все люди для него просто орудия, которые он использует в этих двух целях, а затем, когда они отслужат свое, уничтожает их. У него есть лишь одна добродетель, которая в то же время является страшным пороком, — это гордость. Король обязан своей гордости всем: благодаря этой гордости он стал тем, какой он есть; благодаря ей он окружен показным блеском; благодаря ей он вознесся выше всех монархов на свете, ибо он пожелал взойти на вершину славы и оказался там по воле Провидения. Все те, кто любил короля: и мужчины, и женщины — стали его жертвами, а он забыл о них, не испытывая угрызений совести. Он измучил бедняжку Лавальер, она ушла в монастырь, и он ее там держит. Она укрывалась там трижды за время их связи; в первый раз король лично забрал ее из Шайо, а во второй раз послал за ней, и она справедливо заметила: — В первый раз он пришел сам! В третий раз он даже не пожелал ее видеть.
Король велик, потому что он находится высоко и все видят его издали; когда к нему приближаешься, величие его убывает. Что касается меня, то я очень рада, что сказала это, чтобы грядущие поколения это узнали, ибо сейчас государю только льстят и никто не говорит ему правду о нем. Я возвращаюсь к бедняжке Людр.
Когда король так жестоко ее бросил, она не стала ни требовать у него разъяснений, ни умолять его вернуться, вела себя достойно во всех отношениях и, появляясь в обществе, держалась настолько непринужденно, что приводила его величество в смущение; он даже предложил ей двести тысяч франков.
«Скажите королю, что я не нуждаюсь ни в чем, — заявила она в ответ, — моя семья достаточна богата, и мне не подобает принимать подачки».
Она явилась к Мадам, рассказала ей обо всем и попросила снова взять ее на службу. Временами Мадам бывала великодушной; ее трогало все благородное и простое; она подняла эту особу, поцеловала ее и разрешила ей вернуться, даже не читая бесполезных наставлений. Как-то раз принцесса взяла фрейлину с собой; Монтеспан смотрела, на г-жу де Людр с презрением и дошла до того, что в разговоре о ней сказала: «Это отребье!»
Как бы там ни было, «это отребье» все еще привлекало к себе взоры многих мужчин. Карюж сказал ей:
— Сударыня, право, вы красивы как никогда!
— В самом деле? Я очень рада, но это по меньшей мере странно. Понемногу Людр стала держаться в тени: когда Мадам отправлялась ко двору, она оставалась в Ле-Буше, у одной из своих подруг, и исполняла свои обязанности только в Сен-Клу или в Пале-Рояле; затем она почти совсем перестала показываться, чтобы не вызывать назойливых толков. Как-то раз фрейлина не явилась на службу и написала Мадам, что она удаляется в монастырь, расположенный в Лотарингии, и благодарит свою госпожу за доброту.
На этом все кончилось: ни шума, ни захваченных с собой нарядов, ни жалоб — эта особа теперь там. Возможно, она счастлива. Ее образ пришел мне на память, когда я думала о том последнем дне, когда г-жа де Людр была унижена, а я торжествовала в последний раз. Я стала размышлять о ее монастыре.
Монастырь! Мне бы очень хотелось там оказаться, жить в покое и молиться! Разве я не искупила свою вину? Видимо, недостаточно. Моя совесть нечиста, скоро придет Бурдалу и отпустит мне грехи, но облегчит ли он мое сердце? Мне кажется, что из всех моих прегрешений самыми непростительными окажутся черствость и недостаток доброты по отношению к людям. Бог милостив! Он любит нас и хочет, чтобы мы любили его, а также любили друг друга. Но разве я любила? Лозена, да… И только? Сейчас я буду исповедоваться.
Итак, прощай, жизнь, прощай, прошлое, прощай, будущее; прощайте, все дела, — моя жизнь окончена. Я покидаю то, от чего избавляет меня Господь; он оставил мне душу, он призывает ее к себе, и она спешит исполнить его волю, эта гордая душа, способная повиноваться только Всевышнему. Давайте же молиться, молитесь за меня, вы, читающие эти строки. Я чувствую, как ветер вечности веет на мою душу, выдувая из нее все, что притягивает ее к земле. Я дрожу, я чувствую себя слабой и ничтожной грешницей перед тем, кто безмерно справедлив.
