Сначала он читал жалость в глазах людей, потом презрение. Слухи опережали его. Люди говорили друг другу: «Бойтесь рыжего англичанина с холодным взглядом голубых глаз и его пса… он только и ищет с кем бы ему подраться! Не удивительно, что женщина убежала от него!»
Инноценция отыскала Рейнера на крыше его дома. Был поздний вечер. Рейнер пил уже два часа, оплакивая себя, свою свадьбу, свое будущее. Из головы у него не шли слова Перонеллы: «Наверное, ему просто не приходит в голову, что мадемуазель де Шеневи могла переменить свое решение…» Черт бы ее побрал за то, что она заронила сомнение в его голову, и черт бы побрал служанку Алуетт вместе с ее проклятым письмом!
— Милорд, — жалобно сказала она, протягивая ему какую-то бумагу. — Вот, я нашла, когда перебирала вещи госпожи. Оно адресовано вам, сэр Рейнер…
Он чуть было не спросил Инноценцию, добрые ли в нем новости… Может, она просто решила покапризничать, и сейчас все разрешится. Вот уж она посмеются! Однако отчаянное выражение на лице сицилийки удержало его от расспросов.
— Я. ..Я… простите меня… Я его прочитала… Мне не терпелось узнать, куда она пропала… Ох, про — стите меня, милорд…
Он так и не понял, за что должен простить ее, то ли за то, что она не сдержала любопытства, то ли за то, что было в письме, но, стоило ему прочитать первые строчки, и это стало неважно.
Сэру Рейнеру, рыцарю короля Ричарда:
Если я когда и любила земного мужчину, то это вас, Рейнер, но мне было видение и я отказываюсь от венчания, чтобы стать невестой нашего Господа. Ничего хорошего все равно бы не вышло, если бы я нарушила данную Ему клятву. Не надо искать меня. Я нашла монастырь, где буду недоступна мирским соблазнам. Мир и покой снизошли на меня, чего я и вам желаю. Простите меня за боль, которую я, не желая того, причиняю вам.
Алуетт де Шеневи.
Рейнер смял письмо в кулаке. Гнев и отчаяние боролись в нем.
— Нет! — прошептал он наконец. — Нет! Она бы не сделала этого во второй раз! Она любит меня. Она радовалась нашей свадьбе. Нет, ей не хотелось той жизни, которую она попробовала в Сицилии.
Однако в руке у него было неопровержимое доказательство того, что Алуетт все-таки испугалась и не решилась стать частью живого мира, его мира. Нет, она предпочла башню из слоновой кости и давно умерших святых, и Самого Господа, который, будь он подобрее, наверняка хоть бы раз явился к людям за почти двенадцать веков… Разве распятие Плотника не говорит о том, что Он был добрым?
— Итак, она все-таки решила сбежать и спрятаться от меня в монастыре, — рявкнул Рейнер. — Очень хорошо. Так тому и быть. Зачем мне ломать свою жизнь? В конце концов, я здесь, чтобы убивать сарацин, а не заводить шашни с девицами.
Инноценция попятилась к лестнице, испугавшись его взгляда, в котором больше не было ни доброты, ни дружелюбия, отличавших его от озверевших от крови разбойников, тоже носивших на спине и груди крест. Огонь погас в его глазах, и теперь в них было пусто…
На почтительном расстоянии Инноценция шла за Рейнером и его псом, когда они покинули каменный дом и направились в центр города. Изредка пес оглядывался и лаял, посматривая, не собирается ли кто обидеть девушку, а его хозяин шел вперед не разбирая дороги, словно в каком-то кошмарном сне. В конце концов он остановился возле маленькой таверны, каких было полным-полно по всему городу, и уселся за первый же стоявший на его пути стол. Бросив хозяину горсть монет, он заказал вина для всех.
Фулк де Лангр все еще не мог прийти в себя от того, как удачно все вышло. Алуетт принесли на корабль, пока она была без чувств, и это тоже было хорошо, потому что, приди она в себя, и ее крики и возня могли бы вызвать ненужное любопытство и привлечь внимание людей на улицах города. Но она не пришла в себя, когда простыню сняли, а ее положили на койку в его каюте. Он даже прикоснулся к ее груди, чтобы убедиться, не перестала ли она дышать. Успокоившись, Фулк задумался над тем, как ему добиться от нее покорности, когда она проснется.
Чтобы скрасить себе ожидание, он вышел на палубу и радостно улыбнулся при виде удалявшейся с глаз Акры и садившегося за горой Кармель солнца. Ощутив вдруг прилив щедрости, он предложил выпить капитану-генуэзцу, не обращая внимания на то, что тот посматривает на него не совсем дружелюбно. Черт с ним! Может, ревнует? Наверняка он заметил, что Фулк с солдатами пронес в каюту завернутую в простыню женщину. Пусть его! Фулк заплатил два золотых византина сверху, чтобы на ночь занять каюту капитана и избежать вопросов настырных пассажиров, если им что померещится.
