о плевательницах, бильярдных столах, марках виски и покерных фишках. О пепельницах.
— Мужской подход.
— Верно. Но мне нравится деловая сторона. Надо все записывать, аккуратно вести счета, проявлять осмотрительность. Но особенно, — призналась она с усмешкой, — приятно смотреть, как прибыли каждый месяц понемногу растут. Это означает, что я проявила смекалку и все сделала правильно.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Иногда я устаю от ежедневной работы в салуне. Вы только не подумайте, я не жалуюсь, но это мужское дело, и я всегда…
Она не знала, как это выразить. Просто ей казалось, что работа в салуне вынуждает ее постоянно подавлять в себе женское начало.
— Вы всегда остаетесь женщиной.
Чувствуя себя законченной дурой, Кэйди покраснела.
— Ну, да.
— Хотите еще пива?
— Ладно, но только одно, — решительно предупредила она.
В салуне почти никого не осталось. Лишь самые неисправимые забулдыги по временам бросали на нее и Джесса любопытные взгляды. К завтрашнему дню весь Парадиз будет знать, что Кэйди Макгилл провела вечер, смеясь и выпивая в обществе наемного убийцы.
— Сдавайте, — предложил Джесс. Кэйди застонала, вытащив пятерку, потом захлопала в ладоши, когда ему выпала четверка.
— Расскажите о вашем детстве.
Он послал ей кривую улыбку. — И почему это вас так интересует?
— Просто хочу знать, вот и все. У вас есть братья или сестры?
— Нет.
Он помедлил, но потом добавил, не глядя на нее:
— Разве что двоюродные.
— Кузен или кузина?
— Кузен.
— Вы были близки?
— Да. Мы были очень близки, — вдруг добавил Джесс, загадочно усмехнувшись.
— Расскажите мне о нем. Как его звали?
— Мэрион. Мэрион Голт.
— Он был старше или моложе вас?
— Моложе на десять лет.
— Вы с ним похожи?
Джесс опять улыбнулся.
— Нет, мы с Мэрионом совсем не похожи. Скорее наоборот. По правде говоря… из него так и не вышло ничего путного. Когда мы были детьми, он меня обожал, бегал за мной хвостиком. Ну… вы же знаете, как это бывает с детьми. Как будто на мне свет клином сошелся. Когда мы все пошли на войну — я, мой отец и его отец, — он остался на ферме, попытался сам вести хозяйство. Мы разводили лошадей: скаковых чистокровок. Но у него ничего не вышло. Его отец погиб под Виксбергом, а через год заболела и умерла его мать. К концу войны лошадей не осталось: обе армии конфисковывали их понемногу. И денег не было, чтобы закупить новых.
— Что же он предпринял?
— Отправился на запад. Брался за всякую случайную работу, У него не было никакой определенной цели.
Его странная подавленность встревожила Кэйди.
— Вы не пытались ему помочь? Она вдруг смутилась и опустила глаза. — Извините, меня это совершенно не касается.
— У меня была своя жизнь. К тому же я был не в ладах с законом, мне пришлось бежать из Кентукки, потому что… ну, вы, наверное, уже прочли все это в газете.
Тут она вспомнила.
— Вы все еще в бегах?
— Нет-нет, это было пятнадцать лет назад, срок давности истек. Как бы то ни было, с тех пор мы с Мэрионом пару раз сталкивались. Последний раз я видел его не так давно. В Окленде, — пояснил он, снова улыбнувшись своей загадочной улыбкой.
— Это ведь там вас ранили?
Он отхлебнул еще пива.
— Это случилось позже. Мой кузен нашел там работу: его наняли объезжать мустангов для владельца богатого ранчо в Сономе.
— Что ж, — нерешительно протянула Кэйди, — по крайней мере он нашел работу с лошадьми.
Джесс безрадостно рассмеялся.
— Он терпеть не может свою работу. Ему не нравится укрощать мустангов. К тому же работать не на себя, а на дядю… — Он покачал головой. — Его это с ума сводит.
Наступило молчание.
— Хватит об этом, — внезапно оборвал себя Джесс, выходя из задумчивости и тасуя карты. — Вы слишком много из меня выжали за одну жалкую четверку треф. Сдавайте.
Она проиграла. Его ленивая коварная усмешка заставила ее задрожать.
— Мисс Макгилл.
— Да?
— Откуда у вас эта татуировка? Его глаза искрились весельем, сама она тоже едва не рассмеялась.
— Какая татуировка? — И что за безумие на нее нашло? Ей хотелось, чтобы он опустил глаза и посмотрел на нее там. Он так и сделал.
— Вот эта, — тихо пояснил он.
Она отвела взгляд с самым невинным видом, прекрасно зная, что в этом платье татуировка не видна, если только не наклониться низко-низко.
— Откуда вы знаете, что она у меня есть?
— Я ее видел. Можно даже сказать, я с нее глаз не сводил. Что там изображено: какая-то птица?
—Орел, — ответила Кэйди, вздымая грудь глубоком вздохе, чтобы ему было чем полюбоваться.
