Баиндур вскочил и метнулся к выходу.
– Ты с ума сошел, хан! Рискуешь простудиться, возьми свои шаровары!
Баиндур стрелой летел через сад. Завязывая шнуры пояса, хан слышал радостные восклицания гречанки на незнакомом языке и достаточно знакомые звучные поцелуи.
Вот сверкнула зарница, одна, другая. Как долго тянется час! Наконец по двору идет Багир. Сменяется стража у первой башни, у второй… Керим приник к окошку… Сейчас выйдут за ворота, уже сарбазы приготовились… Уже…
И внезапно стремительный цокот коня. Осадив взмыленного скакуна, Али-Баиндур взмахнул нагайкой и наотмашь полоснул обалдело уставившегося на него сарбаза.
Вздрогнул Керим, ощутив острую боль. Ему почудилось, что нагайка врезалась в его плечо, оставив кровавый след и обиду в сердце, как тогда на майдане, в день первой встречи его, бедного каменщика, с могущественным Али-Баиндуром.
Невыразимая тоска сдавила грудь, рухнул воздвигнутый с таким трудом храм спасения. О Мохаммет, как допускаешь ты жестокую несправедливость!
Тупо смотрел Керим на улицу. Где-то надрывался Али-Баиндур. Где-то оправдывался Багир, бежали сарбазы с копьями наперевес, вспыхнули факелы, ярко освещая двор. Зловещие блики дрожали на башнях.
Утро наступало сумрачное. Так казалось Кериму, но в действительности солнце палило нещадно… Что делать? Догадается ли хан? Посланный Керимом на разведку Датико сообщил, что муж гречанки выстрелом испортил все дело. А сейчас там веселье… Если хан заподозрит – не поленится снять с Керима кожу… Аллах да поможет не попасть живым в когти шайтана!.. Керим нащупал за поясом сосудик с индусским ядом и рукоятку кинжала. Нет, в минуту безнадежности да будет защита Керима над любимыми!
Крепость притихла. Али-Баиндур ходил, словно гроза над морем. Он кричал, топал ногами, замахивался саблей.
Допрошенные онбаши клялись: ничего подозрительного в крепости не было. Баиндур не мог отделаться от навязчивой думы, что Керим умышленно выпроводил его из Гулаби. Но зачем? Хан был далек от истины, но ум его лихорадочно работал: неужели знал о возвращении пирата и желал унизить его, Али-Баиндура? Или рассчитывал, что хан вступит в неразумную битву с неучтивым мужем и до алмазного уха шаха Аббаса ветер донесет о безрассудстве начальника крепости, и Керим завладеет его местом? Кто из собак донес о его жестоком обращении с пленником? Хан свирепел и уже почти верил своим предположениям. Не напрасно Керим скрывается!
В это мгновение вошел Керим. Он решил печально выразить хану сочувствие, подосадовать на непредвиденный случай. Но, взглянув на свирепо дергающиеся усы, расхохотался громко, неудержимо, до слез.
– Хан, гречанка тут ни при чем, – неизбежно мне послать ей жемчужное ожерелье, браслет тоже. Воспламененная твоей осанкой, она исполнила обещанное и до возвращения дельфина…
– О шайтан из шайтанов! Ты еще осмеливаешься?.. – Баиндур задыхался, изумленно уставился на дерзкого и внезапно сам захохотал.
Простодушно вторил ему Керим. А хан с облегчением думал: «Значит, все происшедшее было лишь глупой случайностью глупой ночи! И „лев из львов“ останется в полном неведении».
– Дерзкий, или у тебя шкура из железа? Или на защиту Караджугая надеешься? О безумный, знай…
– Знаю, глубокочтимый хан. Аллах проявил к нам приветливость. Послал в проклятое Гулаби немного смеха. Если не принять облик веселого джинна, от пепла уныния можно незаметно состариться.
– Клянусь Кербелой, ты прав!
– О покровитель возлюбленных! О улыбчивый див! Сердце мое было приведено в восхищение: ты не только стука взбесившегося мужа, но и моего выстрела не услыхал.
– Бисмиллах, это ты осаждал дом?!
– Я сказал себе такие слова: «Не следует подвергать хана одиночному возвращению. Разве мало ослов, любящих ночь легкой наживы? И да избавит аллах каждого от гнева шах-ин-шаха! Лучше скрыть все под щитом забвения».
И Керим пустился в объяснения, как, оставив верного Багира, он поспешил к дому, где хан раскинул свой стан и оставался равнодушным к реву приплывшего дельфина, который так неистово бил хвостом о калитку, что кирпичи вываливались из стены, – кирпичи, но не Али-Баиндур-хан. Тут он, Керим, решил пробудить в хане воспоминания о разъяренном мяснике – ревнивце из притчи времен Харун-ар-Рашида.
Керим вынул из-за пояса пистолет, полученный в подарок от Пьетро делла Валле:
– Вот кто вовремя нарушил блаженство смелого хана.
