Святые отцы не навязывали сразу католическую веру, а главным образом занимались врачеванием жителей, не беря за это платы, помогали в жизненных делах и нередко оказывали материальную помощь пострадавшим от бесчисленных войн с мусульманами. Такой политики, в более широком размере, должны были придерживаться в Грузии, по мнению делла Валле, дипломаты римской церкви. Для успешного утверждения идей католичества нужно не только сблизить страны общностью веры, торговли и науки, но и уделять внимание военным делам. Присылка артиллерии и ознакомление с аркебузерией окончательно утвердят в умах православных грузин благоговение к главе западной церкви и тем подготовят путь к переходу их в католичество. Благоразумно не медлить, так как патриарх московский Филарет слишком рьяно начинает звонить в колокола, и русский звон может умилить единоверную московитам Грузию.
Делла Валле увлеченно заносил свои мысли на шелковистую бумагу. Громкая перебранка за калиткой отвлекла его внимание. Он послал слугу итальянца узнать, какая бешеная собака кусает там стражника.
Узнав, что какой-то дервиш нагло требует встречи с ним, Пьетро, неизменно любопытный, велел его впустить. Отложив перо, он вопросительно оглядел обезьяноподобного пришельца в колпаке и коричневом халате.
Холодный прием не смутил дервиша. Он заявил, что хочет поспорить о преимуществах аллаха перед Христом. На сдержанное предложение спорить об этом с миссиомерами дервиш разразился таким хохотом, что Пьетро закрыл уши:
– Я поступил необдуманно, впустив тебя.
– Двое поступают необдуманно, – ответил дервиш: – Тот, который идет задом и попадает в колодец, и трус, который ради кичливости прицепил меч и был вовлечен в драку.
– Многословие – большой вред.
– Трое боятся того, в чем нет вреда: птица, которая поднимает ноги к небу, опасаясь падения; журавль, который стоит на одной ноге, не желая причинить слишком большую тяжесть земле; и летучая мышь, возомнившая себя розовым скворцом и поэтому не летающая днем из-за боязни быть изловленной и посаженной в клетку.
Делла Валле заинтересованно посмотрел на дервиша и с легкой иронией проговорил:
– Ты пришел по делу, а в твоих речах пустота!
– Четыре предмета могут быть названы пустыми: река, в которой нет воды; страна, где нет умного царя; сад, в котором нет деревьев; и женщина, у которой нет мужа.
Дервиш бесцеремонно опустился на арабский табурет. Пьетро, едва сдерживая смех, с нарочитым раздражением отодвинул золотые чернила.
– Ты утомил себя и надоел мне!
– Пятеро утомляют себя и надоедают другим; ищущий истину в спорах с глупцами, невежда, поучающий мудреца, путешественник, едущий на ленивом селе, глупый везир глупого султана и тот, кто ищет недосягаемого и невозможного.
Делла Валле наполнил чашу вином и подвинул дервишу:
– Пей, иначе ты невыносим!
– Невыносимы шестеро: дряхлый старик, притворяющийся юным; зубная боль, искривляющая лицо красавицы; смерть, которая входит без приглашения; льстец при дворе султана; гробовщик, который носит покойников; скупой хозяин, угощающий гостя вином без закуски.
– Дьявол! – вскрикнул делла Валле. – Ты испытываешь мое терпение!
– Семеро испытываются терпением: воин – в сражении, щедрый – при раздаче милостыни, отшельник – при встрече с гурией, обжора, прислуживающий шаху на пиру, дервиш – при беседе с миссионером, невольник…
Делла Валле выхватил шпагу, но дервиш невозмутимо покачал головой:
– Бисмиллах! Восьмерых аллах наказал недогадливостью: миссионера, любящего вино, Пьетро, забывшего любовь к ближнему, делла Валле, не узнающего друга, римлянина, из-за мрачной тени не замечающего веселого человека…
Тут дервиш пустился в такие дебри мусульманской мудрости, что вошедший отец Тхадео то багровел, то белел, едва сдерживая гнев. А Пьетро лишь разводил руками.
Дервиш сам налил себе полную чашу вина, смакуя выпил и сквозь зубы процедил:
– Пьетро, я, кажется, напрасно трачу время на просвещение чужеземного друга ага Саакадзе.
Делла Валле живо оглядел дервиша и попросил отца Тхадео начать мессу без него. Папуна проводил монаха веселым взором и поинтересовался: неужели синьор не узнал любителя вина из содружества «барсов»?
