— Советую вам приготовиться к тому, что от вас потребуют удовлетворения за оскорбление чести.
— К кардиналу, сейчас же пойду к кардиналу! Ведь это уже ни на что не похоже! Второй раз позволяют себе эти мушкетеры вмешиваться в мои дела. Пусть кардинал мне объяснит, в чем состоят мои права и обязанности и должен ли я позволять, чтобы меня так унижали! — кипятился Пипо, закрывая комнату. Он направлялся в Лувр, а по пути решил обдумать, что ему делать дальше.
А между тем Милон лежал в одной из комнат замка.
Раны его так болели, что он не мог ни уснуть, ни пошевелиться. За те дни, когда маркиз вез его в Париж и ухаживал за своим товарищем по оружию как опытная и преданная сиделка, здоровье его не особенно пострадало, но бородатое красивое лицо его стало гораздо бледнее, веселые добродушные глаза утратили свой обычный блеск.
Другого человека такие раны, без сомнения, свели бы в могилу. Но геркулесовское сложение Милона и его еще молодой и здоровый организм давали самые серьезные основания надеяться на то, что с помощью хорошего хирурга он вскоре поправится.
В первые дни, пока они вынуждены были пробыть в Лувре, маркиз сам, и довольно искусно, накладывал повязки и охлаждал раны. Но, наконец, Милон стал настоятельно требовать возвращения в Париж, да и маркизу нельзя было удлинять свой отпуск, а потому они и пустились в путь, но ехали медленно и осторожно и в конце концов счастливо прибыли в замок.
Ренарда тотчас же побежала за доктором и Жозефиной, а маркиз поехал в Лувр представиться командиру. Таким образом, Милон остался один.
Начинало уже смеркаться. В огромном старинном покое скоро установился почти темно-серый сумрак. Больной лежал неподвижно и постепенно впал в состояние полузабытья, часто овладевающее людьми, охваченными лихорадкой.
Глаза его были полуоткрыты и бесцельно устремились на высокую двустворчатую дверь, выходившую в коридор.
Вдруг ему показалось, что дверь эта тихо отворяется.
Милон был не в силах ни пошевелиться, ни подать голос и видел все как бы в тумане.
В комнате стало уже настолько темно, что с одного конца нельзя было рассмотреть, что делается на другом. Дверь медленно и беззвучно приоткрылась и в комнату проникла яркая полоса света, затем появилась фигура женщины в широкой белой одежде. В одной руке она держала свечу, другой медленно, почти торжественно, открыла дверь.
Милон увидел какую-то прозрачную фигуру: лицо, окруженное волнами черных волос, было мертвенно бледно; глаза смотрели, как у мертвой. От белого платья эта странная женщина казалась еще более похожей на вставшую из гроба.
Никогда Милон не видал этого бледного, гордого, прекрасного лица. Кто была эта дама? Как она попала в замок? Быть может, она жила тут?
Маркиз никогда не говорил, что в его замке живет кто-нибудь посторонний.
Неужели это игра расстроенного воображения тяжело-раненного человека? Неужели он бредит наяву?
Он не мог ответить себе на эти вопросы, не мог ни в чем удостовериться и лежал неподвижно, будучи не в силах пошевельнуться, видел все, что вокруг происходило, и не был в состоянии объяснить себе увиденное.
Женщина вошла в комнату неслышно, легко, как призрак, обошла ее и остановилась, ощупав стены и мебель… Она, по-видимому, не замечала больного. Глаза ее горели каким-то зловещим коварным огнем.
Вдруг она подошла к той стене, где на стульях разложено было белье и подушки, отложенные Ренардой, когда она стелила постель Милону.
Странная женщина поднесла свечу к самому белью и оно мигом вспыхнуло.
Вид огня, казалось, радовал ее, потому что она все время старалась усилить его, для чего подожгла уже начинавший дымиться стул, и с необыкновенной силой и ловкостью подвинула к загоревшимся вещам один из столов, стоявший ближе других.
Милон все это видел…
Неужели его мучил страшный кошмар, от которого он не мог очнуться?
Уже вспыхнуло пламя и вся комната наполнилась густым дымом… огонь взвивался все выше и выше…
Призрак тихонько, неслышно выскользнул из комнаты и быстро исчез в коридорах.
Милон хотел закричать, позвать, вскочить… напрасно! Его душил дым, но он лежал неподвижно и только временами вырывались из его измученной груди тихие стоны, а пламя, между тем, подступало все ближе и ближе…
В это время внизу, у портала, послышались шаги и голоса.
— Святая Геновефа! Что это такое? — вскричала Ренарда, — этот запах…
— Гарью пахнет, — отвечала Жозефина. Шаги приближались.
Ренарда первой подбежала к дверям комнаты, где горело, и с криком ужаса всплеснула руками.