Господи Боже, она не кокетничала с мужчиной столь откровенно с… она сама не смогла бы вспомнить, с каких пор. Даже с Джейми О’Дулом она не позволяла себе подобной разнузданности.
— Это символ свободы. Я ношу его в память… об одном человеке.
— Кто это?
— Его звали Джеймс. Джеймс О’Дул. Он уже умер. — Кэйди уставилась в кружку с пивом и принялась с грустью изучать пену.
— Примите мои соболезнования.
Она дерзко вскинула голову.
— Он был солдатом удачи, воевал в армии краснорубашечников Гарибальди . Пал в сражении за освобождение Неаполя. А это… — она провела рукой по лифу платья, — это память о нем. — Выждав несколько секунд для приличия, Кэйди подняла голову и посмотрела на Джесса. Настал его черед хмуриться, глядя в кружку с пивом. Ей показалось, что вид у него… раздосадованный. Неужели ее рассказ вызвал у него ревность? Полная нелепость: ведь всего несколько дней назад он считал ее проституткой! И его это ни капельки не смутило. И все-таки… он ревнует? Какая заманчивая мысль.
— Уже поздно, — заметила Кэйди.
— Да.
Джесс поднял голову, и у нее сердце защемило от его улыбки.
— Осталось время для последнего вопроса.
Он перевернул колоду. Оказалось, что снизу лежит туз пик.
— Вы только посмотрите!
— Вы это подстроили.
— Не докажете.
Она с безнадежным видом откинулась на спинку стула.
— Ладно, валяйте.
— Почему вы так разозлились на меня? Ну… вы же знаете. В тот день, в вашей комнате.
— Я не злилась.
— Вы были вне себя.
— Ничего подобного.
— А вот и да.
— А вот и нет.
— Ну допустим.
Он поставил локти на стол и наклонился к ней.
— Я хочу извиниться за свои слова, Кэйди. За то, что тогда подумал.
— Поверьте, это не имеет никакого значения.
— Для меня имеет. Я совершил ошибку и хочу, чтобы вы знали: вашей вины тут нет. Вы ничего такого не сделали и не сказали, чтобы навести меня на эту мысль. И ваша внешность тут тоже ни при чем. И манера одеваться. Просто я свалял дурака.
Кэйди заглянула в его серые глаза и почувствовала, что ее затягивает в омут. Они сидели в салуне, пили пиво, она в бесстыжем платье едва могла присесть, настолько оно тесно в бедрах, а он заявляет, что принял ее за шлюху по недоразумению и что это он сам во всем виноват.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Мужской подход.
— Верно. Но мне нравится деловая сторона. Надо все записывать, аккуратно вести счета, проявлять осмотрительность. Но особенно, — призналась она с усмешкой, — приятно смотреть, как прибыли каждый месяц понемногу растут. Это означает, что я проявила смекалку и все сделала правильно.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Иногда я устаю от ежедневной работы в салуне. Вы только не подумайте, я не жалуюсь, но это мужское дело, и я всегда…
Она не знала, как это выразить. Просто ей казалось, что работа в салуне вынуждает ее постоянно подавлять в себе женское начало.
— Вы всегда остаетесь женщиной.
Чувствуя себя законченной дурой, Кэйди покраснела.
— Ну, да.
— Хотите еще пива?
— Ладно, но только одно, — решительно предупредила она.
В салуне почти никого не осталось. Лишь самые неисправимые забулдыги по временам бросали на нее и Джесса любопытные взгляды. К завтрашнему дню весь Парадиз будет знать, что Кэйди Макгилл провела вечер, смеясь и выпивая в обществе наемного убийцы.
— Сдавайте, — предложил Джесс. Кэйди застонала, вытащив пятерку, потом захлопала в ладоши, когда ему выпала четверка.
— Расскажите о вашем детстве.
Он послал ей кривую улыбку. — И почему это вас так интересует?
— Просто хочу знать, вот и все. У вас есть братья или сестры?
— Нет.
Он помедлил, но потом добавил, не глядя на нее:
— Разве что двоюродные.
— Кузен или кузина?
— Кузен.
— Вы были близки?
— Да. Мы были очень близки, — вдруг добавил Джесс, загадочно усмехнувшись.
— Расскажите мне о нем. Как его звали?
— Мэрион. Мэрион Голт.
— Он был старше или моложе вас?
— Моложе на десять лет.
— Вы с ним похожи?
Джесс опять улыбнулся.
— Нет, мы с Мэрионом совсем не похожи. Скорее наоборот. По правде говоря… из него так и не вышло ничего путного. Когда мы были детьми, он меня обожал, бегал за мной хвостиком. Ну… вы же знаете, как это бывает с детьми. Как будто на мне свет клином сошелся. Когда мы все пошли на войну — я, мой отец и его отец, — он остался на ферме, попытался сам вести хозяйство. Мы разводили лошадей: скаковых чистокровок. Но у него ничего не вышло. Его отец погиб под Виксбергом, а через год заболела и умерла его мать. К концу войны лошадей не осталось: обе армии конфисковывали их понемногу. И денег не было, чтобы закупить новых.
