— Я буду сторожить и своевременно предотвращу всякую опасность.
— Вот и отлично. Спокойной ночи, мальчик.
Американец, капитан и Мин Си улеглись в палатку, а Казимир сел на траву, положив ружье на колени, и устремив глаза на берега река
XI. Переправа через Сицзян
Остальная часть ночи прошла совершенно спокойно. Тишина нарушалась только ревом диких зверей, приходивших утолять жажду водами Сицзяна.
— Ну что, вернулись эти негодяи? — спросил на другой день американец, едва выйдя из палатки.
— Я не видел ни одного, сэр Джеймс, — отвечал поляк. — Наши гребцы летят теперь к Чжаоцину на всех парах, уничтожая наш провиант и подкрепляясь нашей водкой.
— Неужели у нас даже нечего положить в рот?
— Нет даже ни крошки сухаря.
В эту минуту они увидели капитана и Мин Си, по-видимому только что окончивших длительное совещание.
— Ну, — спросил американец, — что случилось?
— Мы покидаем остров, — отвечал капитан.
— Мне ужасно не хочется покидать этот рай. А когда мы доберемся до того берега, то куда пойдем?
— Все прямо до самого Юаньяна.
— Разве вы не рассчитываете добраться до какого-нибудь города, чтобы купить лошадей?
— Это опасно, Джеймс. Ведь мы иностранцы, а вы уже по собственному опыту знаете, что значит быть иностранцем в этой дьявольской стране.
— Да, я уже имел тому доказательство в Чжаоцине.
— Не могу понять, почему эти мерзкие желтые рожи так боятся иностранцев, — сказал поляк.
— Так всегда было, милейший Казимир, — отвечал капитан. — Они боятся, что иностранцы, введя новую одежду, изменят обычаи страны, привнесут с собой новую религию, а из-за этого могут возникнуть беспорядки, а то и произойти целая революция. Китайское правительство чувствует себя очень неуверенно и делает все возможное, чтобы удержать страну от распада.
— Но, — заметил американец — эти самые иностранцы, если и введут новые обычаи, то научат и новым ремеслам, давая тем самым толчок торговле, расширяя связи и улучшая таким образом условия жизни народов.
— Совершенно верно, Джеймс, но китайцы считают эту самую торговлю с иностранцами ненавистной и нежелательной для себя. И на самом деле она лишает их громадного количества шелка, чая, фарфора и тысячи других товаров, которые, оставаясь в китайской империи, стоили бы гораздо дешевле, чем они стоят теперь.
— Но ведь в обмен они получают продукты европейские, американские и другие.
— Эти продукты не нужны китайцам, которые умели жить без них целые тысячелетия.
— Но ведь они от этого богатеют.
— Кто же богатеет? Только одни коммерсанты, а народ умирает с голоду.
— Позвольте мне в этом усомниться.
— Я сейчас докажу вам это на примере. Одно время в Китае существовали тысячи и тысячи прядилен, которые давали заработок миллионам рабочих; явились европейцы, привезли свои готовые бумажные товары — и все фабрики закрылись.
— Почему?
— Потому что китайские изделия стоили вдвое дороже европейских. Завтра европейцы найдут способ точно также конкурировать в торговле шелком, расписной бумагой и так далее. Вследствие этого еще масса фабрик, дающих теперь заработок нескольким миллионам людей, закроется, и нищета увеличится. Что вы на это скажете?
— Говоря правду, Джорджио, китайцы неплохо рассуждают. Скажите мне, скольких миллионов достигает их торговля с Европой?
— До 1842 года, по мнению Сомнерата, она достигала только двадцати четырех или двадцати шести миллионов и велась исключительно Ост-Индской компанией, которая отправляла туда четыре больших корабля и штук двадцать поменьше; Франция присылала туда два корабля и вывозили на два или три миллиона товаров; Голландия посылала четыре, Португалия — столько же и немного Америка. В настоящее время насчитывается несколько тысяч кораблей, посещающих китайские порты, так как все государства ведут торговлю с Китаем.
— Скажите мне…
— Довольно, Джеймс. Теперь пойдем в наш лесок рубить деревья на постройку плота.
— Если вы построите плот, то вырубите весь мой лес, — сказал американец с сожалением.
— Вам это не нравится?
— Отчасти, каюсь.
— Тем не менее, надеюсь, вы не станете оказывать нам сопротивление.
— Я сам вас туда проведу, — сказал янки, смеясь.
— Итак идемте, а вы, друзья, постарайтесь убить нам уточек; мы вернемся голодные как волки.
— Я обещаю вам великолепное жаркое, — торжественно объявил поляк.
— Смотри только, чтобы оно было не слишком пережарено, — предупредил его американец. — Если ты его испортишь, я отдеру тебя за уши.
— Оно будет приготовлено, как в лучшем ресторане, сэр Джеймс.
