Поддержка памяти. Забавные люди эти греки.
– Они несносны!
Ярость Атанатоса эхом прокатилась вдоль изогнутых арок Театра Памяти и гулко отразилась от каменных стен Пороховой башни.
Сирокко молчал, следя за огнем в тигле, где бурлила темная жидкость в маленькой стеклянной колбе. Вокруг стояли реторты и перегонные кубы. Искоса мальчик наблюдал за озадаченными лицами Браге и Кеплера. Хорошо, если император не прикажет казнить дерзкого ученого. Повысить голос на сюзерена равносильно самоубийству.
Но, невзирая на обычную меланхолию, император изволил рассмеяться.
– Какая самоуверенность! Вы меня удивляете, Атанатос. Прошу вас, скажите, кого вы цените выше?
– Себя я ставлю выше любого грека, ваше величество.
Рудольф восхищенно хлопнул в ладоши.
– Проживи вы тысячу лет, Атанатос, вы все равно никогда не сравняетесь с греками. Греки привносят в мир новое. Турки отнимают. А мы, остальные, находимся посередине.
Сирокко понял, что нужно остановить этот спор.
– Мастер Атанатос,– крикнул он,– варево готово!
Ученый наконец смог взять себя в руки.
– С вашего разрешения, ваше величество, мы приступим.
Сирокко прошел через один из пяти входов и протянул императору булькающее зелье.
Император задержал взгляд на бледном лице ученика с яркими пятнами румянца на щеках.
– Какое свеженькое личико! Какие пухлые губки!
Сирокко опустил глаза долу, избегая смотреть повелителю прямо в глаза. Рудольф взял его пальцами за подбородок.
– Сперва попробуй сам.
Сирокко покорно поднес колбу к губам и отхлебнул волшебное зелье. В нем не было отравы.
– Это ваш горячий шоколад, ваше величество. Я смолол бобы сегодня утром. Видите, пальцы до сих пор стерты.
Император взял колбу.
– Не понравилось?
– Возможно, немного тростникового сахара сделало бы вкус более приятным, ваше величество. Но не думаю, что этот напиток войдет в моду.
– Надеюсь, нет. Это наш фамильный секрет.
Атанатос бросил на Сирокко повелительный взгляд, и ученик поспешил улизнуть за сцену.
Рудольф с сомнением поднес колбу к губам.
– Это и есть ваш эликсир, Атанатос?
– Масло какао-бобов не помешает, ваше величество. В нем тоже таится магическая сила, которую можно использовать. Но горячий шоколад – всего лишь малая часть общей схемы.
Он подождал, пока император не осушит до дня стеклянную колбу, после чего показал на один из портретов. Картина изображала женщину.
– Это ваша тетя Мария, ваше величество…
– Слава богу, я знаю, кто это такая! Зачем вы повесили сюда эту старую каргу? Глядя на нее, я всегда вспоминаю о потерянном зубе. До поездки в Испанию у меня был полный набор. Она надеялась выбить из нас с младшим братом Эрнстом протестантскую дурь, которой мы набрались в Вене. Направила нас в Мадрид, чтобы мы приобщились католической строгости местного двора.
Атанатос изобразил искреннее сочувствие.
– Должно быть, это было… трудно.
– Я погрузился в пучины тоски и радости фантазии. Этот чудный напиток, привезенный из Нового Света, давал мне утешение. Покидая Испанию, я захватил с собой рецепт.
Атанатос заподозрил, что именно этот напиток стоил Рудольфу зуба.
Из узкого окна пробился солнечный луч и заиграл на каком-то серебряном предмете. Глаза Рудольфа расширились от восторга.
– Моя шпага!
Он бросился вперед, схватил оружие и взмахнул им над головой.
– После прозябания в Монсеррате, старом жалком монастыре, дядя Филипп взял нас с Эрнстом в Араньез, где мы все лето практиковались в фехтовании! Сколько лет я не видел этого клинка! – Лицо императора осветилось, но радость тут же угасла.– В то лето дядя Филипп слег. Горячка приковала его к постели. Мы с Эрнстом собирались на охоту. Все было хорошо, пока мы его не встретили…
Атанатос ловко подтолкнул Рудольфа к дальнейшим воспоминаниям.
– Это была не ваша вина, он всегда славился горячим нравом, разве не так?
– Не смей говорить дурно о моем кузене доне Карлосе! – взвился император.– Это право принадлежит мне!
– Как пожелаете, ваше величество.
Рудольф осторожно вернул оружие на место.
– Когда моя сестра Анна вышла замуж за дядю Филиппа, я вернулся в Вену. Я был вне себя от счастья, даже не мог спать ночами.
– Годы в Испании оставили глубокий след в вашем сердце.
– Отец сказал, что я стал холодным и отстраненным. Что начал шутить, как испанец. Он требовал, чтобы мы с Эрнстом вели себя по-другому, но было поздно. Мы попались.