— Этого еще не хватало!.. Воды скорей! Жозефина побежала за водой, а доктор Вильмайзант вошел со старухой в комнату.
— Здесь-то и лежит раненый? — спросил он.
— Да, сударь, вон там, на постели, — отвечала Ренарда, растерянно бегая из угла в угол.
— Дым сильно повредит ему, — сказал Вильмайзант, подходя к постели.
Женщины и прибежавший старик-садовник гасили в это время огонь и открывали окна.
Милон совершенно потерял сознание и лежал, как мертвый.
Доктор принес свечку и начал осматривать раны, вызвавшие у него большие опасения.
Наконец Ренарде, Жозефине и садовнику удалось потушить огонь. Они унесли обгоревшие вещи, свежий воздух из сада начал освежать комнату.
— Как это могло загореться? — спрашивала беспрестанно Жозефина.
Старая Ренарда сначала ничего не ответила, а потом уклончиво сказала:
— Наверное, упала свечка…
Но по изменившемуся лицу старухи было видно, что она знает гораздо больше, нечто страшное, нечто таинственное, чего она не смела выдать, что ее мучило и пугало!
Она ушла и торопливо поднялась на верхний этаж.
Что она там делала — никто не знал.
Вернувшись через несколько минут, она вместе с Белой Голубкой вошла в комнату, где доктор уже осмотрел раненого.
— Смотрите за ним и кладите компрессы, — сказал он. — А главное, следите, чтобы у него в комнате был хороший воздух и давайте вовремя капли, которые я вам оставлю.
— Скажите, пожалуйста, доктор, очень ли опасно состояние здоровья господина Милона? — тихо спросила Ре-нарда.
Жозефина с озабоченным выражением лица ждала его ответа.
— Он тяжело ранен, и болезнь могла бы иметь дурной исход, если бы он больше пробыл в дыму. Теперь я надеюсь спасти его… он силен, а вы дадите ему хороший уход, — отвечал Вильмайзант.
— О, господи, добрый господин Милон все еще в обмороке! — сказала Белая Голубка, прижимая к груди руки.
— Это продлится еще немного времени, и пусть лучше будет так, потому что он в таком состоянии не испытывает мучений. Завтра я зайду. Бог даст — вылечим!
Вильмайзант ушел. Ренарда пошла проводить его.
Когда она открывала калитку, к воротам подошел маркиз.
Он раскланялся с доктором, расспросил о Милоне и просил сделать все, чтобы спасти приятеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— К кардиналу, сейчас же пойду к кардиналу! Ведь это уже ни на что не похоже! Второй раз позволяют себе эти мушкетеры вмешиваться в мои дела. Пусть кардинал мне объяснит, в чем состоят мои права и обязанности и должен ли я позволять, чтобы меня так унижали! — кипятился Пипо, закрывая комнату. Он направлялся в Лувр, а по пути решил обдумать, что ему делать дальше.
А между тем Милон лежал в одной из комнат замка.
Раны его так болели, что он не мог ни уснуть, ни пошевелиться. За те дни, когда маркиз вез его в Париж и ухаживал за своим товарищем по оружию как опытная и преданная сиделка, здоровье его не особенно пострадало, но бородатое красивое лицо его стало гораздо бледнее, веселые добродушные глаза утратили свой обычный блеск.
Другого человека такие раны, без сомнения, свели бы в могилу. Но геркулесовское сложение Милона и его еще молодой и здоровый организм давали самые серьезные основания надеяться на то, что с помощью хорошего хирурга он вскоре поправится.
В первые дни, пока они вынуждены были пробыть в Лувре, маркиз сам, и довольно искусно, накладывал повязки и охлаждал раны. Но, наконец, Милон стал настоятельно требовать возвращения в Париж, да и маркизу нельзя было удлинять свой отпуск, а потому они и пустились в путь, но ехали медленно и осторожно и в конце концов счастливо прибыли в замок.
Ренарда тотчас же побежала за доктором и Жозефиной, а маркиз поехал в Лувр представиться командиру. Таким образом, Милон остался один.
Начинало уже смеркаться. В огромном старинном покое скоро установился почти темно-серый сумрак. Больной лежал неподвижно и постепенно впал в состояние полузабытья, часто овладевающее людьми, охваченными лихорадкой.
Глаза его были полуоткрыты и бесцельно устремились на высокую двустворчатую дверь, выходившую в коридор.
Вдруг ему показалось, что дверь эта тихо отворяется.
Милон был не в силах ни пошевелиться, ни подать голос и видел все как бы в тумане.
В комнате стало уже настолько темно, что с одного конца нельзя было рассмотреть, что делается на другом. Дверь медленно и беззвучно приоткрылась и в комнату проникла яркая полоса света, затем появилась фигура женщины в широкой белой одежде. В одной руке она держала свечу, другой медленно, почти торжественно, открыла дверь.
