– Узнаю, мой отец.
Вскоре конь Автандила гулко простучал копытами по мосту.
Накануне служители погасили торжественные свечи в храмах Мцхета. После долгого спора из-за дележа духовенство разъезжалось по своим епархиям.
Спрятав в ларец парадный крест, усыпанный адамантами, и сбросив дорожную рясу, Трифилий поспешил на зеленый бережок Кавтури. Здесь, под кустами облепихи, он с наслаждением скинул обувь, занялся ловлей форели и, словно не замечая угрюмости Бежана, заставил и его предаться «божьему промыслу». Нанизывая на крючок свежего червяка, настоятель украдкой косился на воспитанника: чем расстроен Бежан? Утром вяло запивал еду вином, а молитву, как ветер, пропустил мимо ушей. Может, скучает по мирским утехам? Ведь совсем еще отрок…
Нетерпеливое фырканье коня прервало его размышления. Трифилий обрадованно загоготал, вздернул удочку с болтающейся рыбкой и приветствовал подъезжающего Автандила.
Как-то странно встретил Бежан брата: не то не рад, не то встревожен, не то очень доволен, а может – все вместе.
Два дня Автандил говорил только о приятном. Он назначен ностевским сотником, и, в отличие от конницы Гуния и Асламаза, его сотня будет гарцевать на скакунах цвета расплавленного золота. Потом рассказал о веселом приключении Папуна, одурачившего феррашей ловким фокусом с монетами. Поведал о необычайном Арчиле, которого Моурави взял в Ностевский замок. Арчил не по летам умен и один умеет вызвать улыбку на сжатых губах Циалы. Лучшая из матерей, Русудан, не приняла ее в семью, – почему-то не любит. Пока Циала гостит у деда Димитрия. Но Димитрий тоже невзлюбил ее: «Как смеет при Русудан хвастать своим горем?»
– Прав Димитрий, надо уметь прятать свою печаль и радость, – проронил Бежан.
– Нет, не прав! Отец говорит; «От каждого требуй, что он может дать, и ни капли больше».
– Отец? Наш отец великий… Автандил, ты веришь в угрызения совести?
– Наша замечательная мать говорит: «Не делай того, от чего потом будешь страдать».
– А если невольно становишься сообщником?
– Во имя Христа, Бежан, что мучает тебя? Две ночи ты стонешь подобно больному быку. Или вертишься, точно кинжал в арбузе.
– Почему с кинжалом сравниваешь меня, мой брат? Разве подобает мне владеть оружием?
– Может, и не подобает, но невольно владеешь. Бывают поступки опаснее, чем кинжальные раны… Вот, к слову: строит зодчий прекрасный храм, а бездельник его подожжет… Кто-то видит, как подкрадывается разбойник с факелом, и спокойно проходит своей дорогой. И многолетний благородный труд сгорает в один миг…
– Ты на два года старше меня, Автандил, но многого не понимаешь. Есть обет, который выше всего земного.
– Тогда не угрызайся, не стони всю ночь, радуйся своему обету, как это делает настоятель Трифилий.
Бежан смолчал, но целый день ходил мрачнее своей рясы.
Ночью луна залила келью. В открытое оконце вползала свежесть. Белые розы в кувшине казались синими.
Бежан вскочил с жесткого ложа и торопливо схватил рясу.
– Ты куда, мой брат? – спросил Автандил.
– К отцу Трифилию.
– Напрасно, покайся прямо небу, в таком деле не следует иметь посредников.
– В каком? Ты о чем?
– О бесстрастном созерцателе.
– Автандил, что ты знаешь?
– Я знаю – есть люди, которые замышляют зло против Великого Моурави, отдающего жизнь на возвеличение родины.
– Нет, нет, Автандил! Может, отцы церкви и правы, – какой Кайхосро царь? Недовольны и царевичи Багратиды. А князья говорят, что с тех пор, как в Картли нет настоящего царя, померк престол Багратидов… Нет блеска, исчезло величие… Разве можно сравнить доблестного царя Луарсаба с приятным, но бесполезным Кайхосро?
– А ты думаешь, отец этого не видит?
– Тогда почему же он против Луарсаба?
– Кто сказал тебе, что против? А, по-твоему, зачем Папуна ездил в Иран? Он привез от царицы Тэкле письмо настоятелю.
– Автандил, брат мой! – Забыв свой сан, Бежан бросился обнимать и осыпать радостными поцелуями Автандила: – О брат, ты облегчил мою душу: я думал – отец в неведении.
– Наш великий отец не любит собирать гнилые плоды. «Лев Ирана» не выпустит из своих когтей царя Картли.
– Не посмеет больше сопротивляться!.. Католикос посылает большое посольство в Русию, к царю и патриарху. Описывает опасное положение церкви, домогательство Рима, стремящегося бросить на Грузию тень католического креста. Луарсаб отвергает магометанство, но ради спасения царства может принять веру папы римского… На это и властелин Ирана согласится…
– Хорошо бы настоятелю Трифилию возглавить посольство в Русию…
– Об этом тоже говорили у святого отца, но настоятель убедил послать Агафона, митрополита Руисского. Я, грешник, думаю, что Трифилий не хочет идти против Моурави.
– Почему против? Если Луарсаб вернется – получит уже укрепленное царство. Плен научил его отличать друзей от врагов… Царица Тэкле поклялась Папуна: «Луарсаб и Моурави будут вместе управлять царством. На том мое желание». Хорешани, Даутбек и все «барсы» готовы головы отдать за свободу царя. Тэкле жалеют.
– Автандил, брат мой! Давай выпьем холодного монастырского вина, у меня в нише приготовлено!
– Рядом с иконой? Э-хэ, монах, куда ты прячешь источник веселья!
– Это отец Трифилий для тебя прислал.
– Мой брат, если надел рясу, походи во всем на приятного «черного князя». Он любит и молитву с воском, и вино с мясом… А главное, последуй его примеру – воюй и шашкой, и крестом. Потом, крепко запомни: если одолеют сомнения, советуйся только с богом… безвредно.
– По-твоему, я должен скрыть услышанное от тебя?
– Рассказывать собеседнику, о чем ему давно известно, – значит уподобиться назойливой мухе…
Было воскресенье. Дым кадильницы плыл в полумгле. На клиросе звонко пели послушники: «Кирие элейсон! Кирие элейсон! Кирие элейсон!»
Бежан стоял рядом с Автандилом, осеняя себя крестным знамением. Настоятель пригласил братьев к себе на трапезу.
Пенистое вино и шипящие яства развеселили Трифилия. Он украдкой поглядывал на братьев, но сколько ни наводил разговор на откровенность, сыновья Георгия Саакадзе не прельстились на его приманку, хотя и с удовольствием осушали чаши, поддерживая веселость благочестивого отца.
Бежан думал: «Автандил прав, незачем сравниваться с глупой овцой, которую стригут для хозяина. Буду во всем подражать настоятелю. Молчание и ровное дыхание – неоценимые спутники при восхождении по крутой лестнице».
Через два дня Автандил прощался с братом. Благодарил отца Трифилия за радушный прием.
– Мой мальчик, здесь ты не гость, приезжай почаще в свой отчий дом! – И Трифилий с особой нежностью поцеловал глаза Автандила – глаза Русудан…
Автандил прискакал в Носте, когда в замке погасли светильники и над круглой башней заклубился Млечный путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134