* * *
Я видела Бурдалу, он отпустил мне грехи, я счастлива. Если Бог справедлив, он также и милостив, он прощает раскаявшихся грешников, а я раскаиваюсь. ПРИЛОЖЕНИЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО МАДЛЕН БЛОНДО, СТАРШЕЙ ГОРНИЧНОЙ ГОСПОЖИ КНЯГИНИ МОНАКО
Прежде чем покинуть сей мир и желая умереть со спокойной душой, я оставляю Карлотте Марии, крестнице моей дорогой госпожи, шкатулку кедрового дерева, ключ от которой будет лежать под изголовьем моей постели, слева, вместе с моими четками и ковчегом с мощами святого Антония Падуанского. В этой шкатулке находятся четыре тетради объемом более двухсот страниц каждая, полностью исписанные рукой госпожи княгини Монако, урожденной де Грамон; она передала мне их перед своей кончиной. Я ухаживала за госпожой до ее последнего вздоха. Исповедавшись, она позвала меня, велела взять этот маленький ларец и унести к себе, а затем заставила меня поклясться вечным спасением моей души, что я передам шкатулку графу де Лозену, если он когда-нибудь выйдет из тюрьмы, но я не должна была показывать ее кому бы то ни было, кроме него.
«А если господин граф так и не выйдет из тюрьмы, что мне делать с этими бумагами?» — спросила я.
«Все, что захочешь, лишь бы только они не попали в руки господина Монако».
После смерти ее высочества я вернулась в Монако и сочеталась там браком с Гаэтано Казановой, начальником таможни, и спокойно жила со своей семьей до тех пор, пока не узнала о возвращении господина графа в Париж. Я немедленно уехала из дома, чтобы исполнить последнюю волю своей госпожи.
Господин граф очень изменился во всех отношениях, и я его не узнавала. Он встретил меня довольно неприветливо и даже не вспомнил, что видел меня раньше. Между тем я много раз приносила ему весточки от госпожи и он прекрасно меня знал.
«Я должна передать это господину графу», — сказала я, смиренно поклонившись. «Что это такое?» «Это последний дар моей дорогой госпожи господину графу». «Черт побери, и что, по-твоему, мне с этим делать?»
«Что будет угодно господину графу, мне велено только вручить это лично ему, а остальное меня не касается».
«Любезная подруга (раз ты утверждаешь, что мы друзья), забери этот хлам. Будь твоя госпожа еще жива, я не стал бы с ней встречаться; тем более я не собираюсь тратить время на просмотр ее переписки. Выйдя из Пиньероля, я дал себе зарок распрощаться с прошлым и начать новую жизнь; если ты рассчитывала получить вознаграждение, то, что бы тебе ни говорили, я слишком беден, чтобы тебя одаривать. Постой! Черт побери, ну да! Возьми эти тетради; я вижу, что они содержат записки госпожи княгини; отвези их в Голландию и отдай издателю; я готов заложить свою душу, если в них недостаточно яда, чтобы ты могла продать их на вес золота, — я хорошо знаю эту даму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213
Король велик, потому что он находится высоко и все видят его издали; когда к нему приближаешься, величие его убывает. Что касается меня, то я очень рада, что сказала это, чтобы грядущие поколения это узнали, ибо сейчас государю только льстят и никто не говорит ему правду о нем. Я возвращаюсь к бедняжке Людр.
Когда король так жестоко ее бросил, она не стала ни требовать у него разъяснений, ни умолять его вернуться, вела себя достойно во всех отношениях и, появляясь в обществе, держалась настолько непринужденно, что приводила его величество в смущение; он даже предложил ей двести тысяч франков.
«Скажите королю, что я не нуждаюсь ни в чем, — заявила она в ответ, — моя семья достаточна богата, и мне не подобает принимать подачки».
Она явилась к Мадам, рассказала ей обо всем и попросила снова взять ее на службу. Временами Мадам бывала великодушной; ее трогало все благородное и простое; она подняла эту особу, поцеловала ее и разрешила ей вернуться, даже не читая бесполезных наставлений. Как-то раз принцесса взяла фрейлину с собой; Монтеспан смотрела, на г-жу де Людр с презрением и дошла до того, что в разговоре о ней сказала: «Это отребье!»
Как бы там ни было, «это отребье» все еще привлекало к себе взоры многих мужчин. Карюж сказал ей:
— Сударыня, право, вы красивы как никогда!
— В самом деле? Я очень рада, но это по меньшей мере странно. Понемногу Людр стала держаться в тени: когда Мадам отправлялась ко двору, она оставалась в Ле-Буше, у одной из своих подруг, и исполняла свои обязанности только в Сен-Клу или в Пале-Рояле; затем она почти совсем перестала показываться, чтобы не вызывать назойливых толков. Как-то раз фрейлина не явилась на службу и написала Мадам, что она удаляется в монастырь, расположенный в Лотарингии, и благодарит свою госпожу за доброту.
