— Ну прямо как Святая Мария в церкви святого Иоанна!
Алуетт приказала девушке не кощунствовать, но была довольна ее похвалой, потому что больше всего боялась предстать перед Рейнером. Инноценция ей все уши прожужжала о том, что ее жених красив, как принц, и Ричард подарил ему роскошный плащ и алые туфли.
Алуетт улыбалась неуемным восторгам Инноценции, для которой Рейнер был сказочным героем.
Дверь отворилась, обдав ноги Алуетт холодным зимним ветром, и она поняла, что пришел Филипп,
— А! Вы прекрасно выглядите. И не подумаешь,
что это вы собирались всю жизнь носить грубое монастырское платье.
Филипп хотел ее обидеть и достиг цели, хотя Алуетт всеми силами старалась держать себя в руках. Благодарю вас, ваше величество.
— Благодарю вас, ваше величество, — передразнил он ее. — Предательница. Сначала вы уверили меня в своей святости, а потом бросились на шею вражескому вассалу! Англичанину! Скажите, Алуетт, неужели англичане лучше это делают, чем французы?
— Я не знаю. — Бедная Алуетт отчаянно боролась с собой, чтобы не потерять достоинства. — Пожалуйста, Филипп, я вовсе не хотела вас обидеть. Клянусь. Я не предавала ни вас, ни Францию. Рейнер хороший человек, и я люблю его. Просто так получилось, что он вассал Ричарда.
Филипп подавил в себе голос совести, который побуждал его оставить Алуетт в покое. Она ведь и так уж достаточно настрадалась из-за него. А разве он не раскаялся? В жилах Алуетт течет его кровь и она принадлежит ему. А что его, то его навсегда.
— Ладно… обручайтесь, — сказал он, намеренно не замечая ее затравленного взгляда, потому что собирался нанести ей еще один удар. — Ваш брат… ну, как бы брат… Он там ждет, чтобы подписать договор. Алуетт, вы любите Анри?
— Анри? Конечно. — Почему Филипп спрашивает об этом? — Он всегда был добр ко мне, словно в самом деле мне брат.
— Тогда вы наверняка не хотите, чтобы с ним случилась какая-нибудь неприятность, ведь правда, Алуетт?
— О чем вы? — прошептала она и похолодела от страшного предчувствия.
— Просто я верю в вашу преданность Франции, а Франция — это я, та chere. Вы ведь не откажетесь служить нам, хотя и собираетесь стать женой врага?
— Мне казалось, что наши враги — язычники, а не христиане, — решительно проговорила она.
— Алуетт, не притворяйтесь дурой! — оборвал ее Филипп. — Что хорошего может дать Франции Ричард? Вы будете моими глазами… ну, скажем, ушами… в его доме.
— Чтобы я шпионила для вас? Никогда.
— Будете, будете, если желаете добра Анри де Шеневи, — равнодушно бросил Филипп, словно речь шла всего-навсего о погоде. — Откажетесь, и он умрет в походе, а виновниками в его смерти будут объявлены сарацины.
— Вы… вы хуже сатаны! — крикнула Алуетт, в ужасе отворачиваясь от Филиппа.
— Тише, сестричка, тише. А то услышат вот жених и свидетели. Мне бы не хотелось отказываться от своего слова. Несколько фраз время от времени о том, что делает Ричард и какие у него планы в отношении наваррки… Кстати, я вас поздравляю с почетным назначением… И ваш брат будет жив и здоров. Думаю, Анри необязательно знать о нашем разговоре.
— Думаю.
Выбора не было. Или шпионить для Филиппа, или убить брата. Она знала, что будет многое знать благодаря Рейнеру, но, если он ее разоблачит, его любовь превратится в ненависть. Филипп приготовил ей неплохую ловушку. Ее мысли, как испуганные мыши, метались в поисках выхода, но выхода не было.
— Я согласна, Филипп, — в конце концов сказала она. — У меня нет выбора.
— У меня мудрая сестренка, — умильно произнес Филипп и направился к двери, но она остановила его.
— Ваше величество, где Эрменгарда? Моя камеристка? Мы посылали за ней, но нам никто ничего не сказал.
— Эрменгарда?.. — повторил он, делая вид, что старается вспомнить. — А, ваша старуха! Она заболела после вашего отъезда. Потом она пришла поговорить со мной… А потом исчезла. Она умерла во сне. Эрменгарда… умерла! Удар был слишком силен. Алуетт даже не смогла заплакать. Только теперь она поняла, что любила эту женщину как мать. И она любила ее материнской любовью. Алуетт была словно в столбняке. Прошло несколько минут прежде, чем до нее стали доходить слова Филиппа.
— Пришла поговорить с вами? — переспросила она. — О чем Эрменгарда могла говорить с вами, ваше величество?
Лучше бы она отвела глаза. Хорошо еще, что она ничего не видит! На мгновение Филипп ощутил угрызения совести, и этого было достаточно, чтобы его голос дрогнул.