Поляк вместе с толстеньким китайцем взяли ружья и отправились на охоту, а капитан с Корсаном углубились в знаменитый лес, состоявший из четырех тутовых деревьев, пятнадцати кустарников и двадцати четырех бамбуков, которые, по счастью, были достаточно толсты и высоки. Менее чем через час весь лес лежал на земле.
Добыв материал, они построили себе плот на самом берегу. Плот был невелик, но довольно крепок и мог держать на воде пять или шесть человек.
— Теперь пойдем есть, — сказал капитан, когда работа была окончена, — а потом поплывем.
— Охотники, инженеры, американцы, итальянцы, поляки — всех прошу к столу? — кричал Казимир.
В четыре прыжка американец долетел до лагеря. Повар поистине сотворил чудо. Две утки и полдюжины птичек, называемых чиуе-уен и особенно рекомендованных китайцем, дожаривались на вертелах и, кроме того, что-то булькало в горшочке, распространяя какое-то особенное благоухание.
— Ого, мальчик! — воскликнул Корсан. — Ты, кажется, кроме жаркого, состряпал еще и второе блюдо?
— Конечно, сэр Джеймс. Наш маленький канонир, обозревая ваши владения, нашел какое-то растение, похожее на капусту.
— Ого! — проговорил американец, облизываясь. — Я всегда любил капусту. Садитесь, господа, если не хотите, чтобы я сбежал вместе с горшком.
Они уселись на землю и с жадностью стали уничтожать овощ, вкусом напоминающий капусту, которую китайцы называют пенпан . Американец нашел ее чрезвычайно вкусной. Когда подали жаркое, он взялся за перцееда.
— Вот незнакомая мне птица, — сказал он. — Эй, Казимир, оставь уток в покое и попробуй-ка вот эту деликатесную птицу!
Поляк повиновался, но и тот, и другой, укусив раза два, остановились, глядя друг другу в лицо.
— Что это за порода птиц? — спросил американец. — Она имеет какой-то особенный вкус…
— Клянусь трубкой! — воскликнул поляк. — Я тоже заметил странный вкус моего жаркого. Эй, Мин Си, что это за штука?
— Вы едите вкуснейшую вещь, — отвечал китаец в свои свешивающиеся вниз усы. — Перцеед, лакомое блюдо.
Американец рискнул проглотить еще кусочек, потом отшвырнул далеко от себя птицу и стал так плеваться, будто только что выпил целую чашку яда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Вот и отлично. Спокойной ночи, мальчик.
Американец, капитан и Мин Си улеглись в палатку, а Казимир сел на траву, положив ружье на колени, и устремив глаза на берега река
XI. Переправа через Сицзян
Остальная часть ночи прошла совершенно спокойно. Тишина нарушалась только ревом диких зверей, приходивших утолять жажду водами Сицзяна.
— Ну что, вернулись эти негодяи? — спросил на другой день американец, едва выйдя из палатки.
— Я не видел ни одного, сэр Джеймс, — отвечал поляк. — Наши гребцы летят теперь к Чжаоцину на всех парах, уничтожая наш провиант и подкрепляясь нашей водкой.
— Неужели у нас даже нечего положить в рот?
— Нет даже ни крошки сухаря.
В эту минуту они увидели капитана и Мин Си, по-видимому только что окончивших длительное совещание.
— Ну, — спросил американец, — что случилось?
— Мы покидаем остров, — отвечал капитан.
— Мне ужасно не хочется покидать этот рай. А когда мы доберемся до того берега, то куда пойдем?
— Все прямо до самого Юаньяна.
— Разве вы не рассчитываете добраться до какого-нибудь города, чтобы купить лошадей?
— Это опасно, Джеймс. Ведь мы иностранцы, а вы уже по собственному опыту знаете, что значит быть иностранцем в этой дьявольской стране.
— Да, я уже имел тому доказательство в Чжаоцине.
— Не могу понять, почему эти мерзкие желтые рожи так боятся иностранцев, — сказал поляк.
— Так всегда было, милейший Казимир, — отвечал капитан. — Они боятся, что иностранцы, введя новую одежду, изменят обычаи страны, привнесут с собой новую религию, а из-за этого могут возникнуть беспорядки, а то и произойти целая революция. Китайское правительство чувствует себя очень неуверенно и делает все возможное, чтобы удержать страну от распада.
— Но, — заметил американец — эти самые иностранцы, если и введут новые обычаи, то научат и новым ремеслам, давая тем самым толчок торговле, расширяя связи и улучшая таким образом условия жизни народов.
— Совершенно верно, Джеймс, но китайцы считают эту самую торговлю с иностранцами ненавистной и нежелательной для себя. И на самом деле она лишает их громадного количества шелка, чая, фарфора и тысячи других товаров, которые, оставаясь в китайской империи, стоили бы гораздо дешевле, чем они стоят теперь.
