Не следует забывать о том, что Корсика — именно та местность, где вендетта (кровная месть) считается едва ли не самым богоугодным делом из всех вероятных.
Следует отметить, что к такому понятию, как «дело» Наполеон относился очень ответственно, вкладывая в это отношение ту долю самоуважения, которая отличает только людей творческих и внутренне свободных.
КСТАТИ:
«Самая большая из всех безнравственностей — это браться за дела, которые не умеешь делать».
Наполеон I
Он не знал никакого иного дела, кроме военного, и тем не менее брался за абсолютно все дела в перевернутом с ног на голову государстве, компенсируя свое невежество фразой, ставшей крылатой: «Большие батальоны всегда правы». Он во многом напоминает Остапа Бендера, но если тот действовал на свой страх и риск, то за этим стояли нерассуждающие гренадеры, к тому же большими батальонами, и если Остап, проигрывая шахматистам-любителям сеанс одновременной игры, не нашел ничего лучшего, чем ударить шахматной доской по единственной электрической лампочке, освещавшей ристалище, а затем бежать со всех ног от возмездия за аферу, то Наполеон, делая, по сути, то же самое, не только не бежал, а еще и обвинял всех окружающих в некомпетентности, непатриотичности, тупости, отсталости и т.п.
Когда он в первые дни и месяцы своего диктаторского консульства вел переговоры с опытными политиками, финансистами, правоведами и другими специалистами, те попросту приходили в ужас от вопиющего невежества первого лица государства и при этом от его категорического нежелания выслушивать чьи-либо советы.
Так было при экстренной разработке новой конституции, призванной закрепить его права, так было при решении проблемы свободы прессы, когда Наполеон приказал закрыть сначала 60 газет из существующих 73-х, а затем еще девять. Оставшиеся четыре газеты были отданы под суровый надзор министра полиции.
Однако его непреклонная решительность в деле ликвидации разбойничьих шаек, контролировавших практически все дороги Франции, может быть упомянута лишь в хвалебном тоне. Такого рода организованную преступность он ликвидировал меньше чем за полгода, и это неоспоримый факт. Исходя из этого, остается только саркастически усмехаться в ответ на разглагольствования нынешних министров внутренних дел «о заметных достижениях» в борьбе с организованной преступностью. Они, как правило, часто сменяют друг друга, эти министры, и каждый новый непременно произносит знакомый текст о «заметных достижениях».
Вспоминая о блистательном решении этого вопроса Наполеоном и не менее блистательном решении проблемы итальянской мафии диктатором Муссолини, приходишь к неутешительным выводам о том, что наши «силовые министры» либо некомпетентны, либо, что гораздо хуже, непосредственно заинтересованы в неэффективности решений своих основных задач.
Их аргументы типа: «Так то ж диктатура, а у нас…» — просто стыдно слушать. Разбойник — не член общества, поэтому общественное устройство не имеет никакого значения в войне с ним. Никакого. На войне действуют законы войны, и в вооруженного противника следует стрелять, не интересуясь мнением прокурора на этот счет. Или не нужно называть происходящее войной.
А в то время Наполеон, произнеся очередную историческую фразу: «На войне как на войне», послал специальные отряды на войну с разбойниками. Командирам этих отрядов приказано было пленных не брать, ликвидировать, не вникая в подробности, и самих разбойников, и тех, кто дает им пристанище, и тех, кто скупает награбленное, и тех полицейских, которые пособничают, и т.п. Уже через месяц-полтора дороги Франции стали в принципе безопасны, а через шесть месяцев стали пригодны для пикников и леса.
КСТАТИ:
«Справедливость — это соотношение между вещами: оно всегда одно и то же, какое бы существо его ни рассматривало, будь то Бог, ангел или, наконец, человек».
Шарль де Монтескье
Пожалуй, отношение к преступникам было единственным безусловно справедливым проявлением характера Наполеона. Если и не все, то подавляющее большинство всех прочих проявлений его характера было окрашено в какие угодно цвета, но только не в тот, что мог бы символизировать взвешенную справедливость.
Это был деспот в чистом виде. Он даже не брал на себя труд играть, подобно Сталину, роль «отца» своих подданных. Этот человек вел себя подобно солдату, изнасиловавшему глуповатую бабенку, которая после случившегося всячески заискивает перед ним, терпит побои и бывает счастлива, когда он соблаговолит хотя бы шлепнуть ее по заднице.