Но Пьетро хмуро заметил, что ни в раю, ни в аду он не знает ничего, что походило бы на дервиша.
– Ни в аду, ни в раю? Ты прав. Дом Георгия Саакадзе никак не похож на эти поистине опрометчиво созданные богом ханэ.
Опорожнив еще одну чашу, назойливый гость заявил, что он, Папуна Чивадзе из Носте, очень обрадован тем, что его не узнали, ибо отныне может спокойно проходить даже мимо «льва Ирана».
Делла Валле схватил Папуна за грудь и, приблизив его к себе, только тут заметил на его лице искусно сделанную из бычьего пузыря маску. Полный радостных чувств, он на миг забыл об опасности, которой подвергает себя Папуна, и просил доставить ему удовольствие увидать приятное лицо друга.
Папуна, вздыхая, обещал в другой раз предстать перед благородным Пьетро не как шут, а с глазами и носом, придуманными лично для него богом. Теперь же пусть друг уделит ему внимание для важного разговора.
До последней звезды длилась их тихая беседа…
Под заостренной крышей четырехугольной беседки Вардан разложил свой изящный товар.
Обитательницы гарема, словно пчелы – цветок, облепили беседку. Прельщали затворниц не столько бисер и сафьян, сколько необычность присутствия в гареме чужеземного купца. Жены и наложницы разоделись как на большой праздник. Каждая старалась купить изделия получше, тщеславясь богатством, дабы купец подумал, что она самая любимая шахом жена.
Четыре законных жены, сидя на почетном месте, снисходительно улыбались суете и громкому говору наложниц. Они с удовольствием рассматривали подносимые им прислужницами дорогие воздушные покрывала, усеянные звездами из бисера или расшитые нежными шелками и каменьями. Немалое восхищение вызывали и бархатные коши. Расхватывались и нагрудники с золотыми листьями и жемчужными цветами. Стоял такой шум, что не только Мусаиб, но и привычные к женской болтовне рядовые евнухи затыкали уши.
Когда все дорогие товары были распроданы, подошли прислужницы, и среди них – Нестан. Она нагнулась к покрышке для сундука и пожалела, что не осталось багдади, вышитого изумрудами и цветами.
– Жаль, ханум, не знал твой вкус, – ответил Вардан, – три дня на майдане у входа в Кайсерие буду торговать бисерными кошами и кисеей. Еще два тюка осталось. Есть покрывало цвета зари, есть бохча из белого атласа, вышитые банные подстилки; а вот, ханум, может быть, тебе эти понравятся? – И он вынул из тюка простые коши.
Глаза Нестан затуманились, оранжевые – любимый цвет Хорешани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Делла Валле увлеченно заносил свои мысли на шелковистую бумагу. Громкая перебранка за калиткой отвлекла его внимание. Он послал слугу итальянца узнать, какая бешеная собака кусает там стражника.
Узнав, что какой-то дервиш нагло требует встречи с ним, Пьетро, неизменно любопытный, велел его впустить. Отложив перо, он вопросительно оглядел обезьяноподобного пришельца в колпаке и коричневом халате.
Холодный прием не смутил дервиша. Он заявил, что хочет поспорить о преимуществах аллаха перед Христом. На сдержанное предложение спорить об этом с миссиомерами дервиш разразился таким хохотом, что Пьетро закрыл уши:
– Я поступил необдуманно, впустив тебя.
– Двое поступают необдуманно, – ответил дервиш: – Тот, который идет задом и попадает в колодец, и трус, который ради кичливости прицепил меч и был вовлечен в драку.
– Многословие – большой вред.
– Трое боятся того, в чем нет вреда: птица, которая поднимает ноги к небу, опасаясь падения; журавль, который стоит на одной ноге, не желая причинить слишком большую тяжесть земле; и летучая мышь, возомнившая себя розовым скворцом и поэтому не летающая днем из-за боязни быть изловленной и посаженной в клетку.
Делла Валле заинтересованно посмотрел на дервиша и с легкой иронией проговорил:
– Ты пришел по делу, а в твоих речах пустота!
– Четыре предмета могут быть названы пустыми: река, в которой нет воды; страна, где нет умного царя; сад, в котором нет деревьев; и женщина, у которой нет мужа.
Дервиш бесцеремонно опустился на арабский табурет. Пьетро, едва сдерживая смех, с нарочитым раздражением отодвинул золотые чернила.
– Ты утомил себя и надоел мне!
