– Встречаясь со мной, ты только навредишь себе. Иди-ка ты лучше в свой ресторан и делай свое рагу или что ты там делаешь.
От обиды Фанни чуть не расплакалась, но сдержала слезы.
– Я... Мне хотелось, чтобы ты знала, что Том Мак-Лиод просил меня выйти за него замуж.
Оупэл уставилась на нее, словно у Фанни вдруг выросла еще одна голова. Потом она внезапно повернулась и пошла к задней двери салуна, Фанни за ней.
Как только они оказались в проходе между салуном и конюшнями, Оупэл повернулась к младшей сестре.
– Ты уверена, что он намерен жениться на тебе? Ты что, позволила ему что-нибудь такое сделать с собой, что он должен теперь платить?
– Нет. – Фанни вся внутренне напряглась. – Том ведет себя, как настоящий джентльмен. Он любит меня, и я люблю его. Мы поженимся, когда он вернется из Бостона. Он едет учиться на доктора, а я буду жить с его дедушкой, пока его нет.
Выражение лица у Оупэл мгновенно переменилось, стало мягче и добрее.
– Жить с его дедушкой? Это я тебе скажу, да. Тогда, наверное, он серьезно думает о тебе. – Она грустно улыбнулась. – Я очень рада за тебя, Фанни. Честное слово.
– Может быть, после того, как мы поженимся, ты могла бы...
– Нет! – резко возразила ее сестра. Потом спокойнее проговорила: – Я такая, какая есть, Фанни. Не представляю, чтобы я могла измениться, даже ради тебя. Ты у меня хорошая девочка. Я рада, что ты приехала ко мне, когда умерла мама. И рада, что смогла помочь тебе в трудную минуту. А сейчас у тебя появился шанс выбраться из этой грязи. Хватайся за него. Хватайся обеими руками и не упусти. Слышишь меня?
Фанни кивнула, комок в горле не давал ей произнести ни слова.
Оупэл схватила Фанни за плечи.
– Взгляни на себя. Ты выглядишь настоящей леди – такая чистенькая, аккуратненькая. И такая хорошенькая. Представляю себе, как к тебе хорошо относятся люди в этом городке. Ну, а те, кто относятся плохо... А ну их к черту. Ты ведь знаешь, что не делаешь ничего дурного.
– Оупэл, я...
– Занимайся теперь своими делами, Фанни, и нечего приходить в салун. Чтобы я тебя здесь не видела. Ни тебе, ни мне это добра не принесет. Здесь, – она махнула рукой в сторону салуна, – это совсем другой мир, это не город. Оставь меня жить в моем мире, а ты уж живи в своем. А если я услышу, что дела твои с доктором идут хорошо, то буду счастлива за тебя.
Фанни ничего другого не оставалось, как кивнуть в знак согласия. Ей не изменить образа жизни Оупэл. Ее, видно, не переделать.
– И вообще, Фанни, если мы не встречаемся, то это совсем не значит, что мы не думаем друг о друге. Я это всегда буду помнить. И ты помни.
Оупэл резко повернулась и вошла в салун, оставив Фанни в тени между салуном и конюшнями. Она стояла там долго, не шевелясь. Ей было одиноко, неуютно, холодно. Она задрожала и прижала руки к груди.
«Если мы не встречаемся, то это совсем не значит, что мы не думаем друг о друге. Я всегда буду помнить это. И ты помни. «
У Фанни на глаза навернулись слезы. Оупэл говорила ей, что любит ее.
– Я тоже люблю тебя, – прошептала она. – Может быть, придет день, и ты будешь так же счастлива, как и я.
Том и доктор Варни, не произнеся ни слова, вышли из маленького фермерского домика и сели в коляску. Они почти взобрались на самый верх Тин-Хорн-Пасса, когда доктор потянул за вожжи и остановил лошадь.
Он с отчаянным видом устало опустил голову.
– Инфлюэнца.
От того, как доктор произнес это слово, у Тома побежали по спине мурашки.
Доктор поднял глаза к безоблачной лазури неба.
– Боже, пусть я ошибаюсь, – тихо промолвил он. Затем дернул вожжи, и они тронулись дальше.
Сара готовила ленч и прислушивалась к доносившимся с улицы звукам – там работал Джереми. Она слышала, как пила вгрызается в дерево, как ритмично постукивает молоток. Мысленно она представила себе, как будет выглядеть конюшня, когда Джереми закончит ее.
Может быть, на следующий год они смогут сделать пристройку к дому.
Она опустила руку и потрогала живот. Она уже чувствовала изменение в своей фигуре, но пройдет еще некоторое время, пока это станет заметно другим. Главное же, она чувствовала, как сама изменилась внутри.
Сын Джереми.
Она улыбнулась, ощущая, как ее охватывает знакомое чувство радости, от которого так тепло на душе. Совсем нетрудно было представить себе, как их маленький сынишка ковыляет за отцом по всей конюшне. Совсем нетрудно было представить себе, как она будет прижимать мальчишечку к груди, убаюкивая его. У него будут такие же, как у отца, смоляные черные волосы, карие глаза и очаровательная улыбка.
Она открыла глаза и снова принялась резать лук, но мысли ее были теперь заняты не только ребенком, которого она носила под сердцем, но и теми, которые последуют за ним. Она надеялась, что их будет много. Она мечтала о доме, полном детьми Джереми.
Да, нужно расширить дом, не ждать, пока пройдет слишком много лет.
За ее спиной открылась дверь.
– Сара...
Она обернулась.
– Искорка жеребится.
Сара положила нож и вытерла передником руки.
– Что нам нужно делать?
– Ничего, все идет хорошо. Просто я подумал, ты захочешь об этом знать.
Сняв передник и набросив на плечи шаль, она побежала к двери. Джереми не стронулся с места, и Сара, посмотрев на него, сказала:
– Так пошли, что ли, в конюшню?
– Ты уверена, что тебе хочется быть там?
– Ну а как же? Ведь это моя кобыла. – Она улыбнулась, поняв, почему он так сказал. – Я совсем не брезглива, Джереми. Никакого обморока со мной не будет и вообще никакой такой чепухи.
Он кивнул, взял ее под руку, и они направились в конюшню.
Как только Сара вошла в конюшню, она почувствовала, что там что-то изменилось. Все затаилось. Воздух пропитан ожиданием. Оба мерина не заржали, как всегда делали, здороваясь с вошедшими в конюшню людьми. Казалось, даже они знали, что происходит нечто необыкновенное.
Сара подбежала к стойлу и заглянула в него. Искорка лежала на боку. Она дышала с трудом. Один раз она подняла голову и ткнула себе в бок, как будто негодуя на боль.
– Неужели мы ничем не можем помочь? – прошептала Сара.
Джереми покачал головой.
– Нет. Лучше дать ей самой справиться с этим. – Он осторожно потянул ее за руку. – Отойдем отсюда. Иногда кобылы начинают нервничать от присутствия людей.
Они отошли в затененный угол, и он показал ей на трехногий стульчик, приглашая присесть, а сам уселся рядом на перевернутый бочонок. Сверкающий луч мартовского солнца проникал через открытые двери сеновала и падал на стойло, будто даже небеса знали о том, что тут происходит нечто необыкновенное.
Они долго сидели молча и смотрели на кобылу. Казалось, их полностью поглотила тишина интимной атмосферы, которая царила в конюшне. Саре нестерпимо захотелось поделиться мыслями с Джереми, высказать ему все, что у нее на сердце, но что-то сковывало ее язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71