«Гречанка выбила из меня последние мозги, – думал повеселевший Али-Баиндур, – как мог я заподозрить Керима? Но наградил ли меня аллах вообще мозгами? Ибо, вместо того чтобы предаться усладе из услад, я уподобился Шахразаде и половину ночи хвастал своим умением обольщать женщин разговором».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Помутневшие воды Куры накатывались на галечник, смывая густо осевшую пыль минувшего зноя. В Крцанисских садах багровели гранаты, желтела айва. Из шиферных ущелий вырывался прохладный ветер, трепал камыши у посиневших от соли озер Лиси и Кодени. Укороченный день нехотя исчезал за обрывами Мтацминда, где гнездились красные куропатки. Багряными листьями устилались извилистые дороги.
Ждали Папуна, но совсем неожиданно прискакал азнаур Датико. Он загнал четырех коней. Чутко дремал он в седле, ибо лес и пустыни не место для снов. И вот ему удалось пролететь пространство на шесть дней раньше обычного.
Как Али-Баиндур разрешил путешествие? Помог Керим. Шах повсюду ищет царицу Тэкле, желая заманить ее обещанием освободить царя Луарсаба. Гулаби набито лазутчиками, как дыня семенами. Керим убедил царя написать царице Мариам письмо, которое отвлечет врагов от Гулаби. Пусть царица разыщет Тэкле в Грузии, писал Луарсаб, и тогда он испросит позволения Караджугай-хана приехать Тэкле в Гулаби хотя бы на короткий срок. Узнав от Керима о письме царя, Али-Баиндур заторопил Датико с отъездом и охотно подписал ферман на свободное путешествие по персидским землям. Кроме письма царице, Датико привез Моурави подробное донесение Керима, переведенное Папуна на грузинский язык. Привез и от царицы Тэкле письмо Трифилию. Снова молила она отправить в Русию посольство к патриарху Филарету.
День, два, три не переставал говорить Саакадзе с Дато и Даутбеком. Керим подробно описывал положение в Исфахане. Русия не добилась освобождения Луарсаба. Шах стремится выудить Теймураза из Гонио и еще не теряет надежды заполучить Тэкле или другим средством принудить Луарсаба принять магометанство. Но, убедившись в бесполезной трате времени, выполнит заветное желание Хосро-мирзы и бросит его во главе сарбазов на Кахети и Картли: «Пусть сам завоюет себе царство. Багратид имеет право на грузинский трон!»
Кто из грузин не знает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
– Ты с ума сошел, хан! Рискуешь простудиться, возьми свои шаровары!
Баиндур стрелой летел через сад. Завязывая шнуры пояса, хан слышал радостные восклицания гречанки на незнакомом языке и достаточно знакомые звучные поцелуи.
Вот сверкнула зарница, одна, другая. Как долго тянется час! Наконец по двору идет Багир. Сменяется стража у первой башни, у второй… Керим приник к окошку… Сейчас выйдут за ворота, уже сарбазы приготовились… Уже…
И внезапно стремительный цокот коня. Осадив взмыленного скакуна, Али-Баиндур взмахнул нагайкой и наотмашь полоснул обалдело уставившегося на него сарбаза.
Вздрогнул Керим, ощутив острую боль. Ему почудилось, что нагайка врезалась в его плечо, оставив кровавый след и обиду в сердце, как тогда на майдане, в день первой встречи его, бедного каменщика, с могущественным Али-Баиндуром.
Невыразимая тоска сдавила грудь, рухнул воздвигнутый с таким трудом храм спасения. О Мохаммет, как допускаешь ты жестокую несправедливость!
Тупо смотрел Керим на улицу. Где-то надрывался Али-Баиндур. Где-то оправдывался Багир, бежали сарбазы с копьями наперевес, вспыхнули факелы, ярко освещая двор. Зловещие блики дрожали на башнях.
Утро наступало сумрачное. Так казалось Кериму, но в действительности солнце палило нещадно… Что делать? Догадается ли хан? Посланный Керимом на разведку Датико сообщил, что муж гречанки выстрелом испортил все дело. А сейчас там веселье… Если хан заподозрит – не поленится снять с Керима кожу… Аллах да поможет не попасть живым в когти шайтана!.. Керим нащупал за поясом сосудик с индусским ядом и рукоятку кинжала. Нет, в минуту безнадежности да будет защита Керима над любимыми!
Крепость притихла. Али-Баиндур ходил, словно гроза над морем. Он кричал, топал ногами, замахивался саблей.
Допрошенные онбаши клялись: ничего подозрительного в крепости не было. Баиндур не мог отделаться от навязчивой думы, что Керим умышленно выпроводил его из Гулаби. Но зачем? Хан был далек от истины, но ум его лихорадочно работал: неужели знал о возвращении пирата и желал унизить его, Али-Баиндура? Или рассчитывал, что хан вступит в неразумную битву с неучтивым мужем и до алмазного уха шаха Аббаса ветер донесет о безрассудстве начальника крепости, и Керим завладеет его местом? Кто из собак донес о его жестоком обращении с пленником? Хан свирепел и уже почти верил своим предположениям. Не напрасно Керим скрывается!