– Пятеро утомляют себя и надоедают другим; ищущий истину в спорах с глупцами, невежда, поучающий мудреца, путешественник, едущий на ленивом селе, глупый везир глупого султана и тот, кто ищет недосягаемого и невозможного.
Делла Валле наполнил чашу вином и подвинул дервишу:
– Пей, иначе ты невыносим!
– Невыносимы шестеро: дряхлый старик, притворяющийся юным; зубная боль, искривляющая лицо красавицы; смерть, которая входит без приглашения; льстец при дворе султана; гробовщик, который носит покойников; скупой хозяин, угощающий гостя вином без закуски.
– Дьявол! – вскрикнул делла Валле. – Ты испытываешь мое терпение!
– Семеро испытываются терпением: воин – в сражении, щедрый – при раздаче милостыни, отшельник – при встрече с гурией, обжора, прислуживающий шаху на пиру, дервиш – при беседе с миссионером, невольник…
Делла Валле выхватил шпагу, но дервиш невозмутимо покачал головой:
– Бисмиллах! Восьмерых аллах наказал недогадливостью: миссионера, любящего вино, Пьетро, забывшего любовь к ближнему, делла Валле, не узнающего друга, римлянина, из-за мрачной тени не замечающего веселого человека…
Тут дервиш пустился в такие дебри мусульманской мудрости, что вошедший отец Тхадео то багровел, то белел, едва сдерживая гнев. А Пьетро лишь разводил руками.
Дервиш сам налил себе полную чашу вина, смакуя выпил и сквозь зубы процедил:
– Пьетро, я, кажется, напрасно трачу время на просвещение чужеземного друга ага Саакадзе.
Делла Валле живо оглядел дервиша и попросил отца Тхадео начать мессу без него. Папуна проводил монаха веселым взором и поинтересовался: неужели синьор не узнал любителя вина из содружества «барсов»?
Но Пьетро хмуро заметил, что ни в раю, ни в аду он не знает ничего, что походило бы на дервиша.
– Ни в аду, ни в раю? Ты прав. Дом Георгия Саакадзе никак не похож на эти поистине опрометчиво созданные богом ханэ.
Опорожнив еще одну чашу, назойливый гость заявил, что он, Папуна Чивадзе из Носте, очень обрадован тем, что его не узнали, ибо отныне может спокойно проходить даже мимо «льва Ирана».
Делла Валле схватил Папуна за грудь и, приблизив его к себе, только тут заметил на его лице искусно сделанную из бычьего пузыря маску. Полный радостных чувств, он на миг забыл об опасности, которой подвергает себя Папуна, и просил доставить ему удовольствие увидать приятное лицо друга.
Папуна, вздыхая, обещал в другой раз предстать перед благородным Пьетро не как шут, а с глазами и носом, придуманными лично для него богом. Теперь же пусть друг уделит ему внимание для важного разговора.
До последней звезды длилась их тихая беседа…
Под заостренной крышей четырехугольной беседки Вардан разложил свой изящный товар.
Обитательницы гарема, словно пчелы – цветок, облепили беседку. Прельщали затворниц не столько бисер и сафьян, сколько необычность присутствия в гареме чужеземного купца. Жены и наложницы разоделись как на большой праздник. Каждая старалась купить изделия получше, тщеславясь богатством, дабы купец подумал, что она самая любимая шахом жена.
Четыре законных жены, сидя на почетном месте, снисходительно улыбались суете и громкому говору наложниц. Они с удовольствием рассматривали подносимые им прислужницами дорогие воздушные покрывала, усеянные звездами из бисера или расшитые нежными шелками и каменьями. Немалое восхищение вызывали и бархатные коши. Расхватывались и нагрудники с золотыми листьями и жемчужными цветами. Стоял такой шум, что не только Мусаиб, но и привычные к женской болтовне рядовые евнухи затыкали уши.
Когда все дорогие товары были распроданы, подошли прислужницы, и среди них – Нестан. Она нагнулась к покрышке для сундука и пожалела, что не осталось багдади, вышитого изумрудами и цветами.
– Жаль, ханум, не знал твой вкус, – ответил Вардан, – три дня на майдане у входа в Кайсерие буду торговать бисерными кошами и кисеей. Еще два тюка осталось. Есть покрывало цвета зари, есть бохча из белого атласа, вышитые банные подстилки; а вот, ханум, может быть, тебе эти понравятся? – И он вынул из тюка простые коши.
Глаза Нестан затуманились, оранжевые – любимый цвет Хорешани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134