— Говорить со мной? — зачем-то повторил он. — Ну… знаете… о многом. Она хотела знать, например, не получал ли я от вас писем. Алуетт, она была старой и не очень крепкой…
Понятно! Он не был готов к ее вопросу.
— Вы ее арестовали и допросили, да? Каким-то образом вы узнали, что Рейнер отправился искать меня, и хотели узнать, кто ему сказал, что я не уехала во Францию. Убийца! — крикнула она, отшатываясь от него.
— Нет, та soeurl Клянусь, ни я, ни мои люди ни разу не прикоснулись к ней! Я просто спросил у нее, не она ли сказала о вас Рейнеру. Откуда я знал, что у нее слабое сердце? — оправдывался он, вспоминая, что ее сердце не выдержало подробных описаний способов, с помощью которых он собирался заставить ее говорить.
— И вы стоите во главе христианского дела, — рассердилась Алуетт.
Однако она понимала, того, что она знает, недостаточно, чтобы избавить ее от домогательств Филиппа. Он король Франции, защищенный своим священным правом, и никто не осмелится посягнуть на него из-за какой-то старой служанки. Если она не смирится и не станет шпионить, жизнь Анри будет в опасности. Рейнер не должен ничего знать, иначе она потеряет его.
На другое утро Рейнер и Алуетт в сопровождении Томаса, Инноценции, четырех воинов и, конечно же, Зевса отплыли из Сицилии. Позднее зимнее солнце сверкало в водах Мессинского пролива. Им предстояло плыть до Калабрии, потом в Кампанию, остановиться для отдыха в Салерно, а потом плыть дальше в Неаполь.
— Почему в Салерно? — спросила Алуетт, поняв по тону Рейнера, что остановка в Салерно не случайна.
— Там лучшая медицинская школа в христианском мире, — ответил Рейнер, и от волнения голос у него дрогнул. — Может, они избавят вас от вашей слепоты, Алуетт.
Палуба заходила ходуном у нее под ногами.
— Избавят? — повторила она, словно не веря собственным ушам. — Ах, любимый, не знаю… Я так долго ничего не вижу. Почему вы думаете?..
— Я думаю, что это возможно. Помните, вы же несколько мгновений не были слепой в нашу первую ночь? Если бы ваша болезнь была неизлечима, этого бы не случилось тогда.
Ей было больно слушать его. Если он поверит в ее исцеление, разочарование будет слишком тяжелым испытанием для него.
— Рейнер, отец показывал меня многим лекарям. Король Филипп даже приглашал еврея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Алуетт приказала девушке не кощунствовать, но была довольна ее похвалой, потому что больше всего боялась предстать перед Рейнером. Инноценция ей все уши прожужжала о том, что ее жених красив, как принц, и Ричард подарил ему роскошный плащ и алые туфли.
Алуетт улыбалась неуемным восторгам Инноценции, для которой Рейнер был сказочным героем.
Дверь отворилась, обдав ноги Алуетт холодным зимним ветром, и она поняла, что пришел Филипп,
— А! Вы прекрасно выглядите. И не подумаешь,
что это вы собирались всю жизнь носить грубое монастырское платье.
Филипп хотел ее обидеть и достиг цели, хотя Алуетт всеми силами старалась держать себя в руках. Благодарю вас, ваше величество.
— Благодарю вас, ваше величество, — передразнил он ее. — Предательница. Сначала вы уверили меня в своей святости, а потом бросились на шею вражескому вассалу! Англичанину! Скажите, Алуетт, неужели англичане лучше это делают, чем французы?
— Я не знаю. — Бедная Алуетт отчаянно боролась с собой, чтобы не потерять достоинства. — Пожалуйста, Филипп, я вовсе не хотела вас обидеть. Клянусь. Я не предавала ни вас, ни Францию. Рейнер хороший человек, и я люблю его. Просто так получилось, что он вассал Ричарда.
Филипп подавил в себе голос совести, который побуждал его оставить Алуетт в покое. Она ведь и так уж достаточно настрадалась из-за него. А разве он не раскаялся? В жилах Алуетт течет его кровь и она принадлежит ему. А что его, то его навсегда.
— Ладно… обручайтесь, — сказал он, намеренно не замечая ее затравленного взгляда, потому что собирался нанести ей еще один удар. — Ваш брат… ну, как бы брат… Он там ждет, чтобы подписать договор. Алуетт, вы любите Анри?
— Анри? Конечно. — Почему Филипп спрашивает об этом? — Он всегда был добр ко мне, словно в самом деле мне брат.
— Тогда вы наверняка не хотите, чтобы с ним случилась какая-нибудь неприятность, ведь правда, Алуетт?
— О чем вы? — прошептала она и похолодела от страшного предчувствия.
— Просто я верю в вашу преданность Франции, а Франция — это я, та chere. Вы ведь не откажетесь служить нам, хотя и собираетесь стать женой врага?
— Мне казалось, что наши враги — язычники, а не христиане, — решительно проговорила она.
