— Фредди! Я хочу познакомить тебя с самыми роскошными девочками в Нассау!
— Невозможно, — ответил де Мариньи, смакуя каждый слог в своей французской манере. — Я всех их знаю... О! По-моему, я ошибся...
Он точно ошибся: рядом с толстяком-американцем сидели две привлекательные женщины: брюнетка с очень сексуальным неправильным прикусом и стройная блондинка с широкой милой улыбкой. Обеим на вид не было еще тридцати. Они были одеты в легкие платья и, привлекательно положив ногу на ногу, тянули какие-то тропические напитки из маленьких, украшенных фруктами, пивных стаканов.
Американец представил графа, присевшего рядом с ними, и они заговорили тише, так, что я ничего не мог разобрать. Поэтому я рискнул подсесть за соседний столик, заказал себе сок и стал подслушивать, уставившись на свинцово-серое волнующееся море.
— Фредди, — сказал де Мариньи, делая ударение на втором слоге. Ага, значит его толстого американского друга тоже зовут Фредди. — Я настаиваю на том, чтобы ты пригласил этих очаровательных девушек с собой сегодня. Мой список гостей удручающе мал.
— Есть одна проблема, — отозвался второй Фредди, кисло улыбаясь. — Они замужем.
— Ну и что? Я тоже женат, — пожал плечами де Мариньи. Его улыбка была такой же широкой, как и искусственной. — Захватим с собой и мужей! Мои лучшие друзья — чьи-то супруги.
— Боюсь, — сказала блондинка, — оба наших супруга сейчас далеко, на задании.
— Они — пилоты ВВС Британии, — добавил американский Фредди.
Де Мариньи снова пожал плечами:
— Моя жена сейчас учится танцевать в Мэйне. Может, мы, семейные люди, разлученные с нашими любимыми, сможем утешить друг друга?
Американский Фредди добавил:
— У него есть повар-багамец, кухня которого поразит вас, леди.
Спорю, на ужин у них будут цыплята.
Брюнетка и блондинка переглянулись и обе засмеялись. Почти захихикали. Сначала они кивнули друг дружке, потом — де Мариньи.
— Ну и отлично, — произнес граф.
«Так, уже кое-что», — подумал я.
Еще с четверть часа прошли в безудержном флирте — американец был больше, чем другие, откровенен — и я решил, что пора отступать. Я быстро допил сок и вернулся к «Бьюику» ждать, когда де Мариньи повезет своих гостей на вечеринку на Виктория-стрит.
Что он вскоре и сделал, кстати.
Ночной Нассау под тяжелыми облаками казался сверхъестественным. Гигантские шерстяные деревья отбрасывали таинственные тени на известковые стены. Ограды садов вырастали сбоку, как крепостные стены, и мерцающий свет косо падал сквозь ставни, закрытые по случаю ожидавшейся грозы, собиравшейся весь день.
Я следил за красными зрачками габаритных огней «Линкольна», и когда де Мариньи затормозил на лужайке близ дома, я проехал дальше, быстро развернулся и занял свое место на противоположной стороне улицы.
Вскоре начали съезжаться гости. Первым появился исключительно скользкий тип с усиками, как у Кларка Гейбла. Он вылез из коричневого «Шевроле» и направился к дому, держа под руку сексуальную блондинку. У блондинки была челка, как у Вероники Лэйк, формы, как у Бетти Грейбл, и синее платье в горошек. Если она была совершеннолетней, то я — Генри Альдрич.
Я насчитал всего одиннадцать гостей, прибывших группами и парами — состоятельных на вид, и только белых, не считая жен пилотов (их привез толстяк-американец) и несовершеннолетних красоток с кожей шоколадного цвета. Их входным билетом была привлекательность.
Боковое стекло «Бьюика» было опущено, и даже за полквартала от дома де Мариньи я слышал смех и обрывки фраз, доносящихся из внутреннего дворика, поэтому я решил вылезти из машины и присоединиться к гостям. Почти присоединиться. Улица была совершенно пустой, а ближайший фонарь был через дорогу, и никто не заметил, как я нырнул в хорошо подстриженный кустарник, чтобы заняться своим профессиональным делом.
У де Мариньи была вечеринка в саду. Здесь стоял длинный стол для пикников, и несколько слуг-негров в белых фраках обходили гостей, правда, не предлагая им ничего, кроме вина. Три свечи в абажурах «молния» и два шестисвечных канделябра стояли незажженными на удобно расположенном столике. Все оттягивались на полную, но я не думал, что это долго продлится. Ветер усиливался, и комары с каждой минутой кусались все сильнее.
Утром Марджори Бристол чувствовала в воздухе приближение грозы. Теперь любой идиот мог это почувствовать.
Де Мариньи держал в руках горящую спичку. Он привстал и наклонился вперед, пытаясь зажечь свечу, а сидящая рядом с ним белокурая жена пилота ВВС приподняла абажур, пытаясь помочь ему. Ветер всколыхнул пламя от свечи, и оно обожгло руку графа.
— Мёрд! — сказал он.
— Что это значит? — спросила одна из несовершеннолетних блондинок с широко раскрытыми глазами.
— Дерьмо, моя дорогая, — ответил ее лощеный одутловатый кавалер.
Все засмеялись. Кроме меня, конечно. Я шлепнул комара на щеке.
Де Мариньи обжег себя еще несколько раз, но умудрился все-таки зажечь все свечи под абажуром и даже канделябры. Языки пламени качались на них, как матросы на палубе «Титаника».
— Вуаля, — сказал он, восхищаясь своей работой, и я подумал, что он знает французский так же, как и я, и тут начался дождь.
Все гости смеялись, а некоторые леди визжали в забавной манере, которую они, наверное, считали очень женственной.
— Все в дом, быстро! — закричал де Мариньи. Его черные слуги стали разбирать стол.
Гости, на которых упало несколько капель дождя, бросились врассыпную, торопясь в укрытие.
Я в моем тайнике сразу промок насквозь.
— Мёрд, — сказал я сам себе, продираясь обратно к «бьюику».
На этот раз я сидел в машине довольно долго. Потоки дождя, как очереди из пулемета, били по лобовому стеклу, барабанили по крыше. Пальмы вокруг сильно раскачивались, их листья шелестели, шурша, как наждачная бумага; ветер отвратительно свистел, разнося свежий запах цветов. Когда я закрыл окно, в машине стало жарко, и стекла запотели. Жара и дождь. Почему же я почувствовал озноб?..
Если начинался дождь, мы выстилали дно воронки брезентом и, когда в него набиралась вода, пили ее, припав к краю и жадно глотая, набирали ее в наши пустые фляги. Дождь поднимал даже раненых, и мы прижимались друг к другу, думая, когда японцы снова пойдут в атаку со своими пулеметами, штыками, минометными минами...
Раскат грома вдруг разбудил меня. Я был весь в холодном поту, думая, что минометная мина все же взорвалась. Мне страшно хотелось курить.
Дурной знак: я курил только однажды, в те месяцы, когда я был в войсках — на островах, на Гуадалканале. Желание курить только изредка возвращалось ко мне, после того как я вернулся: изредка, как и приступы малярии, один из которых, похоже, начинался сейчас.
Я открыл окно, чтобы остудить лобовое стекло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100