— Но ведь в обмен они получают продукты европейские, американские и другие.
— Эти продукты не нужны китайцам, которые умели жить без них целые тысячелетия.
— Но ведь они от этого богатеют.
— Кто же богатеет? Только одни коммерсанты, а народ умирает с голоду.
— Позвольте мне в этом усомниться.
— Я сейчас докажу вам это на примере. Одно время в Китае существовали тысячи и тысячи прядилен, которые давали заработок миллионам рабочих; явились европейцы, привезли свои готовые бумажные товары — и все фабрики закрылись.
— Почему?
— Потому что китайские изделия стоили вдвое дороже европейских. Завтра европейцы найдут способ точно также конкурировать в торговле шелком, расписной бумагой и так далее. Вследствие этого еще масса фабрик, дающих теперь заработок нескольким миллионам людей, закроется, и нищета увеличится. Что вы на это скажете?
— Говоря правду, Джорджио, китайцы неплохо рассуждают. Скажите мне, скольких миллионов достигает их торговля с Европой?
— До 1842 года, по мнению Сомнерата, она достигала только двадцати четырех или двадцати шести миллионов и велась исключительно Ост-Индской компанией, которая отправляла туда четыре больших корабля и штук двадцать поменьше; Франция присылала туда два корабля и вывозили на два или три миллиона товаров; Голландия посылала четыре, Португалия — столько же и немного Америка. В настоящее время насчитывается несколько тысяч кораблей, посещающих китайские порты, так как все государства ведут торговлю с Китаем.
— Скажите мне…
— Довольно, Джеймс. Теперь пойдем в наш лесок рубить деревья на постройку плота.
— Если вы построите плот, то вырубите весь мой лес, — сказал американец с сожалением.
— Вам это не нравится?
— Отчасти, каюсь.
— Тем не менее, надеюсь, вы не станете оказывать нам сопротивление.
— Я сам вас туда проведу, — сказал янки, смеясь.
— Итак идемте, а вы, друзья, постарайтесь убить нам уточек; мы вернемся голодные как волки.
— Я обещаю вам великолепное жаркое, — торжественно объявил поляк.
— Смотри только, чтобы оно было не слишком пережарено, — предупредил его американец. — Если ты его испортишь, я отдеру тебя за уши.
— Оно будет приготовлено, как в лучшем ресторане, сэр Джеймс.
Поляк вместе с толстеньким китайцем взяли ружья и отправились на охоту, а капитан с Корсаном углубились в знаменитый лес, состоявший из четырех тутовых деревьев, пятнадцати кустарников и двадцати четырех бамбуков, которые, по счастью, были достаточно толсты и высоки. Менее чем через час весь лес лежал на земле.
Добыв материал, они построили себе плот на самом берегу. Плот был невелик, но довольно крепок и мог держать на воде пять или шесть человек.
— Теперь пойдем есть, — сказал капитан, когда работа была окончена, — а потом поплывем.
— Охотники, инженеры, американцы, итальянцы, поляки — всех прошу к столу? — кричал Казимир.
В четыре прыжка американец долетел до лагеря. Повар поистине сотворил чудо. Две утки и полдюжины птичек, называемых чиуе-уен и особенно рекомендованных китайцем, дожаривались на вертелах и, кроме того, что-то булькало в горшочке, распространяя какое-то особенное благоухание.
— Ого, мальчик! — воскликнул Корсан. — Ты, кажется, кроме жаркого, состряпал еще и второе блюдо?
— Конечно, сэр Джеймс. Наш маленький канонир, обозревая ваши владения, нашел какое-то растение, похожее на капусту.
— Ого! — проговорил американец, облизываясь. — Я всегда любил капусту. Садитесь, господа, если не хотите, чтобы я сбежал вместе с горшком.
Они уселись на землю и с жадностью стали уничтожать овощ, вкусом напоминающий капусту, которую китайцы называют пенпан . Американец нашел ее чрезвычайно вкусной. Когда подали жаркое, он взялся за перцееда.
— Вот незнакомая мне птица, — сказал он. — Эй, Казимир, оставь уток в покое и попробуй-ка вот эту деликатесную птицу!
Поляк повиновался, но и тот, и другой, укусив раза два, остановились, глядя друг другу в лицо.
— Что это за порода птиц? — спросил американец. — Она имеет какой-то особенный вкус…
— Клянусь трубкой! — воскликнул поляк. — Я тоже заметил странный вкус моего жаркого. Эй, Мин Си, что это за штука?
— Вы едите вкуснейшую вещь, — отвечал китаец в свои свешивающиеся вниз усы. — Перцеед, лакомое блюдо.
Американец рискнул проглотить еще кусочек, потом отшвырнул далеко от себя птицу и стал так плеваться, будто только что выпил целую чашку яда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70