Из рощицы тянуло сладким ароматом созревших персиков. В пыльной зеленой долинке зеленели плантации абрикосов, слив и помидоров.
Жизнь в сердце гор была тяжелой и нищей. Хрупкий мир испытывал жгучую ненависть ко всем, кто является в эти места и кичится своим богатством. Не в первый раз уже Портер пожалел, что Аль-Сури приехал на «мерседесе».
Покосившаяся жестяная табличка на краю дороги гласила: «Фавара». Неумолчное журчание ручья, по имени которого и была названа горная деревня, наполняло все вокруг.
У развилки дороги печально маячил покосившийся и заброшенный пропускной пункт. Как призрак тех времен, когда местных жителей загоняли в цивилизацию силой.
«Мерседес» осторожно поплыл мимо грубых каменных хижин, которые трудно было назвать домами. Селение уже начало отстраиваться после бедствий войны, но повсюду были еще видны свежие шрамы и раны.
В центре деревушки билось живое сердце – небольшой придорожный магазинчик. Неказистый, зато оснащенный всем необходимым – от мыла и сахара до лампочек и сигарет.
Машина неспешно ехала вдоль улицы. На обочине играли маленькие ребятишки. Трое взрослых друзов сидели за старым, плохо выскобленным столом и потягивали мятный чай из крошечных чашек. В угоду местным традициям они были одеты в турецкие шаровары и веселенькие белые шапки-фески. Двое носили окладистые бороды, их кожа была смуглой и морщинистой.
Третий, с закрученными усами, поднялся, когда Портер вышел из машины. Его уже ждали.
– Ahlen wa sahlen.
Портер улыбнулся в ответ на приветствие.
– Sabah el khair, kifak? – произнес доктор.
«Доброе утро, как поживаете?»
Пожилой друз скромно покачал головой и почему-то погладил себя по колену.
– Mnih, mnih,– ответил он, хотя неуверенное покачивание головы давало понять, что дела у него идут вовсе не так хорошо, как ему хотелось бы показать.
Глаза его красноречиво говорили о другом. Друз был испуган, и его товарищи это прекрасно знали. Его взгляд задержался на Найле, и Портер поторопился представить их друг другу.
Старого друза звали Камаль Тоума. Он хлопнул себя ладонями по бокам. Как и положено в этом случае.
Семья Камаля жила в доме на склоне горы, густо поросшем высокими соснами. На заднем дворике копошились куры, а перед домом росло лимонное дерево. У стены возвышался раскидистый ливанский кедр, и тень его густой кроны защищала от палящих лучей солнца.
Внутри домик поражал чистотой и аккуратностью. Комнаты были обставлены на удивление современной мебелью. С кухни долетали запахи еды, а в прихожей громко тикали старинные часы с маятником.
Тоума провел посетителей в гостиную, попросил располагаться, а сам ускользнул на кухню. Но его приглашению последовала лишь Найла. Портер помедлил, придержав Аль-Сури.
– Пойди к ним,– попросил он.– Скажи, что я приехал. И что я хочу встретиться с ними сегодня.
– Ты же знаешь этих людей,– фыркнул Аль-Сури.– Они тебе не доверяют.
– Скажи, что я привез книгу.– Портер раскрыл папку, которую держал под мышкой, и достал старый потрепанный блокнот в зеленой кожаной обложке, исписанный заметками и набросками. Он сунул блокнот переводчику в руки.– От книги они так легко не отмахнутся.
Аль-Сури удивился. Портер никогда прежде не выпускал блокнот из рук. Книжицу он взял, но все равно сомневался в исходе дела.
– Посмотрим, что получится.
И переводчик быстро вышел из дома, оставив англичанина в прихожей.
Тик-так.
Портер прошел в гостиную к Найле. Что же они так долго возятся? Может, семья успела передумать? Такое случалось.
Волнуясь, Найла снова принялась оплетать руками колени, причем в такт тикающим часам, которые не спеша отмеряли минуты жизни. Так продолжалось, пока не открылась дверь – тихо-мирно, без фанфар.
Найла невольно вскочила, широко распахнутыми глазами оглядывая двоих человек, вошедших в комнату. Старшей была женщина, голову которой покрывал платок-мандил, знак последовательницы религии друзов.
Портер представил женщину, но руку протягивать ей не стал. Женщины друзов не позволяли касаться себя мужчинам, не принадлежащим к семье.
После чего женщина промолвила просто:
– Это Кхулуд.
Кхулуд вышел из-за спины хозяйки дома, в его глазах застыли слезы. Он глубоко дышал, словно впитывал в себя что-то разлитое в воздухе.
– Я слышу твой запах. От тебя пахнет теми же духами, что и в тот вечер, когда мы впервые поцеловались.
Улыбка тронула его губы.
– Я так скучал по тебе! Так скучал!
Найла неуверенно посмотрела на Портера, как бы ища поддержки.