В это мгновение вошел Керим. Он решил печально выразить хану сочувствие, подосадовать на непредвиденный случай. Но, взглянув на свирепо дергающиеся усы, расхохотался громко, неудержимо, до слез.
– Хан, гречанка тут ни при чем, – неизбежно мне послать ей жемчужное ожерелье, браслет тоже. Воспламененная твоей осанкой, она исполнила обещанное и до возвращения дельфина…
– О шайтан из шайтанов! Ты еще осмеливаешься?.. – Баиндур задыхался, изумленно уставился на дерзкого и внезапно сам захохотал.
Простодушно вторил ему Керим. А хан с облегчением думал: «Значит, все происшедшее было лишь глупой случайностью глупой ночи! И „лев из львов“ останется в полном неведении».
– Дерзкий, или у тебя шкура из железа? Или на защиту Караджугая надеешься? О безумный, знай…
– Знаю, глубокочтимый хан. Аллах проявил к нам приветливость. Послал в проклятое Гулаби немного смеха. Если не принять облик веселого джинна, от пепла уныния можно незаметно состариться.
– Клянусь Кербелой, ты прав!
– О покровитель возлюбленных! О улыбчивый див! Сердце мое было приведено в восхищение: ты не только стука взбесившегося мужа, но и моего выстрела не услыхал.
– Бисмиллах, это ты осаждал дом?!
– Я сказал себе такие слова: «Не следует подвергать хана одиночному возвращению. Разве мало ослов, любящих ночь легкой наживы? И да избавит аллах каждого от гнева шах-ин-шаха! Лучше скрыть все под щитом забвения».
И Керим пустился в объяснения, как, оставив верного Багира, он поспешил к дому, где хан раскинул свой стан и оставался равнодушным к реву приплывшего дельфина, который так неистово бил хвостом о калитку, что кирпичи вываливались из стены, – кирпичи, но не Али-Баиндур-хан. Тут он, Керим, решил пробудить в хане воспоминания о разъяренном мяснике – ревнивце из притчи времен Харун-ар-Рашида.
Керим вынул из-за пояса пистолет, полученный в подарок от Пьетро делла Валле:
– Вот кто вовремя нарушил блаженство смелого хана.
«Гречанка выбила из меня последние мозги, – думал повеселевший Али-Баиндур, – как мог я заподозрить Керима? Но наградил ли меня аллах вообще мозгами? Ибо, вместо того чтобы предаться усладе из услад, я уподобился Шахразаде и половину ночи хвастал своим умением обольщать женщин разговором».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Помутневшие воды Куры накатывались на галечник, смывая густо осевшую пыль минувшего зноя. В Крцанисских садах багровели гранаты, желтела айва. Из шиферных ущелий вырывался прохладный ветер, трепал камыши у посиневших от соли озер Лиси и Кодени. Укороченный день нехотя исчезал за обрывами Мтацминда, где гнездились красные куропатки. Багряными листьями устилались извилистые дороги.
Ждали Папуна, но совсем неожиданно прискакал азнаур Датико. Он загнал четырех коней. Чутко дремал он в седле, ибо лес и пустыни не место для снов. И вот ему удалось пролететь пространство на шесть дней раньше обычного.
Как Али-Баиндур разрешил путешествие? Помог Керим. Шах повсюду ищет царицу Тэкле, желая заманить ее обещанием освободить царя Луарсаба. Гулаби набито лазутчиками, как дыня семенами. Керим убедил царя написать царице Мариам письмо, которое отвлечет врагов от Гулаби. Пусть царица разыщет Тэкле в Грузии, писал Луарсаб, и тогда он испросит позволения Караджугай-хана приехать Тэкле в Гулаби хотя бы на короткий срок. Узнав от Керима о письме царя, Али-Баиндур заторопил Датико с отъездом и охотно подписал ферман на свободное путешествие по персидским землям. Кроме письма царице, Датико привез Моурави подробное донесение Керима, переведенное Папуна на грузинский язык. Привез и от царицы Тэкле письмо Трифилию. Снова молила она отправить в Русию посольство к патриарху Филарету.
День, два, три не переставал говорить Саакадзе с Дато и Даутбеком. Керим подробно описывал положение в Исфахане. Русия не добилась освобождения Луарсаба. Шах стремится выудить Теймураза из Гонио и еще не теряет надежды заполучить Тэкле или другим средством принудить Луарсаба принять магометанство. Но, убедившись в бесполезной трате времени, выполнит заветное желание Хосро-мирзы и бросит его во главе сарбазов на Кахети и Картли: «Пусть сам завоюет себе царство. Багратид имеет право на грузинский трон!»
Кто из грузин не знает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134