После победы над австрийцами в битве при деревне Маренго (14 июня 1800 года) огромная, несметная толпа парижан простояла весь день перед Тюильрийским дворцом, приветственными криками вызывая Наполеона. Он так и не вышел на балкон. Зачем?..
КСТАТИ:
«Чтобы хорошо вести дела, нужно только всех удовлетворить. А для того чтобы всех удовлетворить, нужно всех очаровать, а для того чтобы всех очаровать, нужно — не то чтобы лгать, а так объясняться, чтобы никто ничего не понимал, а всякий бы облизывался».
Михаил Салтыков-Щедрин
Инструктируя разработчиков своей конституции, он сказал: «Пишите так, чтобы было кратко и неясно».
Наполеону удалось очаровать в числе прочих и российского императора Павла Первого, но их дружба, едва начавшись, оборвалась внезапной смертью Павла, в чем Наполеон усматривал «руку Лондона». Известно, что, узнав о трагедии в Петербурге, он топал ногами и кричал: «Англичане промахнулись по мне в Париже (имелось в виду неудавшееся покушение роялистов), но они не промахнулись в Петербурге!»
Пожалуй, англичане были единственными в мире людьми, которых он не собирался очаровывать и мирные отношения с которыми признал бы действительными только после их поражения в войне. Война с Англией была состоянием его души.
В числе прочих мотивов его англофобии было ясное осознание того, что эта страна, в отличие от многих и многих, никогда, ни при каких обстоятельствах не признает в нем законного правителя Франции, как, собственно, должно было бы сделать правительство любой страны в ответ на притязания узурпатора.
Он прекрасно понимал, что является всего лишь удачливым самозванцем, и усматривал решение своей проблемы в том состоянии бытия, которое было ему наиболее близко, понятно и доступно в плане самоутверждения — то есть в войне. Это была та сфера, где его авторитет считался непререкаемым, где он мог проявить все свои таланты и где он воспринимался как действительно великий человек, причем на совершенно законных основаниях. Война надежно отвлекала его подданных от многих и многих насущных проблем. Он умел спровоцировать то, что французский мыслитель Жак Тюрго (1727—1781 гг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Следует отметить, что к такому понятию, как «дело» Наполеон относился очень ответственно, вкладывая в это отношение ту долю самоуважения, которая отличает только людей творческих и внутренне свободных.
КСТАТИ:
«Самая большая из всех безнравственностей — это браться за дела, которые не умеешь делать».
Наполеон I
Он не знал никакого иного дела, кроме военного, и тем не менее брался за абсолютно все дела в перевернутом с ног на голову государстве, компенсируя свое невежество фразой, ставшей крылатой: «Большие батальоны всегда правы». Он во многом напоминает Остапа Бендера, но если тот действовал на свой страх и риск, то за этим стояли нерассуждающие гренадеры, к тому же большими батальонами, и если Остап, проигрывая шахматистам-любителям сеанс одновременной игры, не нашел ничего лучшего, чем ударить шахматной доской по единственной электрической лампочке, освещавшей ристалище, а затем бежать со всех ног от возмездия за аферу, то Наполеон, делая, по сути, то же самое, не только не бежал, а еще и обвинял всех окружающих в некомпетентности, непатриотичности, тупости, отсталости и т.п.
Когда он в первые дни и месяцы своего диктаторского консульства вел переговоры с опытными политиками, финансистами, правоведами и другими специалистами, те попросту приходили в ужас от вопиющего невежества первого лица государства и при этом от его категорического нежелания выслушивать чьи-либо советы.
Так было при экстренной разработке новой конституции, призванной закрепить его права, так было при решении проблемы свободы прессы, когда Наполеон приказал закрыть сначала 60 газет из существующих 73-х, а затем еще девять. Оставшиеся четыре газеты были отданы под суровый надзор министра полиции.
Однако его непреклонная решительность в деле ликвидации разбойничьих шаек, контролировавших практически все дороги Франции, может быть упомянута лишь в хвалебном тоне. Такого рода организованную преступность он ликвидировал меньше чем за полгода, и это неоспоримый факт. Исходя из этого, остается только саркастически усмехаться в ответ на разглагольствования нынешних министров внутренних дел «о заметных достижениях» в борьбе с организованной преступностью. Они, как правило, часто сменяют друг друга, эти министры, и каждый новый непременно произносит знакомый текст о «заметных достижениях».