– Что с ним? Почему он не смотрит на меня?
– Он слеп с рождения.
Кхулуд взволнованно шагнул вперед.
– Помнишь, как я полез к тебе под рубашку? Такую голубую, с маленькими птичками на рукавах. И зацепился часами за пуговицу. А ты сказала, что так мне и надо!
Мать Кхулуда смущенно покачала головой.
Найла вспыхнула и отшатнулась. На ее лице отразилось замешательство.
– Перестань! Не нужно говорить о таком.
Кхулуд улыбнулся невинно и удивленно.
– Но ты потому и приехала, разве нет? Почему бы мне не говорить о таком?
Для Найлы ответ был очевиден: потому что перед ней стоял не мужчина, которого она когда-то любила, а маленький мальчик.
Кхулуду Тоума было семь лет от роду.
Она чувствовала себя очень глупо. Кхулуд знал об этом.
– Я – Самир,– настаивал мальчик.– И в то же время – Кхулуд.
Найла задрожала.
– Самир умер,– выдавила она и расплакалась.
Такамоус, смена одежд. Для реинкарнации физическое тело – не более чем одежда для души. Эта одежда существовала всего семь лет. И всегда была ребенком. Портер предупреждал Найлу, что ей будет трудно говорить с мальчиком.
Кхулуд попросил подвести его к Найле. Его хрупкая фигурка потерялась на фоне ее платья, обезумевшие слепые глаза растерянно смотрели в сторону. Но мальчик держался стойко. Он взял ее руку в свои и стал нежно поглаживать ладонь.
– Помнишь, как твой отец купил те дурацкие штаны выше колен и они всегда хлопали, когда он шел?
Найла невольно рассмеялась, смахивая слезы.
– Да.
Она не хотела да и не могла поверить в чудо. Но откуда он все это знал? Может, ему рассказали, а он заучил?
Но Портер твердо знал: нет. Он приезжал сюда несколько раз, чтобы убедиться, что воспоминания Кхулуда настоящие. Что семья мальчика не пытается выжать побольше денег из Найлы, как часто бывало в этих краях. Кхулуд знал то, что лишь Найла могла подтвердить или опровергнуть. Насколько доктор мог судить, именно эти воспоминания подтверждали, что Кхулуд был раньше другим человеком.
Найла углубилась в события их общей жизни.
– Ему было все равно, что о нем подумают, он все равно носил эти глупые штаны. Потому что сам смог их купить. На большее денег у него не было.– Она посмотрела на мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Жизнь в сердце гор была тяжелой и нищей. Хрупкий мир испытывал жгучую ненависть ко всем, кто является в эти места и кичится своим богатством. Не в первый раз уже Портер пожалел, что Аль-Сури приехал на «мерседесе».
Покосившаяся жестяная табличка на краю дороги гласила: «Фавара». Неумолчное журчание ручья, по имени которого и была названа горная деревня, наполняло все вокруг.
У развилки дороги печально маячил покосившийся и заброшенный пропускной пункт. Как призрак тех времен, когда местных жителей загоняли в цивилизацию силой.
«Мерседес» осторожно поплыл мимо грубых каменных хижин, которые трудно было назвать домами. Селение уже начало отстраиваться после бедствий войны, но повсюду были еще видны свежие шрамы и раны.
В центре деревушки билось живое сердце – небольшой придорожный магазинчик. Неказистый, зато оснащенный всем необходимым – от мыла и сахара до лампочек и сигарет.
Машина неспешно ехала вдоль улицы. На обочине играли маленькие ребятишки. Трое взрослых друзов сидели за старым, плохо выскобленным столом и потягивали мятный чай из крошечных чашек. В угоду местным традициям они были одеты в турецкие шаровары и веселенькие белые шапки-фески. Двое носили окладистые бороды, их кожа была смуглой и морщинистой.
Третий, с закрученными усами, поднялся, когда Портер вышел из машины. Его уже ждали.
– Ahlen wa sahlen.
Портер улыбнулся в ответ на приветствие.
– Sabah el khair, kifak? – произнес доктор.
«Доброе утро, как поживаете?»
Пожилой друз скромно покачал головой и почему-то погладил себя по колену.
– Mnih, mnih,– ответил он, хотя неуверенное покачивание головы давало понять, что дела у него идут вовсе не так хорошо, как ему хотелось бы показать.
Глаза его красноречиво говорили о другом. Друз был испуган, и его товарищи это прекрасно знали. Его взгляд задержался на Найле, и Портер поторопился представить их друг другу.
Старого друза звали Камаль Тоума. Он хлопнул себя ладонями по бокам. Как и положено в этом случае.
Семья Камаля жила в доме на склоне горы, густо поросшем высокими соснами. На заднем дворике копошились куры, а перед домом росло лимонное дерево. У стены возвышался раскидистый ливанский кедр, и тень его густой кроны защищала от палящих лучей солнца.
