Членов муниципалитета уже готовы были зарезать, а здание ратуши — поджечь, когда некий швейцарец Юлен, владелец прачечной, обратился с зажигательной речью к двум гвардейским ротам, стоявшим неподалеку и никак не реагировавшим на явную опасность, угрожавшую ратуше, призывая их пойти за ним к ненавистной Бастилии и взять ее.
Гвардейцы, прихватив пять пушек, двинулись к Бастилии. Толпа, естественно, не отставала. Вскоре по крепости был открыт орудийный огонь, из-за неопытности «артиллеристов» поражавший еще и окрестные дома, что потом дало основание писать о том, что гарнизон Бастилии обстреливал из пушек чуть ли не весь Париж.
Вот тогда-то комендант и принял решение открыть ворота и сдать крепость агрессорам в обмен на обещание швейцарца Юлена и командира одной из гвардейских рот обеспечить безопасность гарнизона. Когда же это было сделано, толпа поступила по-своему. После добровольной сдачи Бастилии ее коменданту маркизу Делоне отсекли голову мясницким ножом. Та же участь постигла его адъютанта, майора, лейтенанта и трех солдат-инвалидов. Затем начался грабеж всего, что находилось внутри крепости.
Об узниках, «жертвах деспотизма», вспомнили лишь через довольно длительное время. Их освободили и вывели на площадь, где на них уже никто не обращал внимания. Из семерых «жертв» один оказался серийным убийцей, двое — сумасшедшими и четверо — фальсификаторами ценных бумаг. Потом их торжественно провели по улицам города. Во главе процессии шел субъект, который на острие пики нес голову маркиза Делоне, так и не успевшего осознать то, что толпа — это не только не народ, но еще и не люди…
Легенда о штурме Бастилии была опровергнута вскоре после своего возникновения, еще в том же 1789 году, когда были опубликованы материалы деятельности специальной комиссии, которая пришла к такому выводу: «Бастилию не взяли штурмом; ее ворота открыл сам гарнизон. Эти факты истинны и не могут быть подвергнуты сомнению».
Вот что празднуют французы 14 июля каждого года.
ФАКТЫ:
Вскоре после этих бесславных событий 863 парижанина были удостоены почетного звания «Участник штурма Бастилии», что предусматривало получение довольно значительной пенсии.
Революционный идиотизм зашел так далеко, что согласно финансовым документам, в 1874 году, почти через сто лет после происшедшего, были люди, получавшие жалованье, за «взятие Бастилии».
Собственно, чему удивляться?
Революция — это всегда идиотизм, всегда преступление и всегда — ложь, противоречащая не только истине, но и элементарной логике.
КСТАТИ:
«Революция — просто переезд на новую квартиру. Коррупция, страсти, честолюбие, низость той или иной нации, того или иного века попросту меняют апартаменты, что сопряжено с поломками и расходами. Никакой политической морали: успех — вот и вся мораль».
Жюль и Эдмон Гонкуры
После парижских событий революция прокатилась огненным смерчем по всей Франции, сея хаос, но не решая никаких насущных проблем, для чего она, собственно, была затеяна, если верить ее поджигателям.
Но им верить нельзя.
В ходе революции они не торопятся выйти на сцену, предоставляя эту неблаговидную и достаточно опасную роль несостоявшимся интеллектуалам, комплекс неполноценности и азартное честолюбие которых надежно гасят инстинкт самосохранения.
А маховик революции раскручивался все сильнее и сильнее, угрожая выйти из-под какого бы то ни было контроля.
Людовик XVI опустился до заискивания перед депутатами Учредительного собрания, а 17 июля того же рокового года он появился среди массы бунтующей черни, всячески пытаясь выдать себя за «своего парня». Когда он вернулся в Версаль с трехцветной революционной кокардой на шапке, Мария Антуанетта воскликнула в гневе: «Я никогда не думала, что вышла замуж за мещанина!»
Между прочим, граф Мирабо, один из «отцов» революции, так сказал о королеве: «Среди приближенных короля есть только один мужчина и этот мужчина — его жена!»
Если кто-то из членов королевского двора и сохранял элементарное человеческое достоинство, то это была, бесспорно, Мария Антуанетта.
