— Что ж, отважимся на последнюю попытку.
— Как же ты ночью попадешь к бею?
— Он велит тебя схватить, — сказал Мекчеи. — Выслушает тебя, деньги возьмет и тебя заберет в придачу к деньгам.
Гергей улыбнулся.
— Не такой я дурак. Не в своем же обличий пойду к нему.
— А как же?
— Переоденусь турецким солдатом.
Янчи схватил Гергея за руку.
— Ты хочешь это сделать, Гергей? Готов сделать?
— Сейчас же и сделаю. — Гергей встал и кликнул корчмаря Мильциада. — Хозяин, — сказал он, — мне нужна турецкая солдатская одежда. Такая, какую носят солдаты Семибашенного замка.
Грек потеребил свою лохматую черную бороду. Он уже привык к тому, что его постояльцы все время меняют одежду, но привык и получать от них каждый день по два, по три золотых. Черт с ними, грабители они или воры, главное — платят хорошо. Он даже предложил им жить в подземном зале.
— А вот такой одежи у меня как раз и нет, — улыбнулся корчмарь, прищурив глаза. — Но есть тут один пьяный турок, с него можно снять и плащ и тюрбан.
— Что ж, и это сойдет. Только мне еще и борода нужна.
— Этого добра у меня вволю.
— Но мне нужна именно такая борода, как у твоего пьяного солдата.
— И такая найдется.
Грек вышел, и не прошло пяти минут, как он принес самые разнообразные фальшивые бороды, черную шерсть и клей.
— Приклеить?
— Приклей. Сделай мне такую же физиономию, как у того турка.
Гергей сел. Мильциад приступил к делу, беседуя за работой со своим постояльцем.
— Ты знаком с новым беем, который будет служить в Семибашенном замке? — спросил Гергей.
— Конечно, знаком, — махнув рукой, ответил грек. — Он был топчу.
— А что ты знаешь о нем?
— Глуп как пень. Одну воду пьет. Оттого у него и мозги раскисли. Он даже писать не умеет.
— Другие офицеры тоже не умеют, разве что читают, и то с грехом пополам.
— Измаил-бей спесив, как султанский конь, хотя и тот, верно, ученее его. Но если бей увидит кого-нибудь повыше себя, так уж кланяется до земли, как тростинка на ветру.
— Он уже бывал в походах?
— В прошлом году ходил вместе с султаном. Под Эстергомом ему даже палок всыпали.
— Стало быть, он трус?
— Потому и сунули его сюда. Трус и дурак. Да и что хорошего ждать от человека, который пьет только воду!
Гергей водил головой налево и направо. Клей был очень неприятен ему.
Борода так изменила его, что Мекчеи смеялся до упаду, увидев своего друга в одежде турка.
Грек принес тюрбан, кончар и плащ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
— Осел! — выругал он солдата. — Итальянцы были рабами того господина, а сейчас они мои рабы!
Бей как раз укладывал в сундук свою красивую порфировую чернильницу. Он вынул из нее тростниковое перо, обмакнул его в губку с чернилами и, написав на листочке пергамента величиной с ладонь несколько строк, протянул его обомлевшему солдату.
— На! Передай итальянцам и выведи их за ворота. Смотри, чтобы их никто не тронул.
Гергей тут же прочел бумажку, как только ему сунули ее в руки. В ней значилось:
«Предъявители сего, пять итальянских певцов, состоят в моей дружине. Настоящий темесюк выдан мною для того, чтобы их никто не трогал, когда они не находятся при мне.
Вели-бей».
Гергей с радостью спрятал листок. Потом взглянул на солдата. Где он видел эту физиономию и эти круглые, как у сыча, глаза? Где?
Наконец вспомнил, что накануне вечером солдат пил у грека вместе с разными поденщиками и корабельщиками. По багровому носу турка сразу было видно, что на судилище Мохамеда он неизбежно попадет в число грешников.
— Ты тоже поедешь с беем? — спросил Гергей, когда они выходили из ворот, и сунул солдату в руку серебряный талер.
— Нет, — ответил солдат, сразу повеселев. — Велибей берет с собой только подкопщиков и дэли. У нас начальником с завтрашнего дня будет Измаил-бей.
— Он еще не переехал сюда?
— Нет. Пока еще живет вон в том доме, увитом диким виноградом.
И солдат указал на домик, притулившийся у старинной византийской крепостной стены. Очевидно, он и выстроен был из ее камней.
Вечером сыч уже пропивал у грека свой серебряный талер.
Наши юноши в это время ужинали в опрятной комнате, облицованной мрамором. Они ели плов с бараниной и совещались, вернуться ли им на родину вместе с беем или одним.
Грозная опасность ходила за ними по пятам — это было несомненно. Еще более несомненно было, что освободить Балинта Терека им не удастся.
— Надо вернуться вместе с беем, — сказал Гергей. — Так будет разумнее всего.
— Я петь этому турку не стану, — проворчал Мекчеи. — Пусть ему гром гремучий поет!