Несмотря на успокаивающее действие вина, Фулк совсем разволновался, когда спустился вниз и обнаружил, что Алуетт все еще без сознания.
Тихонько прижав ладонь к ее носу, он облегченно вздохнул, но, чтобы окончательно удостовериться, поднял ей веки и заглянул в слепые глаза. Зрачки сократились, когда он поднес поближе свечу.
Взяв нож, Фулк разрезал шелковый корсаж и сорочку из великолепного египетского полотна.
В сгущающихся сумерках он смотрел на поднимавшиеся и опадавшие в синих прожилках груди, потом протянул руки и стал ласкать розовые соски, но Алуетт ничем не выдала, что чувствует его прикосновение.
Несколько минут он размышлял, не взять ли ее, как она есть…бесчувственную и бессловесную. Войти в нее и излить в нее свое семя, пока она лежит, ни о чем не ведая. И сам удивился тому, насколько равнодушно воспринял эту мысль, словно он не мужчина, а евнух. Нет, ему надо, чтобы она ожила, чтобы сопротивлялась и восставала против него всем своим женским естеством, все равно ей с ним де справиться. Вот тогда, с Божьей помощью, он ей докажет! Он прикрыл ее простыней и сел рядом. Лет, надо подождать… Она этого стоит!
На рассвете, когда показался Тир, Фулк совсем отчаялся. Алуетт де Шеневи не пришла в себя, и не было никакой надежды, что ее состояние улучшится. Неужели он слишком сильно ударил ее? Господи, да он только прикоснулся к ней, чтобы она замолчала.
Вот будет дело, если Филипп узнает, что его сестра умерла от удара, расколовшего ей череп. Да сам ад не сравнится с тем, что устроит ему Филипп Капет!
Пока Фулк высаживался на берег, ему пришло в голову, что удача все-таки пока не оставила его. Филиппа еще не было, и его не ждали раньше назначенного времени. «Прекрасно, — подумал Фулк. — Надо поискать какого-нибудь сарацинского лекаря… или еврейского… и пусть он ее вылечит до приезда Филиппа».
— Эй! Ты там! — окликнул он темнокожего сарацина. — Мне нужен лекарь. Я тебе заплачу… И ему тоже… Хорошо заплачу.
— Кому лекарь, эфенди? — спросил сарацин, поднимая на него наглые глаза. Несмотря на почтительное «эфенди», никакой почтительности в его голосе не было.
— Ну, конечно, не мне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Инноценция отыскала Рейнера на крыше его дома. Был поздний вечер. Рейнер пил уже два часа, оплакивая себя, свою свадьбу, свое будущее. Из головы у него не шли слова Перонеллы: «Наверное, ему просто не приходит в голову, что мадемуазель де Шеневи могла переменить свое решение…» Черт бы ее побрал за то, что она заронила сомнение в его голову, и черт бы побрал служанку Алуетт вместе с ее проклятым письмом!
— Милорд, — жалобно сказала она, протягивая ему какую-то бумагу. — Вот, я нашла, когда перебирала вещи госпожи. Оно адресовано вам, сэр Рейнер…
Он чуть было не спросил Инноценцию, добрые ли в нем новости… Может, она просто решила покапризничать, и сейчас все разрешится. Вот уж она посмеются! Однако отчаянное выражение на лице сицилийки удержало его от расспросов.
— Я. ..Я… простите меня… Я его прочитала… Мне не терпелось узнать, куда она пропала… Ох, про — стите меня, милорд…
Он так и не понял, за что должен простить ее, то ли за то, что она не сдержала любопытства, то ли за то, что было в письме, но, стоило ему прочитать первые строчки, и это стало неважно.
Сэру Рейнеру, рыцарю короля Ричарда:
Если я когда и любила земного мужчину, то это вас, Рейнер, но мне было видение и я отказываюсь от венчания, чтобы стать невестой нашего Господа. Ничего хорошего все равно бы не вышло, если бы я нарушила данную Ему клятву. Не надо искать меня. Я нашла монастырь, где буду недоступна мирским соблазнам. Мир и покой снизошли на меня, чего я и вам желаю. Простите меня за боль, которую я, не желая того, причиняю вам.
Алуетт де Шеневи.
Рейнер смял письмо в кулаке. Гнев и отчаяние боролись в нем.
— Нет! — прошептал он наконец. — Нет! Она бы не сделала этого во второй раз! Она любит меня. Она радовалась нашей свадьбе. Нет, ей не хотелось той жизни, которую она попробовала в Сицилии.
Однако в руке у него было неопровержимое доказательство того, что Алуетт все-таки испугалась и не решилась стать частью живого мира, его мира. Нет, она предпочла башню из слоновой кости и давно умерших святых, и Самого Господа, который, будь он подобрее, наверняка хоть бы раз явился к людям за почти двенадцать веков… Разве распятие Плотника не говорит о том, что Он был добрым?