26 августа Учредительное собрание приняло эпохальнуюДекларацию прав человека и гражданина , которая провозглашала нацию единственным источником власти. Объявленная конституционная монархия была, согласно Декларации, исполнительницей воли народа, не более того. Сословные привилегии отменялись, хотя на деле разрослась буйным цветом привилегия черни, а это было гораздо опаснее привилегий дворянства и духовенства.
И — всяческие свободы: слова, мысли, совести, печати, вероисповедания и т.п.
Свобода, равенство, братство.
Слова, слова, слова.
Свобода — это не беспредел вольницы, а осознанная необходимость, то, что абсолютно неприемлемо для отребья.
Равенство — это жалкая попытка проигнорировать законы Природы, исключающей это самое равенство.
Братство — очередная попытка несостоявшихся, порочных и морально слабых паразитировать за счет достойных, только и всего.
Декларация, конечно, имела определенный успех, но его, как говорится, на хлеб не намажешь, а осенью 1789 года продовольственная проблема дала о себе знать со всей жесткостью.
5 октября огромная колонна черни двинулась на Версаль. Отстранив короля от власти, «народ», тем не менее, именно на него возлагал вину за хаос в стране. После перестрелки с королевской охраной толпа ворвалась во дворец. Людовик XVI дал согласие на переезд в Париж королевского двора и Учредительного собрания.
Как будто это могло что-то изменить…
Франция погрузилась в пучину анархии, когда все хотели повелевать и никто не хотел исполнять повеления.
Множество аристократов да и вообще здравомыслящих людей эмигрировало в Австрию, Россию и немецкие государства.
В Учредительном собрании развернулась ожесточенная борьба политических группировок. Наиболее многочисленными и влиятельными среди них были умеренные конституционалисты — монархисты во главе с Мирабо, Лафайетом и Байи, мэром Парижа.
Радикалов возглавлял молодой адвокат из Арраса, последователь Руссо, некий Максимиллиан Робеспьер (1758—1794 гг.), замкнутый, педантичный, склонный к нарциссизму и, конечно же, не ахти какой специалист в своем деле, потому что настоящие мастера своего дела в революциях не участвуют. Им это просто не нужно.
А осенью того же 1789 года образовалось еще и «Общество друзей конституции», названное «Якобинским клубом». Вначале якобинцы были довольно умеренными политиками, но потом искушение запрячь безумную толпу в карету своего безмерного честолюбия возобладало над соображениями здравого смысла, и они уже не стеснялись в средствах достижения своих целей, венцом которых была, ясное дело, власть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Гвардейцы, прихватив пять пушек, двинулись к Бастилии. Толпа, естественно, не отставала. Вскоре по крепости был открыт орудийный огонь, из-за неопытности «артиллеристов» поражавший еще и окрестные дома, что потом дало основание писать о том, что гарнизон Бастилии обстреливал из пушек чуть ли не весь Париж.
Вот тогда-то комендант и принял решение открыть ворота и сдать крепость агрессорам в обмен на обещание швейцарца Юлена и командира одной из гвардейских рот обеспечить безопасность гарнизона. Когда же это было сделано, толпа поступила по-своему. После добровольной сдачи Бастилии ее коменданту маркизу Делоне отсекли голову мясницким ножом. Та же участь постигла его адъютанта, майора, лейтенанта и трех солдат-инвалидов. Затем начался грабеж всего, что находилось внутри крепости.
Об узниках, «жертвах деспотизма», вспомнили лишь через довольно длительное время. Их освободили и вывели на площадь, где на них уже никто не обращал внимания. Из семерых «жертв» один оказался серийным убийцей, двое — сумасшедшими и четверо — фальсификаторами ценных бумаг. Потом их торжественно провели по улицам города. Во главе процессии шел субъект, который на острие пики нес голову маркиза Делоне, так и не успевшего осознать то, что толпа — это не только не народ, но еще и не люди…
Легенда о штурме Бастилии была опровергнута вскоре после своего возникновения, еще в том же 1789 году, когда были опубликованы материалы деятельности специальной комиссии, которая пришла к такому выводу: «Бастилию не взяли штурмом; ее ворота открыл сам гарнизон. Эти факты истинны и не могут быть подвергнуты сомнению».
Вот что празднуют французы 14 июля каждого года.
ФАКТЫ:
Вскоре после этих бесславных событий 863 парижанина были удостоены почетного звания «Участник штурма Бастилии», что предусматривало получение довольно значительной пенсии.