Вспоминая о блистательном решении этого вопроса Наполеоном и не менее блистательном решении проблемы итальянской мафии диктатором Муссолини, приходишь к неутешительным выводам о том, что наши «силовые министры» либо некомпетентны, либо, что гораздо хуже, непосредственно заинтересованы в неэффективности решений своих основных задач.
Их аргументы типа: «Так то ж диктатура, а у нас…» — просто стыдно слушать. Разбойник — не член общества, поэтому общественное устройство не имеет никакого значения в войне с ним. Никакого. На войне действуют законы войны, и в вооруженного противника следует стрелять, не интересуясь мнением прокурора на этот счет. Или не нужно называть происходящее войной.
А в то время Наполеон, произнеся очередную историческую фразу: «На войне как на войне», послал специальные отряды на войну с разбойниками. Командирам этих отрядов приказано было пленных не брать, ликвидировать, не вникая в подробности, и самих разбойников, и тех, кто дает им пристанище, и тех, кто скупает награбленное, и тех полицейских, которые пособничают, и т.п. Уже через месяц-полтора дороги Франции стали в принципе безопасны, а через шесть месяцев стали пригодны для пикников и леса.
КСТАТИ:
«Справедливость — это соотношение между вещами: оно всегда одно и то же, какое бы существо его ни рассматривало, будь то Бог, ангел или, наконец, человек».
Шарль де Монтескье
Пожалуй, отношение к преступникам было единственным безусловно справедливым проявлением характера Наполеона. Если и не все, то подавляющее большинство всех прочих проявлений его характера было окрашено в какие угодно цвета, но только не в тот, что мог бы символизировать взвешенную справедливость.
Это был деспот в чистом виде. Он даже не брал на себя труд играть, подобно Сталину, роль «отца» своих подданных. Этот человек вел себя подобно солдату, изнасиловавшему глуповатую бабенку, которая после случившегося всячески заискивает перед ним, терпит побои и бывает счастлива, когда он соблаговолит хотя бы шлепнуть ее по заднице.
После победы над австрийцами в битве при деревне Маренго (14 июня 1800 года) огромная, несметная толпа парижан простояла весь день перед Тюильрийским дворцом, приветственными криками вызывая Наполеона. Он так и не вышел на балкон. Зачем?..
КСТАТИ:
«Чтобы хорошо вести дела, нужно только всех удовлетворить. А для того чтобы всех удовлетворить, нужно всех очаровать, а для того чтобы всех очаровать, нужно — не то чтобы лгать, а так объясняться, чтобы никто ничего не понимал, а всякий бы облизывался».
Михаил Салтыков-Щедрин
Инструктируя разработчиков своей конституции, он сказал: «Пишите так, чтобы было кратко и неясно».
Наполеону удалось очаровать в числе прочих и российского императора Павла Первого, но их дружба, едва начавшись, оборвалась внезапной смертью Павла, в чем Наполеон усматривал «руку Лондона». Известно, что, узнав о трагедии в Петербурге, он топал ногами и кричал: «Англичане промахнулись по мне в Париже (имелось в виду неудавшееся покушение роялистов), но они не промахнулись в Петербурге!»
Пожалуй, англичане были единственными в мире людьми, которых он не собирался очаровывать и мирные отношения с которыми признал бы действительными только после их поражения в войне. Война с Англией была состоянием его души.
В числе прочих мотивов его англофобии было ясное осознание того, что эта страна, в отличие от многих и многих, никогда, ни при каких обстоятельствах не признает в нем законного правителя Франции, как, собственно, должно было бы сделать правительство любой страны в ответ на притязания узурпатора.
Он прекрасно понимал, что является всего лишь удачливым самозванцем, и усматривал решение своей проблемы в том состоянии бытия, которое было ему наиболее близко, понятно и доступно в плане самоутверждения — то есть в войне. Это была та сфера, где его авторитет считался непререкаемым, где он мог проявить все свои таланты и где он воспринимался как действительно великий человек, причем на совершенно законных основаниях. Война надежно отвлекала его подданных от многих и многих насущных проблем. Он умел спровоцировать то, что французский мыслитель Жак Тюрго (1727—1781 гг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166