— Алуетт, не притворяйтесь дурой! — оборвал ее Филипп. — Что хорошего может дать Франции Ричард? Вы будете моими глазами… ну, скажем, ушами… в его доме.
— Чтобы я шпионила для вас? Никогда.
— Будете, будете, если желаете добра Анри де Шеневи, — равнодушно бросил Филипп, словно речь шла всего-навсего о погоде. — Откажетесь, и он умрет в походе, а виновниками в его смерти будут объявлены сарацины.
— Вы… вы хуже сатаны! — крикнула Алуетт, в ужасе отворачиваясь от Филиппа.
— Тише, сестричка, тише. А то услышат вот жених и свидетели. Мне бы не хотелось отказываться от своего слова. Несколько фраз время от времени о том, что делает Ричард и какие у него планы в отношении наваррки… Кстати, я вас поздравляю с почетным назначением… И ваш брат будет жив и здоров. Думаю, Анри необязательно знать о нашем разговоре.
— Думаю.
Выбора не было. Или шпионить для Филиппа, или убить брата. Она знала, что будет многое знать благодаря Рейнеру, но, если он ее разоблачит, его любовь превратится в ненависть. Филипп приготовил ей неплохую ловушку. Ее мысли, как испуганные мыши, метались в поисках выхода, но выхода не было.
— Я согласна, Филипп, — в конце концов сказала она. — У меня нет выбора.
— У меня мудрая сестренка, — умильно произнес Филипп и направился к двери, но она остановила его.
— Ваше величество, где Эрменгарда? Моя камеристка? Мы посылали за ней, но нам никто ничего не сказал.
— Эрменгарда?.. — повторил он, делая вид, что старается вспомнить. — А, ваша старуха! Она заболела после вашего отъезда. Потом она пришла поговорить со мной… А потом исчезла. Она умерла во сне. Эрменгарда… умерла! Удар был слишком силен. Алуетт даже не смогла заплакать. Только теперь она поняла, что любила эту женщину как мать. И она любила ее материнской любовью. Алуетт была словно в столбняке. Прошло несколько минут прежде, чем до нее стали доходить слова Филиппа.
— Пришла поговорить с вами? — переспросила она. — О чем Эрменгарда могла говорить с вами, ваше величество?
Лучше бы она отвела глаза. Хорошо еще, что она ничего не видит! На мгновение Филипп ощутил угрызения совести, и этого было достаточно, чтобы его голос дрогнул.
— Говорить со мной? — зачем-то повторил он. — Ну… знаете… о многом. Она хотела знать, например, не получал ли я от вас писем. Алуетт, она была старой и не очень крепкой…
Понятно! Он не был готов к ее вопросу.
— Вы ее арестовали и допросили, да? Каким-то образом вы узнали, что Рейнер отправился искать меня, и хотели узнать, кто ему сказал, что я не уехала во Францию. Убийца! — крикнула она, отшатываясь от него.
— Нет, та soeurl Клянусь, ни я, ни мои люди ни разу не прикоснулись к ней! Я просто спросил у нее, не она ли сказала о вас Рейнеру. Откуда я знал, что у нее слабое сердце? — оправдывался он, вспоминая, что ее сердце не выдержало подробных описаний способов, с помощью которых он собирался заставить ее говорить.
— И вы стоите во главе христианского дела, — рассердилась Алуетт.
Однако она понимала, того, что она знает, недостаточно, чтобы избавить ее от домогательств Филиппа. Он король Франции, защищенный своим священным правом, и никто не осмелится посягнуть на него из-за какой-то старой служанки. Если она не смирится и не станет шпионить, жизнь Анри будет в опасности. Рейнер не должен ничего знать, иначе она потеряет его.
На другое утро Рейнер и Алуетт в сопровождении Томаса, Инноценции, четырех воинов и, конечно же, Зевса отплыли из Сицилии. Позднее зимнее солнце сверкало в водах Мессинского пролива. Им предстояло плыть до Калабрии, потом в Кампанию, остановиться для отдыха в Салерно, а потом плыть дальше в Неаполь.
— Почему в Салерно? — спросила Алуетт, поняв по тону Рейнера, что остановка в Салерно не случайна.
— Там лучшая медицинская школа в христианском мире, — ответил Рейнер, и от волнения голос у него дрогнул. — Может, они избавят вас от вашей слепоты, Алуетт.
Палуба заходила ходуном у нее под ногами.
— Избавят? — повторила она, словно не веря собственным ушам. — Ах, любимый, не знаю… Я так долго ничего не вижу. Почему вы думаете?..
— Я думаю, что это возможно. Помните, вы же несколько мгновений не были слепой в нашу первую ночь? Если бы ваша болезнь была неизлечима, этого бы не случилось тогда.
Ей было больно слушать его. Если он поверит в ее исцеление, разочарование будет слишком тяжелым испытанием для него.
— Рейнер, отец показывал меня многим лекарям. Король Филипп даже приглашал еврея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78