— Что ж, притворись, будто ты охрип, — сказал Гергей, передернув плечами. — А почему бы нам не петь для него? Пословица и то гласит: «На чьей телеге едешь — того и песню поешь».
— А если дома узнают, что мы развлекали турка?
— Ну и что же? В Туретчине мы ему поем, а в Венгрии он у нас попляшет.
Янчи не вмешивался в разговор — он безмолвно смотрел вдаль глазами, полными слез.
Гергей положил ему руку на плечо.
— Не плачь, Янчика. Не век же отцу носить эти тяжелые кандалы! Когда-нибудь снимут их.
— Я не мог даже поговорить с отцом. Он успел только спросить про брата. Я сказал, что Ферко остался дома — на тот случай, если я погибну в пути. Чтобы у матери остался хоть один сын.
Все глядели на юношу с молчаливым участием.
— Но что я за дурак! — воскликнул Янчи, содрогнувшись. — Прокрался к нему, переодевшись бродячим скоморохом! А ведь я мог бы навестить его обычным путем. Теперь, после всего случившегося, уже не пойдешь. Сразу узнают, что мы не итальянские певцы. И тогда не спасет даже охранная грамота бея. Хоть бы деньги я ему передал!
Цыганка взяла опустевшее блюдо и вынесла его. В комнату заглянула луна, затмив огонек светильника.
— Можно сделать еще одну попытку, — сказал Гергей. — Деньги у нас целы. У тебя, Янчи, тысяча золотых, у меня триста. А тех денег, что у Мекчеи, нам хватит на дорогу домой. У Эвы тоже есть деньги.
Цыганка вернулась.
— Пойдите взгляните на турецкого сыча, — сказала она. — Так пьян, что даже со стула свалился. Шаркези пьет за его счет, но еще не напился. Они играют с Мати в кости.
Но, заметив, что друзьям не до смеха, девушка умолкла. Села на циновку вместе с остальными и, подперев рукой подбородок, уставилась на Эву.
— Новый бей, — продолжал Гергей, — наверняка позарится на деньги. Такой же, поди, взяточник, как и все другие. Может быть, он подсобит нам чем-нибудь? Деньги, говорят, отмычка ко всем замкам.
— Я отдам все, что у меня есть! — радостно встрепенулся Янчи. — Жизнь свою и то бы отдал!
— Что ж, отважимся на последнюю попытку.
— Как же ты ночью попадешь к бею?
— Он велит тебя схватить, — сказал Мекчеи. — Выслушает тебя, деньги возьмет и тебя заберет в придачу к деньгам.
Гергей улыбнулся.
— Не такой я дурак. Не в своем же обличий пойду к нему.
— А как же?
— Переоденусь турецким солдатом.
Янчи схватил Гергея за руку.
— Ты хочешь это сделать, Гергей? Готов сделать?
— Сейчас же и сделаю. — Гергей встал и кликнул корчмаря Мильциада. — Хозяин, — сказал он, — мне нужна турецкая солдатская одежда. Такая, какую носят солдаты Семибашенного замка.
Грек потеребил свою лохматую черную бороду. Он уже привык к тому, что его постояльцы все время меняют одежду, но привык и получать от них каждый день по два, по три золотых. Черт с ними, грабители они или воры, главное — платят хорошо. Он даже предложил им жить в подземном зале.
— А вот такой одежи у меня как раз и нет, — улыбнулся корчмарь, прищурив глаза. — Но есть тут один пьяный турок, с него можно снять и плащ и тюрбан.
— Что ж, и это сойдет. Только мне еще и борода нужна.
— Этого добра у меня вволю.
— Но мне нужна именно такая борода, как у твоего пьяного солдата.
— И такая найдется.
Грек вышел, и не прошло пяти минут, как он принес самые разнообразные фальшивые бороды, черную шерсть и клей.
— Приклеить?
— Приклей. Сделай мне такую же физиономию, как у того турка.
Гергей сел. Мильциад приступил к делу, беседуя за работой со своим постояльцем.
— Ты знаком с новым беем, который будет служить в Семибашенном замке? — спросил Гергей.
— Конечно, знаком, — махнув рукой, ответил грек. — Он был топчу.
— А что ты знаешь о нем?
— Глуп как пень. Одну воду пьет. Оттого у него и мозги раскисли. Он даже писать не умеет.
— Другие офицеры тоже не умеют, разве что читают, и то с грехом пополам.
— Измаил-бей спесив, как султанский конь, хотя и тот, верно, ученее его. Но если бей увидит кого-нибудь повыше себя, так уж кланяется до земли, как тростинка на ветру.
— Он уже бывал в походах?
— В прошлом году ходил вместе с султаном. Под Эстергомом ему даже палок всыпали.
— Стало быть, он трус?
— Потому и сунули его сюда. Трус и дурак. Да и что хорошего ждать от человека, который пьет только воду!
Гергей водил головой налево и направо. Клей был очень неприятен ему.
Борода так изменила его, что Мекчеи смеялся до упаду, увидев своего друга в одежде турка.
Грек принес тюрбан, кончар и плащ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143