— Что же он предпринял?
— Отправился на запад. Брался за всякую случайную работу, У него не было никакой определенной цели.
Его странная подавленность встревожила Кэйди.
— Вы не пытались ему помочь? Она вдруг смутилась и опустила глаза. — Извините, меня это совершенно не касается.
— У меня была своя жизнь. К тому же я был не в ладах с законом, мне пришлось бежать из Кентукки, потому что… ну, вы, наверное, уже прочли все это в газете.
Тут она вспомнила.
— Вы все еще в бегах?
— Нет-нет, это было пятнадцать лет назад, срок давности истек. Как бы то ни было, с тех пор мы с Мэрионом пару раз сталкивались. Последний раз я видел его не так давно. В Окленде, — пояснил он, снова улыбнувшись своей загадочной улыбкой.
— Это ведь там вас ранили?
Он отхлебнул еще пива.
— Это случилось позже. Мой кузен нашел там работу: его наняли объезжать мустангов для владельца богатого ранчо в Сономе.
— Что ж, — нерешительно протянула Кэйди, — по крайней мере он нашел работу с лошадьми.
Джесс безрадостно рассмеялся.
— Он терпеть не может свою работу. Ему не нравится укрощать мустангов. К тому же работать не на себя, а на дядю… — Он покачал головой. — Его это с ума сводит.
Наступило молчание.
— Хватит об этом, — внезапно оборвал себя Джесс, выходя из задумчивости и тасуя карты. — Вы слишком много из меня выжали за одну жалкую четверку треф. Сдавайте.
Она проиграла. Его ленивая коварная усмешка заставила ее задрожать.
— Мисс Макгилл.
— Да?
— Откуда у вас эта татуировка? Его глаза искрились весельем, сама она тоже едва не рассмеялась.
— Какая татуировка? — И что за безумие на нее нашло? Ей хотелось, чтобы он опустил глаза и посмотрел на нее там. Он так и сделал.
— Вот эта, — тихо пояснил он.
Она отвела взгляд с самым невинным видом, прекрасно зная, что в этом платье татуировка не видна, если только не наклониться низко-низко.
— Откуда вы знаете, что она у меня есть?
— Я ее видел. Можно даже сказать, я с нее глаз не сводил. Что там изображено: какая-то птица?
—Орел, — ответила Кэйди, вздымая грудь глубоком вздохе, чтобы ему было чем полюбоваться.
Господи Боже, она не кокетничала с мужчиной столь откровенно с… она сама не смогла бы вспомнить, с каких пор. Даже с Джейми О’Дулом она не позволяла себе подобной разнузданности.
— Это символ свободы. Я ношу его в память… об одном человеке.
— Кто это?
— Его звали Джеймс. Джеймс О’Дул. Он уже умер. — Кэйди уставилась в кружку с пивом и принялась с грустью изучать пену.
— Примите мои соболезнования.
Она дерзко вскинула голову.
— Он был солдатом удачи, воевал в армии краснорубашечников Гарибальди . Пал в сражении за освобождение Неаполя. А это… — она провела рукой по лифу платья, — это память о нем. — Выждав несколько секунд для приличия, Кэйди подняла голову и посмотрела на Джесса. Настал его черед хмуриться, глядя в кружку с пивом. Ей показалось, что вид у него… раздосадованный. Неужели ее рассказ вызвал у него ревность? Полная нелепость: ведь всего несколько дней назад он считал ее проституткой! И его это ни капельки не смутило. И все-таки… он ревнует? Какая заманчивая мысль.
— Уже поздно, — заметила Кэйди.
— Да.
Джесс поднял голову, и у нее сердце защемило от его улыбки.
— Осталось время для последнего вопроса.
Он перевернул колоду. Оказалось, что снизу лежит туз пик.
— Вы только посмотрите!
— Вы это подстроили.
— Не докажете.
Она с безнадежным видом откинулась на спинку стула.
— Ладно, валяйте.
— Почему вы так разозлились на меня? Ну… вы же знаете. В тот день, в вашей комнате.
— Я не злилась.
— Вы были вне себя.
— Ничего подобного.
— А вот и да.
— А вот и нет.
— Ну допустим.
Он поставил локти на стол и наклонился к ней.
— Я хочу извиниться за свои слова, Кэйди. За то, что тогда подумал.
— Поверьте, это не имеет никакого значения.
— Для меня имеет. Я совершил ошибку и хочу, чтобы вы знали: вашей вины тут нет. Вы ничего такого не сделали и не сказали, чтобы навести меня на эту мысль. И ваша внешность тут тоже ни при чем. И манера одеваться. Просто я свалял дурака.
Кэйди заглянула в его серые глаза и почувствовала, что ее затягивает в омут. Они сидели в салуне, пили пиво, она в бесстыжем платье едва могла присесть, настолько оно тесно в бедрах, а он заявляет, что принял ее за шлюху по недоразумению и что это он сам во всем виноват.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84