По его команде все они удвоили усилия, несмотря на то, что каждый раз, когда отваливался очередной кусок стены, сарацины начинали бить в барабаны, призывая на помощь воинов Саладина. Сражаться на два фронта было тяжело, но удача не изменила крестоносцам.
В Акре жизнь становилась невыносимой. Еды, после двух лет осады, почти не осталось. Одно за другим летели к Саладину письма в клювах голубей (единственная живность, которая еще не была съедена в городе), в которых не было ни одного мало-мальски утешительного сообщения. Когда же один из английских лучников, прицелившись, убил голубя, казалось, словно весь город соединился в отчаянном крике, тогда как крестоносцы с шутками зажарили голубя на костре на глазах осажденных сарацин.
Одиннадцатого июля с грохотом рухнула Проклятая башня, поддавшись наконец саперам и катапультщикам. Но Акру взять в тот день не удалось, хотя большой отряд крестоносцев бросился в пролом, рубя мечами направо и налево.
Со стен доносились крики: «Крест и Гроб Господень!» — а основные силы крестоносцев как ни в чем не бывало поглощали ужин. Ричард решил попридержать своих людей, пусть французы, пизанцы и австрийцы льют кровь, пока он будет вести переговоры с Каракушем, командующим войск в Акре. Ричард знал, что Саладин настаивал на затягивании переговоров до подхода свежих сил из Египта, поэтому он поливал Акру каменными ядрами и угрожал резней, пока на следующий день не была подписана сдача Акры. Это случилось двенадцатого июля.
Глава 24
Ричард торжественно въехал в город на белом как снег арабском скакуне. Рядом с ним были другие вожди крестоносцев — Филипп Французский, Конрад Монферрат, Леопольд Австрийский, король Иерусалима Ги де Лузиньян.
Рейнер скакал справа, готовый в любую минуту предотвратить попытку побежденных сарацин напасть на проезжающих по улицам монархов.
Однако никто не сопротивлялся. Мусульмане, кажется, совсем растерялись и лишь следили большими провалившимися глазами за крестоносцами, разрушившими то, что было создано ими. За легкими занавесками в тихих каменных домах Рейнер видел закутанных женщин, со страхом следивших за передвижением воинов, вливавшихся в город следом за своими правителями. То тут, то там на улицах попадались женщины с детьми. Посмеют ли сотни крестоносцев, жаждущих добычи и мести за погибших товарищей, нарушить указ?
Герольды объявили об условиях сдачи накануне вечером. Неверные пленники стали заложниками, с которыми надо было обращаться вежливо, хотя их взяли под стражу. Через месяц их обменяют на Святой Крест, пятьсот пленников Саладина, двести тысяч византинов Ричарду и Филиппу и тысячу пятьсот византинов Конраду за его помощь в переговорах.
Два союзника-соперника в конце концов расстались и поехали каждый в свои апартаменты: Ричард — в королевский дворец, Филипп — во дворец тамплиеров, а Конрад Монферрат отправился колесить по городу в сопровождении герцога Леопольда, чтобы поднять христианские флаги там, где раньше гордо реяли мусульманские знамена, — на минарете главной мечети и на Сторожевой башне.
Английский король писал жене и сестре, призывая их сойти на берег, и еще даже не успел снять боевые доспехи, как в залу, выпучив глаза, вбежал солдат.
— Сир! Сир! Герцог Австрийский водрузил свой флаг рядом с английским и французским!
За несколько секунд, когда можно было услышать муху, Ричард из любезного «Золотого воина» превратился в рычащего льва.
— Да как он посмел стать наравне со мной?! — Ричард скомкал письмо в кулак. — Пусть он явился сюда раньше Филиппа, но ведь ни он, ни его воины ничего не делали тут, только пили и спали с девками.
— Ваша милость, это всего лишь немножко тщеславия, — попытался успокоить его Блондель, вернувший себе милость короля.
Он вовремя пригнулся, а иначе запущенная в его голову чернильница наверняка попала бы в цель, и выпрямился, не обращая внимания на испорченный гобелен за его спиной.
— Тщеславие? — прорычал Ричард Львиное Сердце. — Да мне плевать на тщеславие этого пропойцы! Дурак! Если его знамена рядом с английскими и французскими, он тоже имеет право на добычу, а этого я не допущу! Знамена надо убрать!
Он перевел взгляд с испуганного менестреля на воинов, словно кто-то из них был виноват в водружении знамен.
В конце концов его полыхающий взгляд остановился на Рейнере.
— Ты… Де Уинслейд… Ты жаждал спасти мою жизнь, когда это было не нужно… Так теперь спаси мою честь! Притащи сюда проклятые тряпки!