Черное облако нависло над Театром Памяти, окутав двоих мужчин. Император разволновался.
– Я думал, что довольно испил из Леты, чтобы навсегда похоронить эти воспоминания. Я так долго не думал об этих днях! Но вот, они снова захватили меня.
– Эти воспоминания, ваше величество, поднялись с илистого дна Леты с помощью портрета, шпаги и стакана горячего шоколада.– Атанатос шагнул к императору и обвел рукой амфитеатр.– Перед нами вся ваша жизнь, в ней есть что вспомнить. Но это всего малая толика того, что я хочу открыть вам, ваше величество.
– Видимо, греки были правы. Жизнь становится проще, если в пути ты вступаешь в реку забвения. Вы и вправду думаете, что в Аиде течет Лета?
– Кто мы без наших воспоминаний, ваше величество?
Император Рудольф невольно ощутил, что театр полностью захватил его внимание,– настолько ярки были воспоминания.
– Теперь я понимаю, зачем вы возвели это сооружение. Продолжайте.
– Пока мы говорили лишь о воспоминаниях из вашей собственной жизни. Но вместе с тем вы обладаете памятью других, прежних жизней. Именно они ведут нас к бессмертию.
– Это теория.
– Это факт! И я докажу это.
– Я много путешествовал, ваше величество, я видел много чудес. Однажды я спускался даже к истокам Нила.
– К истокам? – удивился император.
– Там живут крокодилы, которые прячутся в норы без еды и питья, чтобы пережить долгий период засухи. Перед этим они размножаются и откладывают яйца в песок. Каждый год из яиц вылупляются маленькие крокодильчики. И без помощи родителей они спешат в спасительную глубину, под воду. Едва родившись, ваше величество!
– Родители не ведут их? Ну, это просто инстинкт.
– Именно,– поднял палец Атанатос.– Но что такое – инстинкт? В животном мире инстинкт – это память. Возьмем, к примеру, гусей. Только что вылупившиеся птенцы обладают врожденным восприятием. Когда в небе появляется тень и гусенок видит, что крылья птицы расставлены в стороны, он знает, что это другой гусь, и чувствует себя в безопасности. Тело ястреба похоже на гусиное, но крылья у него направлены вперед, ближе к голове. Гусенок с рождения может опознать другую птицу по полету. Если он видит ястреба, он прячется в укрытие.
– Гиппократ говорил, что животные обладают врожденными свойствами. Вы считаете греков несносными, по непонятным причинам, но читали ли вы работу врача Галена, который жил во втором столетии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Они несносны!
Ярость Атанатоса эхом прокатилась вдоль изогнутых арок Театра Памяти и гулко отразилась от каменных стен Пороховой башни.
Сирокко молчал, следя за огнем в тигле, где бурлила темная жидкость в маленькой стеклянной колбе. Вокруг стояли реторты и перегонные кубы. Искоса мальчик наблюдал за озадаченными лицами Браге и Кеплера. Хорошо, если император не прикажет казнить дерзкого ученого. Повысить голос на сюзерена равносильно самоубийству.
Но, невзирая на обычную меланхолию, император изволил рассмеяться.
– Какая самоуверенность! Вы меня удивляете, Атанатос. Прошу вас, скажите, кого вы цените выше?
– Себя я ставлю выше любого грека, ваше величество.
Рудольф восхищенно хлопнул в ладоши.
– Проживи вы тысячу лет, Атанатос, вы все равно никогда не сравняетесь с греками. Греки привносят в мир новое. Турки отнимают. А мы, остальные, находимся посередине.
Сирокко понял, что нужно остановить этот спор.
– Мастер Атанатос,– крикнул он,– варево готово!
Ученый наконец смог взять себя в руки.
– С вашего разрешения, ваше величество, мы приступим.
Сирокко прошел через один из пяти входов и протянул императору булькающее зелье.
Император задержал взгляд на бледном лице ученика с яркими пятнами румянца на щеках.
– Какое свеженькое личико! Какие пухлые губки!
Сирокко опустил глаза долу, избегая смотреть повелителю прямо в глаза. Рудольф взял его пальцами за подбородок.
– Сперва попробуй сам.
Сирокко покорно поднес колбу к губам и отхлебнул волшебное зелье. В нем не было отравы.
– Это ваш горячий шоколад, ваше величество. Я смолол бобы сегодня утром. Видите, пальцы до сих пор стерты.
Император взял колбу.
– Не понравилось?
– Возможно, немного тростникового сахара сделало бы вкус более приятным, ваше величество. Но не думаю, что этот напиток войдет в моду.
– Надеюсь, нет. Это наш фамильный секрет.
Атанатос бросил на Сирокко повелительный взгляд, и ученик поспешил улизнуть за сцену.
Рудольф с сомнением поднес колбу к губам.
– Это и есть ваш эликсир, Атанатос?
– Масло какао-бобов не помешает, ваше величество. В нем тоже таится магическая сила, которую можно использовать. Но горячий шоколад – всего лишь малая часть общей схемы.