Революционный идиотизм зашел так далеко, что согласно финансовым документам, в 1874 году, почти через сто лет после происшедшего, были люди, получавшие жалованье, за «взятие Бастилии».
Собственно, чему удивляться?
Революция — это всегда идиотизм, всегда преступление и всегда — ложь, противоречащая не только истине, но и элементарной логике.
КСТАТИ:
«Революция — просто переезд на новую квартиру. Коррупция, страсти, честолюбие, низость той или иной нации, того или иного века попросту меняют апартаменты, что сопряжено с поломками и расходами. Никакой политической морали: успех — вот и вся мораль».
Жюль и Эдмон Гонкуры
После парижских событий революция прокатилась огненным смерчем по всей Франции, сея хаос, но не решая никаких насущных проблем, для чего она, собственно, была затеяна, если верить ее поджигателям.
Но им верить нельзя.
В ходе революции они не торопятся выйти на сцену, предоставляя эту неблаговидную и достаточно опасную роль несостоявшимся интеллектуалам, комплекс неполноценности и азартное честолюбие которых надежно гасят инстинкт самосохранения.
А маховик революции раскручивался все сильнее и сильнее, угрожая выйти из-под какого бы то ни было контроля.
Людовик XVI опустился до заискивания перед депутатами Учредительного собрания, а 17 июля того же рокового года он появился среди массы бунтующей черни, всячески пытаясь выдать себя за «своего парня». Когда он вернулся в Версаль с трехцветной революционной кокардой на шапке, Мария Антуанетта воскликнула в гневе: «Я никогда не думала, что вышла замуж за мещанина!»
Между прочим, граф Мирабо, один из «отцов» революции, так сказал о королеве: «Среди приближенных короля есть только один мужчина и этот мужчина — его жена!»
Если кто-то из членов королевского двора и сохранял элементарное человеческое достоинство, то это была, бесспорно, Мария Антуанетта.
26 августа Учредительное собрание приняло эпохальнуюДекларацию прав человека и гражданина , которая провозглашала нацию единственным источником власти. Объявленная конституционная монархия была, согласно Декларации, исполнительницей воли народа, не более того. Сословные привилегии отменялись, хотя на деле разрослась буйным цветом привилегия черни, а это было гораздо опаснее привилегий дворянства и духовенства.
И — всяческие свободы: слова, мысли, совести, печати, вероисповедания и т.п.
Свобода, равенство, братство.
Слова, слова, слова.
Свобода — это не беспредел вольницы, а осознанная необходимость, то, что абсолютно неприемлемо для отребья.
Равенство — это жалкая попытка проигнорировать законы Природы, исключающей это самое равенство.
Братство — очередная попытка несостоявшихся, порочных и морально слабых паразитировать за счет достойных, только и всего.
Декларация, конечно, имела определенный успех, но его, как говорится, на хлеб не намажешь, а осенью 1789 года продовольственная проблема дала о себе знать со всей жесткостью.
5 октября огромная колонна черни двинулась на Версаль. Отстранив короля от власти, «народ», тем не менее, именно на него возлагал вину за хаос в стране. После перестрелки с королевской охраной толпа ворвалась во дворец. Людовик XVI дал согласие на переезд в Париж королевского двора и Учредительного собрания.
Как будто это могло что-то изменить…
Франция погрузилась в пучину анархии, когда все хотели повелевать и никто не хотел исполнять повеления.
Множество аристократов да и вообще здравомыслящих людей эмигрировало в Австрию, Россию и немецкие государства.
В Учредительном собрании развернулась ожесточенная борьба политических группировок. Наиболее многочисленными и влиятельными среди них были умеренные конституционалисты — монархисты во главе с Мирабо, Лафайетом и Байи, мэром Парижа.
Радикалов возглавлял молодой адвокат из Арраса, последователь Руссо, некий Максимиллиан Робеспьер (1758—1794 гг.), замкнутый, педантичный, склонный к нарциссизму и, конечно же, не ахти какой специалист в своем деле, потому что настоящие мастера своего дела в революциях не участвуют. Им это просто не нужно.
А осенью того же 1789 года образовалось еще и «Общество друзей конституции», названное «Якобинским клубом». Вначале якобинцы были довольно умеренными политиками, но потом искушение запрячь безумную толпу в карету своего безмерного честолюбия возобладало над соображениями здравого смысла, и они уже не стеснялись в средствах достижения своих целей, венцом которых была, ясное дело, власть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166