Сердце у Рейнера упало, но он поклонился в знак покорности, понимая, что выбора нет. Ричард Львиное Сердце предлагал ему искупить свой промах, когда он поставил короля в неловкое положение перед Эль-Каммасом.
Когда-то в порыве благочестия юный рыцарь сам бы вызвался исполнить приказ, вызвав на поединок любого, кто посмел бы оспорить его права. А теперь он больше всего на свете желал доставить письмо королевам, приглашающее их явиться во дворец. Он мечтал о встрече с Алуетт. Уже видел в мечтах, как помогает ей устраиваться в новой комнате, а потом ищет комнату для себя в одном из захваченных серых каменных домов. Может, у них даже нашлось бы время немного побыть вдвоем.
Он выскочил на полуденный зной, надел шлем, кликнул Томаса и приказал привести — Геракла. Зевса он посадил в тени и приказал сидеть, не желая ненужных осложнений, если с ним будет его громадный любимец.
Неужели любовь к Алуетт лишает его мужества? Неужели Ричард прав? Нет, не прав. Он все также рвется в бой с сарацинами за Святой Крест, за возможность для христианских паломников посещать святые места. А что происходит на самом деле? Христианские монархи бесконечно грызутся за власть, повсюду усталость и отвращение. Но Ричарду плевать на его мысля, ему нужен результат, так что приходится Рейнеру забыть о святой цели и исполнять приказ.
Площадь перед главной мечетью была заполнена празднующими победу крестоносцами. Одни пили вино, другие тащили за собой полураздетых мусульманских женщин. Победители уже обзавелись драгоценностями, богатыми одеждами, великолепной посудой и даже мебелью.
Рейнер предпочел бы, чтобы никто не видел, как он будет снимать флаг австрийского герцога. Чем меньше зрителей, которые могут затеять драку или распустить потом слухи, тем лучше. Но это было бы не по Ричардову, который, будь его воля, притащил бы сюда фанфары, чтобы все знали, что происходит.
— Воины Уинслейда, — негромко приказал он, — окружить мечеть.
— Хо! Рейнер! Счастливый денек выдался, а? — появился Гийом де Барр, едва Рейнер решил спешиться.
По нему было видно, что он уже влил в себя немало сирийского вина.
— Гийом, — обрадовался Рейнер, хотя меньше всего ему хотелось тянуть с выполнением приказа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
В Акре жизнь становилась невыносимой. Еды, после двух лет осады, почти не осталось. Одно за другим летели к Саладину письма в клювах голубей (единственная живность, которая еще не была съедена в городе), в которых не было ни одного мало-мальски утешительного сообщения. Когда же один из английских лучников, прицелившись, убил голубя, казалось, словно весь город соединился в отчаянном крике, тогда как крестоносцы с шутками зажарили голубя на костре на глазах осажденных сарацин.
Одиннадцатого июля с грохотом рухнула Проклятая башня, поддавшись наконец саперам и катапультщикам. Но Акру взять в тот день не удалось, хотя большой отряд крестоносцев бросился в пролом, рубя мечами направо и налево.
Со стен доносились крики: «Крест и Гроб Господень!» — а основные силы крестоносцев как ни в чем не бывало поглощали ужин. Ричард решил попридержать своих людей, пусть французы, пизанцы и австрийцы льют кровь, пока он будет вести переговоры с Каракушем, командующим войск в Акре. Ричард знал, что Саладин настаивал на затягивании переговоров до подхода свежих сил из Египта, поэтому он поливал Акру каменными ядрами и угрожал резней, пока на следующий день не была подписана сдача Акры. Это случилось двенадцатого июля.
Глава 24
Ричард торжественно въехал в город на белом как снег арабском скакуне. Рядом с ним были другие вожди крестоносцев — Филипп Французский, Конрад Монферрат, Леопольд Австрийский, король Иерусалима Ги де Лузиньян.
Рейнер скакал справа, готовый в любую минуту предотвратить попытку побежденных сарацин напасть на проезжающих по улицам монархов.
Однако никто не сопротивлялся. Мусульмане, кажется, совсем растерялись и лишь следили большими провалившимися глазами за крестоносцами, разрушившими то, что было создано ими. За легкими занавесками в тихих каменных домах Рейнер видел закутанных женщин, со страхом следивших за передвижением воинов, вливавшихся в город следом за своими правителями. То тут, то там на улицах попадались женщины с детьми. Посмеют ли сотни крестоносцев, жаждущих добычи и мести за погибших товарищей, нарушить указ?