Внутри домик поражал чистотой и аккуратностью. Комнаты были обставлены на удивление современной мебелью. С кухни долетали запахи еды, а в прихожей громко тикали старинные часы с маятником.
Тоума провел посетителей в гостиную, попросил располагаться, а сам ускользнул на кухню. Но его приглашению последовала лишь Найла. Портер помедлил, придержав Аль-Сури.
– Пойди к ним,– попросил он.– Скажи, что я приехал. И что я хочу встретиться с ними сегодня.
– Ты же знаешь этих людей,– фыркнул Аль-Сури.– Они тебе не доверяют.
– Скажи, что я привез книгу.– Портер раскрыл папку, которую держал под мышкой, и достал старый потрепанный блокнот в зеленой кожаной обложке, исписанный заметками и набросками. Он сунул блокнот переводчику в руки.– От книги они так легко не отмахнутся.
Аль-Сури удивился. Портер никогда прежде не выпускал блокнот из рук. Книжицу он взял, но все равно сомневался в исходе дела.
– Посмотрим, что получится.
И переводчик быстро вышел из дома, оставив англичанина в прихожей.
Тик-так.
Портер прошел в гостиную к Найле. Что же они так долго возятся? Может, семья успела передумать? Такое случалось.
Волнуясь, Найла снова принялась оплетать руками колени, причем в такт тикающим часам, которые не спеша отмеряли минуты жизни. Так продолжалось, пока не открылась дверь – тихо-мирно, без фанфар.
Найла невольно вскочила, широко распахнутыми глазами оглядывая двоих человек, вошедших в комнату. Старшей была женщина, голову которой покрывал платок-мандил, знак последовательницы религии друзов.
Портер представил женщину, но руку протягивать ей не стал. Женщины друзов не позволяли касаться себя мужчинам, не принадлежащим к семье.
После чего женщина промолвила просто:
– Это Кхулуд.
Кхулуд вышел из-за спины хозяйки дома, в его глазах застыли слезы. Он глубоко дышал, словно впитывал в себя что-то разлитое в воздухе.
– Я слышу твой запах. От тебя пахнет теми же духами, что и в тот вечер, когда мы впервые поцеловались.
Улыбка тронула его губы.
– Я так скучал по тебе! Так скучал!
Найла неуверенно посмотрела на Портера, как бы ища поддержки.
– Что с ним? Почему он не смотрит на меня?
– Он слеп с рождения.
Кхулуд взволнованно шагнул вперед.
– Помнишь, как я полез к тебе под рубашку? Такую голубую, с маленькими птичками на рукавах. И зацепился часами за пуговицу. А ты сказала, что так мне и надо!
Мать Кхулуда смущенно покачала головой.
Найла вспыхнула и отшатнулась. На ее лице отразилось замешательство.
– Перестань! Не нужно говорить о таком.
Кхулуд улыбнулся невинно и удивленно.
– Но ты потому и приехала, разве нет? Почему бы мне не говорить о таком?
Для Найлы ответ был очевиден: потому что перед ней стоял не мужчина, которого она когда-то любила, а маленький мальчик.
Кхулуду Тоума было семь лет от роду.
Она чувствовала себя очень глупо. Кхулуд знал об этом.
– Я – Самир,– настаивал мальчик.– И в то же время – Кхулуд.
Найла задрожала.
– Самир умер,– выдавила она и расплакалась.
Такамоус, смена одежд. Для реинкарнации физическое тело – не более чем одежда для души. Эта одежда существовала всего семь лет. И всегда была ребенком. Портер предупреждал Найлу, что ей будет трудно говорить с мальчиком.
Кхулуд попросил подвести его к Найле. Его хрупкая фигурка потерялась на фоне ее платья, обезумевшие слепые глаза растерянно смотрели в сторону. Но мальчик держался стойко. Он взял ее руку в свои и стал нежно поглаживать ладонь.
– Помнишь, как твой отец купил те дурацкие штаны выше колен и они всегда хлопали, когда он шел?
Найла невольно рассмеялась, смахивая слезы.
– Да.
Она не хотела да и не могла поверить в чудо. Но откуда он все это знал? Может, ему рассказали, а он заучил?
Но Портер твердо знал: нет. Он приезжал сюда несколько раз, чтобы убедиться, что воспоминания Кхулуда настоящие. Что семья мальчика не пытается выжать побольше денег из Найлы, как часто бывало в этих краях. Кхулуд знал то, что лишь Найла могла подтвердить или опровергнуть. Насколько доктор мог судить, именно эти воспоминания подтверждали, что Кхулуд был раньше другим человеком.
Найла углубилась в события их общей жизни.
– Ему было все равно, что о нем подумают, он все равно носил эти глупые штаны. Потому что сам смог их купить. На большее денег у него не было.– Она посмотрела на мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92