— Итак, она все-таки решила сбежать и спрятаться от меня в монастыре, — рявкнул Рейнер. — Очень хорошо. Так тому и быть. Зачем мне ломать свою жизнь? В конце концов, я здесь, чтобы убивать сарацин, а не заводить шашни с девицами.
Инноценция попятилась к лестнице, испугавшись его взгляда, в котором больше не было ни доброты, ни дружелюбия, отличавших его от озверевших от крови разбойников, тоже носивших на спине и груди крест. Огонь погас в его глазах, и теперь в них было пусто…
На почтительном расстоянии Инноценция шла за Рейнером и его псом, когда они покинули каменный дом и направились в центр города. Изредка пес оглядывался и лаял, посматривая, не собирается ли кто обидеть девушку, а его хозяин шел вперед не разбирая дороги, словно в каком-то кошмарном сне. В конце концов он остановился возле маленькой таверны, каких было полным-полно по всему городу, и уселся за первый же стоявший на его пути стол. Бросив хозяину горсть монет, он заказал вина для всех.
Фулк де Лангр все еще не мог прийти в себя от того, как удачно все вышло. Алуетт принесли на корабль, пока она была без чувств, и это тоже было хорошо, потому что, приди она в себя, и ее крики и возня могли бы вызвать ненужное любопытство и привлечь внимание людей на улицах города. Но она не пришла в себя, когда простыню сняли, а ее положили на койку в его каюте. Он даже прикоснулся к ее груди, чтобы убедиться, не перестала ли она дышать. Успокоившись, Фулк задумался над тем, как ему добиться от нее покорности, когда она проснется.
Чтобы скрасить себе ожидание, он вышел на палубу и радостно улыбнулся при виде удалявшейся с глаз Акры и садившегося за горой Кармель солнца. Ощутив вдруг прилив щедрости, он предложил выпить капитану-генуэзцу, не обращая внимания на то, что тот посматривает на него не совсем дружелюбно. Черт с ним! Может, ревнует? Наверняка он заметил, что Фулк с солдатами пронес в каюту завернутую в простыню женщину. Пусть его! Фулк заплатил два золотых византина сверху, чтобы на ночь занять каюту капитана и избежать вопросов настырных пассажиров, если им что померещится.
Несмотря на успокаивающее действие вина, Фулк совсем разволновался, когда спустился вниз и обнаружил, что Алуетт все еще без сознания.
Тихонько прижав ладонь к ее носу, он облегченно вздохнул, но, чтобы окончательно удостовериться, поднял ей веки и заглянул в слепые глаза. Зрачки сократились, когда он поднес поближе свечу.
Взяв нож, Фулк разрезал шелковый корсаж и сорочку из великолепного египетского полотна.
В сгущающихся сумерках он смотрел на поднимавшиеся и опадавшие в синих прожилках груди, потом протянул руки и стал ласкать розовые соски, но Алуетт ничем не выдала, что чувствует его прикосновение.
Несколько минут он размышлял, не взять ли ее, как она есть…бесчувственную и бессловесную. Войти в нее и излить в нее свое семя, пока она лежит, ни о чем не ведая. И сам удивился тому, насколько равнодушно воспринял эту мысль, словно он не мужчина, а евнух. Нет, ему надо, чтобы она ожила, чтобы сопротивлялась и восставала против него всем своим женским естеством, все равно ей с ним де справиться. Вот тогда, с Божьей помощью, он ей докажет! Он прикрыл ее простыней и сел рядом. Лет, надо подождать… Она этого стоит!
На рассвете, когда показался Тир, Фулк совсем отчаялся. Алуетт де Шеневи не пришла в себя, и не было никакой надежды, что ее состояние улучшится. Неужели он слишком сильно ударил ее? Господи, да он только прикоснулся к ней, чтобы она замолчала.
Вот будет дело, если Филипп узнает, что его сестра умерла от удара, расколовшего ей череп. Да сам ад не сравнится с тем, что устроит ему Филипп Капет!
Пока Фулк высаживался на берег, ему пришло в голову, что удача все-таки пока не оставила его. Филиппа еще не было, и его не ждали раньше назначенного времени. «Прекрасно, — подумал Фулк. — Надо поискать какого-нибудь сарацинского лекаря… или еврейского… и пусть он ее вылечит до приезда Филиппа».
— Эй! Ты там! — окликнул он темнокожего сарацина. — Мне нужен лекарь. Я тебе заплачу… И ему тоже… Хорошо заплачу.
— Кому лекарь, эфенди? — спросил сарацин, поднимая на него наглые глаза. Несмотря на почтительное «эфенди», никакой почтительности в его голосе не было.
— Ну, конечно, не мне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78