На этом все кончилось: ни шума, ни захваченных с собой нарядов, ни жалоб — эта особа теперь там. Возможно, она счастлива. Ее образ пришел мне на память, когда я думала о том последнем дне, когда г-жа де Людр была унижена, а я торжествовала в последний раз. Я стала размышлять о ее монастыре.
Монастырь! Мне бы очень хотелось там оказаться, жить в покое и молиться! Разве я не искупила свою вину? Видимо, недостаточно. Моя совесть нечиста, скоро придет Бурдалу и отпустит мне грехи, но облегчит ли он мое сердце? Мне кажется, что из всех моих прегрешений самыми непростительными окажутся черствость и недостаток доброты по отношению к людям. Бог милостив! Он любит нас и хочет, чтобы мы любили его, а также любили друг друга. Но разве я любила? Лозена, да… И только? Сейчас я буду исповедоваться.
Итак, прощай, жизнь, прощай, прошлое, прощай, будущее; прощайте, все дела, — моя жизнь окончена. Я покидаю то, от чего избавляет меня Господь; он оставил мне душу, он призывает ее к себе, и она спешит исполнить его волю, эта гордая душа, способная повиноваться только Всевышнему. Давайте же молиться, молитесь за меня, вы, читающие эти строки. Я чувствую, как ветер вечности веет на мою душу, выдувая из нее все, что притягивает ее к земле. Я дрожу, я чувствую себя слабой и ничтожной грешницей перед тем, кто безмерно справедлив.
* * *
Я видела Бурдалу, он отпустил мне грехи, я счастлива. Если Бог справедлив, он также и милостив, он прощает раскаявшихся грешников, а я раскаиваюсь. ПРИЛОЖЕНИЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО МАДЛЕН БЛОНДО, СТАРШЕЙ ГОРНИЧНОЙ ГОСПОЖИ КНЯГИНИ МОНАКО
Прежде чем покинуть сей мир и желая умереть со спокойной душой, я оставляю Карлотте Марии, крестнице моей дорогой госпожи, шкатулку кедрового дерева, ключ от которой будет лежать под изголовьем моей постели, слева, вместе с моими четками и ковчегом с мощами святого Антония Падуанского. В этой шкатулке находятся четыре тетради объемом более двухсот страниц каждая, полностью исписанные рукой госпожи княгини Монако, урожденной де Грамон; она передала мне их перед своей кончиной. Я ухаживала за госпожой до ее последнего вздоха. Исповедавшись, она позвала меня, велела взять этот маленький ларец и унести к себе, а затем заставила меня поклясться вечным спасением моей души, что я передам шкатулку графу де Лозену, если он когда-нибудь выйдет из тюрьмы, но я не должна была показывать ее кому бы то ни было, кроме него.
«А если господин граф так и не выйдет из тюрьмы, что мне делать с этими бумагами?» — спросила я.
«Все, что захочешь, лишь бы только они не попали в руки господина Монако».
После смерти ее высочества я вернулась в Монако и сочеталась там браком с Гаэтано Казановой, начальником таможни, и спокойно жила со своей семьей до тех пор, пока не узнала о возвращении господина графа в Париж. Я немедленно уехала из дома, чтобы исполнить последнюю волю своей госпожи.
Господин граф очень изменился во всех отношениях, и я его не узнавала. Он встретил меня довольно неприветливо и даже не вспомнил, что видел меня раньше. Между тем я много раз приносила ему весточки от госпожи и он прекрасно меня знал.
«Я должна передать это господину графу», — сказала я, смиренно поклонившись. «Что это такое?» «Это последний дар моей дорогой госпожи господину графу». «Черт побери, и что, по-твоему, мне с этим делать?»
«Что будет угодно господину графу, мне велено только вручить это лично ему, а остальное меня не касается».
«Любезная подруга (раз ты утверждаешь, что мы друзья), забери этот хлам. Будь твоя госпожа еще жива, я не стал бы с ней встречаться; тем более я не собираюсь тратить время на просмотр ее переписки. Выйдя из Пиньероля, я дал себе зарок распрощаться с прошлым и начать новую жизнь; если ты рассчитывала получить вознаграждение, то, что бы тебе ни говорили, я слишком беден, чтобы тебя одаривать. Постой! Черт побери, ну да! Возьми эти тетради; я вижу, что они содержат записки госпожи княгини; отвези их в Голландию и отдай издателю; я готов заложить свою душу, если в них недостаточно яда, чтобы ты могла продать их на вес золота, — я хорошо знаю эту даму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213