Герольды объявили об условиях сдачи накануне вечером. Неверные пленники стали заложниками, с которыми надо было обращаться вежливо, хотя их взяли под стражу. Через месяц их обменяют на Святой Крест, пятьсот пленников Саладина, двести тысяч византинов Ричарду и Филиппу и тысячу пятьсот византинов Конраду за его помощь в переговорах.
Два союзника-соперника в конце концов расстались и поехали каждый в свои апартаменты: Ричард — в королевский дворец, Филипп — во дворец тамплиеров, а Конрад Монферрат отправился колесить по городу в сопровождении герцога Леопольда, чтобы поднять христианские флаги там, где раньше гордо реяли мусульманские знамена, — на минарете главной мечети и на Сторожевой башне.
Английский король писал жене и сестре, призывая их сойти на берег, и еще даже не успел снять боевые доспехи, как в залу, выпучив глаза, вбежал солдат.
— Сир! Сир! Герцог Австрийский водрузил свой флаг рядом с английским и французским!
За несколько секунд, когда можно было услышать муху, Ричард из любезного «Золотого воина» превратился в рычащего льва.
— Да как он посмел стать наравне со мной?! — Ричард скомкал письмо в кулак. — Пусть он явился сюда раньше Филиппа, но ведь ни он, ни его воины ничего не делали тут, только пили и спали с девками.
— Ваша милость, это всего лишь немножко тщеславия, — попытался успокоить его Блондель, вернувший себе милость короля.
Он вовремя пригнулся, а иначе запущенная в его голову чернильница наверняка попала бы в цель, и выпрямился, не обращая внимания на испорченный гобелен за его спиной.
— Тщеславие? — прорычал Ричард Львиное Сердце. — Да мне плевать на тщеславие этого пропойцы! Дурак! Если его знамена рядом с английскими и французскими, он тоже имеет право на добычу, а этого я не допущу! Знамена надо убрать!
Он перевел взгляд с испуганного менестреля на воинов, словно кто-то из них был виноват в водружении знамен.
В конце концов его полыхающий взгляд остановился на Рейнере.
— Ты… Де Уинслейд… Ты жаждал спасти мою жизнь, когда это было не нужно… Так теперь спаси мою честь! Притащи сюда проклятые тряпки!
Сердце у Рейнера упало, но он поклонился в знак покорности, понимая, что выбора нет. Ричард Львиное Сердце предлагал ему искупить свой промах, когда он поставил короля в неловкое положение перед Эль-Каммасом.
Когда-то в порыве благочестия юный рыцарь сам бы вызвался исполнить приказ, вызвав на поединок любого, кто посмел бы оспорить его права. А теперь он больше всего на свете желал доставить письмо королевам, приглашающее их явиться во дворец. Он мечтал о встрече с Алуетт. Уже видел в мечтах, как помогает ей устраиваться в новой комнате, а потом ищет комнату для себя в одном из захваченных серых каменных домов. Может, у них даже нашлось бы время немного побыть вдвоем.
Он выскочил на полуденный зной, надел шлем, кликнул Томаса и приказал привести — Геракла. Зевса он посадил в тени и приказал сидеть, не желая ненужных осложнений, если с ним будет его громадный любимец.
Неужели любовь к Алуетт лишает его мужества? Неужели Ричард прав? Нет, не прав. Он все также рвется в бой с сарацинами за Святой Крест, за возможность для христианских паломников посещать святые места. А что происходит на самом деле? Христианские монархи бесконечно грызутся за власть, повсюду усталость и отвращение. Но Ричарду плевать на его мысля, ему нужен результат, так что приходится Рейнеру забыть о святой цели и исполнять приказ.
Площадь перед главной мечетью была заполнена празднующими победу крестоносцами. Одни пили вино, другие тащили за собой полураздетых мусульманских женщин. Победители уже обзавелись драгоценностями, богатыми одеждами, великолепной посудой и даже мебелью.
Рейнер предпочел бы, чтобы никто не видел, как он будет снимать флаг австрийского герцога. Чем меньше зрителей, которые могут затеять драку или распустить потом слухи, тем лучше. Но это было бы не по Ричардову, который, будь его воля, притащил бы сюда фанфары, чтобы все знали, что происходит.
— Воины Уинслейда, — негромко приказал он, — окружить мечеть.
— Хо! Рейнер! Счастливый денек выдался, а? — появился Гийом де Барр, едва Рейнер решил спешиться.
По нему было видно, что он уже влил в себя немало сирийского вина.
— Гийом, — обрадовался Рейнер, хотя меньше всего ему хотелось тянуть с выполнением приказа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78