Милон увидел какую-то прозрачную фигуру: лицо, окруженное волнами черных волос, было мертвенно бледно; глаза смотрели, как у мертвой. От белого платья эта странная женщина казалась еще более похожей на вставшую из гроба.
Никогда Милон не видал этого бледного, гордого, прекрасного лица. Кто была эта дама? Как она попала в замок? Быть может, она жила тут?
Маркиз никогда не говорил, что в его замке живет кто-нибудь посторонний.
Неужели это игра расстроенного воображения тяжело-раненного человека? Неужели он бредит наяву?
Он не мог ответить себе на эти вопросы, не мог ни в чем удостовериться и лежал неподвижно, будучи не в силах пошевельнуться, видел все, что вокруг происходило, и не был в состоянии объяснить себе увиденное.
Женщина вошла в комнату неслышно, легко, как призрак, обошла ее и остановилась, ощупав стены и мебель… Она, по-видимому, не замечала больного. Глаза ее горели каким-то зловещим коварным огнем.
Вдруг она подошла к той стене, где на стульях разложено было белье и подушки, отложенные Ренардой, когда она стелила постель Милону.
Странная женщина поднесла свечу к самому белью и оно мигом вспыхнуло.
Вид огня, казалось, радовал ее, потому что она все время старалась усилить его, для чего подожгла уже начинавший дымиться стул, и с необыкновенной силой и ловкостью подвинула к загоревшимся вещам один из столов, стоявший ближе других.
Милон все это видел…
Неужели его мучил страшный кошмар, от которого он не мог очнуться?
Уже вспыхнуло пламя и вся комната наполнилась густым дымом… огонь взвивался все выше и выше…
Призрак тихонько, неслышно выскользнул из комнаты и быстро исчез в коридорах.
Милон хотел закричать, позвать, вскочить… напрасно! Его душил дым, но он лежал неподвижно и только временами вырывались из его измученной груди тихие стоны, а пламя, между тем, подступало все ближе и ближе…
В это время внизу, у портала, послышались шаги и голоса.
— Святая Геновефа! Что это такое? — вскричала Ренарда, — этот запах…
— Гарью пахнет, — отвечала Жозефина. Шаги приближались.
Ренарда первой подбежала к дверям комнаты, где горело, и с криком ужаса всплеснула руками.
— Этого еще не хватало!.. Воды скорей! Жозефина побежала за водой, а доктор Вильмайзант вошел со старухой в комнату.
— Здесь-то и лежит раненый? — спросил он.
— Да, сударь, вон там, на постели, — отвечала Ренарда, растерянно бегая из угла в угол.
— Дым сильно повредит ему, — сказал Вильмайзант, подходя к постели.
Женщины и прибежавший старик-садовник гасили в это время огонь и открывали окна.
Милон совершенно потерял сознание и лежал, как мертвый.
Доктор принес свечку и начал осматривать раны, вызвавшие у него большие опасения.
Наконец Ренарде, Жозефине и садовнику удалось потушить огонь. Они унесли обгоревшие вещи, свежий воздух из сада начал освежать комнату.
— Как это могло загореться? — спрашивала беспрестанно Жозефина.
Старая Ренарда сначала ничего не ответила, а потом уклончиво сказала:
— Наверное, упала свечка…
Но по изменившемуся лицу старухи было видно, что она знает гораздо больше, нечто страшное, нечто таинственное, чего она не смела выдать, что ее мучило и пугало!
Она ушла и торопливо поднялась на верхний этаж.
Что она там делала — никто не знал.
Вернувшись через несколько минут, она вместе с Белой Голубкой вошла в комнату, где доктор уже осмотрел раненого.
— Смотрите за ним и кладите компрессы, — сказал он. — А главное, следите, чтобы у него в комнате был хороший воздух и давайте вовремя капли, которые я вам оставлю.
— Скажите, пожалуйста, доктор, очень ли опасно состояние здоровья господина Милона? — тихо спросила Ре-нарда.
Жозефина с озабоченным выражением лица ждала его ответа.
— Он тяжело ранен, и болезнь могла бы иметь дурной исход, если бы он больше пробыл в дыму. Теперь я надеюсь спасти его… он силен, а вы дадите ему хороший уход, — отвечал Вильмайзант.
— О, господи, добрый господин Милон все еще в обмороке! — сказала Белая Голубка, прижимая к груди руки.
— Это продлится еще немного времени, и пусть лучше будет так, потому что он в таком состоянии не испытывает мучений. Завтра я зайду. Бог даст — вылечим!
Вильмайзант ушел. Ренарда пошла проводить его.
Когда она открывала калитку, к воротам подошел маркиз.
Он раскланялся с доктором, расспросил о Милоне и просил сделать все, чтобы спасти приятеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102