Он подождал, пока император не осушит до дня стеклянную колбу, после чего показал на один из портретов. Картина изображала женщину.
– Это ваша тетя Мария, ваше величество…
– Слава богу, я знаю, кто это такая! Зачем вы повесили сюда эту старую каргу? Глядя на нее, я всегда вспоминаю о потерянном зубе. До поездки в Испанию у меня был полный набор. Она надеялась выбить из нас с младшим братом Эрнстом протестантскую дурь, которой мы набрались в Вене. Направила нас в Мадрид, чтобы мы приобщились католической строгости местного двора.
Атанатос изобразил искреннее сочувствие.
– Должно быть, это было… трудно.
– Я погрузился в пучины тоски и радости фантазии. Этот чудный напиток, привезенный из Нового Света, давал мне утешение. Покидая Испанию, я захватил с собой рецепт.
Атанатос заподозрил, что именно этот напиток стоил Рудольфу зуба.
Из узкого окна пробился солнечный луч и заиграл на каком-то серебряном предмете. Глаза Рудольфа расширились от восторга.
– Моя шпага!
Он бросился вперед, схватил оружие и взмахнул им над головой.
– После прозябания в Монсеррате, старом жалком монастыре, дядя Филипп взял нас с Эрнстом в Араньез, где мы все лето практиковались в фехтовании! Сколько лет я не видел этого клинка! – Лицо императора осветилось, но радость тут же угасла.– В то лето дядя Филипп слег. Горячка приковала его к постели. Мы с Эрнстом собирались на охоту. Все было хорошо, пока мы его не встретили…
Атанатос ловко подтолкнул Рудольфа к дальнейшим воспоминаниям.
– Это была не ваша вина, он всегда славился горячим нравом, разве не так?
– Не смей говорить дурно о моем кузене доне Карлосе! – взвился император.– Это право принадлежит мне!
– Как пожелаете, ваше величество.
Рудольф осторожно вернул оружие на место.
– Когда моя сестра Анна вышла замуж за дядю Филиппа, я вернулся в Вену. Я был вне себя от счастья, даже не мог спать ночами.
– Годы в Испании оставили глубокий след в вашем сердце.
– Отец сказал, что я стал холодным и отстраненным. Что начал шутить, как испанец. Он требовал, чтобы мы с Эрнстом вели себя по-другому, но было поздно. Мы попались.
Черное облако нависло над Театром Памяти, окутав двоих мужчин. Император разволновался.
– Я думал, что довольно испил из Леты, чтобы навсегда похоронить эти воспоминания. Я так долго не думал об этих днях! Но вот, они снова захватили меня.
– Эти воспоминания, ваше величество, поднялись с илистого дна Леты с помощью портрета, шпаги и стакана горячего шоколада.– Атанатос шагнул к императору и обвел рукой амфитеатр.– Перед нами вся ваша жизнь, в ней есть что вспомнить. Но это всего малая толика того, что я хочу открыть вам, ваше величество.
– Видимо, греки были правы. Жизнь становится проще, если в пути ты вступаешь в реку забвения. Вы и вправду думаете, что в Аиде течет Лета?
– Кто мы без наших воспоминаний, ваше величество?
Император Рудольф невольно ощутил, что театр полностью захватил его внимание,– настолько ярки были воспоминания.
– Теперь я понимаю, зачем вы возвели это сооружение. Продолжайте.
– Пока мы говорили лишь о воспоминаниях из вашей собственной жизни. Но вместе с тем вы обладаете памятью других, прежних жизней. Именно они ведут нас к бессмертию.
– Это теория.
– Это факт! И я докажу это.
– Я много путешествовал, ваше величество, я видел много чудес. Однажды я спускался даже к истокам Нила.
– К истокам? – удивился император.
– Там живут крокодилы, которые прячутся в норы без еды и питья, чтобы пережить долгий период засухи. Перед этим они размножаются и откладывают яйца в песок. Каждый год из яиц вылупляются маленькие крокодильчики. И без помощи родителей они спешат в спасительную глубину, под воду. Едва родившись, ваше величество!
– Родители не ведут их? Ну, это просто инстинкт.
– Именно,– поднял палец Атанатос.– Но что такое – инстинкт? В животном мире инстинкт – это память. Возьмем, к примеру, гусей. Только что вылупившиеся птенцы обладают врожденным восприятием. Когда в небе появляется тень и гусенок видит, что крылья птицы расставлены в стороны, он знает, что это другой гусь, и чувствует себя в безопасности. Тело ястреба похоже на гусиное, но крылья у него направлены вперед, ближе к голове. Гусенок с рождения может опознать другую птицу по полету. Если он видит ястреба, он прячется в укрытие.
– Гиппократ говорил, что животные обладают врожденными свойствами. Вы считаете греков несносными, по непонятным причинам, но читали ли вы работу врача Галена, который жил во втором столетии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92