Придворные ненавязчиво предоставляют ему в качестве сексуального станка некую мадам Мальи, дебелую большеротую смуглянку, с которой можно было проделывать все, что вздумается, но влюбиться в которую было уж никак невозможно.
Людовик таким образом познавал многогранность мира, а мадам Мальи блаженствовала в роли эрзац-королевы.
История человечества самым убедительным образом подтверждает мысль о том, что человек, занятый каким-либо важным для него делом, ни в коем случае не должен приближать к этому делу своих родственников, которые непременно его провалят. Если совсем уж невозможно преодолеть в себе пагубной привязанности к якобы единокровным особям, то лучше всего дать денег — при условии надежной изоляции этих завистливых и наглых прихлебателей от дела, милостиво подаренного капризной Фортуной.
Беспечная и не отягощенная излишним интеллектом, мадам Мальи не вдавалась в обдумывание этих простых истин, а потому решила использовать свое положение, представив ко двору свою младшую сестру, которая до этого воспитывалась в монастыре. Как и следовало ожидать, младшая сестра самым беспардонным образом потеснила старшую и стала королевской фавориткой.
Но и она очень недолго наслаждалась своим положением, так как по свойственной этой семейке недалекости представила королю еще двух своих сестер, считая себя вне конкуренции. И напрасно. Каждая из этих полногрудых и коренастых бабищ успела-таки попользоваться привилегиями королевской избранницы. Недолго, правда, но все же…
КСТАТИ:
У него герцогиня знакомая,
Пообедал он с графом на днях…
Но осталось собой насекомое,
Побывав в королевских кудрях.
Роберт Бернс
Людовик вошел во вкус, и попросту доступное женское тело уже стало пройденным этапом. Теперь требовалась изюминка…
Ею оказалась очаровательная и в достаточной степени развращенная Ленорман д'Этуаль, ставшая вскоре известной под именем маркизы Помпадур. Сначала она, приняв предложение короля, тайно посещала его, но спустя некоторое время, оставив мужа, переселилась в королевскую резиденцию.
Она стала всевластной фавориткой, будто бы возродив времена графини де Монтеспан, но именно «будто бы», потому что нельзя войти дважды в одну и ту же реку. То, что при Монтеспан было психологической семейной драмой, при маркизе Помпадур стало фарсом, причем, далеко не лучшего свойства.
Характерный эпизод. Король и маркиза ужинают. Неожиданно входит ее простоватый отец. Бесцеремонно приблизившись к королевскому столу, он хлопает по плечу Людовика XV и восклицает: «Здорово, любезный зять!»
Людовик пришел в бешенство и запретил «тестю» даже близко подходить к дворцу, но факт сам по себе весьма примечателен. Такое было бы попросту невозможно во времена Людовика XIV.
Но, как в те же недавние времена, власть фаворитки была абсолютной. Однако не вечной, как и все прочее на нашей грешной земле.
Некий Франц Домиан совершает покушение на жизнь короля, ранит его, а на допросе заявляет, как это принято у террористического отребья всех времен и народов, что хотел убить короля в отместку за «народные страдания». Эта классическая чушь, тем не менее, подействовала на Людовика довольно странным образом: он решил отречься от престола в пользу дофина и уехать куда-нибудь в провинцию.
Только очень хороший баталист может передать реакцию маркизы де Помпадур на такое решение, подрывающее основы ее власти! И Людовик отступил, аннулировал свое отречение, но не забыл эту дикую сцену. То ли в отместку за нее, то ли решив отныне не сдерживать свои подспудные влечения, а скорее и по той, и по другой причине, он приказывает оборудовать в Версальском парке павильон, называемый «Кремитаж», для исключительно сексуальных забав. Из этого павильона подземный ход вел к группе домов, окруженных высоким забором, так называемому «монастырю», куда свозились со всего Парижа красивые девушки, большинство которых уместнее было бы назвать детьми.
Например, одной из них не было и тринадцати лет, когда Людовик лишил ее девственности и сделал своей постоянной наложницей, пока она не родила. Затем ее выдали замуж за какого-то полунищего дворянина, который был очень рад и жене с королевского пениса, и довольно солидному приданому.
Другому «приобретению» Людовика было одиннадцать лет. Девочка оставалась в «монастыре» ровно столько времени, сколько способна была вызывать вспышки королевской похоти. Ее отец, крупный торговец из Нанта, долго и безуспешно хлопотал об освобождении дочери, однако в итоге вынужден был смириться с реалиями бытия.
Разумеется, подобные факты были достоянием всей Франции, в которой зрело недовольство королевской властью.
А напрасно. Власть — она и есть власть. Зря говорят, что она портит своего носителя. Нет, она, как водка, всего лишь открывает заслонку, выпуская из вольера алчность, жестокость, сластолюбие, педофилию, патологическое корыстолюбие и т.п. И не стоит убивать королей. На их место придут другие, еще более алчные и развращенные. Но и это еще полбеды. Ведь может прийти к власти «народ», а вот этот коллективный деспот покажет такое, что самый сумасбродный и сексуально озабоченный король покажется невинным ребенком. История знает до черта таких примеров…
КСТАТИ:
«Самодержавие народа — самое страшное самодержавие, ибо в нем зависит человек от непросветленного количества, от темных инстинктов масс. Воля одного, воля немногих не может так далеко простирать свои притязания, как воля всех»
Николай Бердяев
Народные низы ненавидят власть не столько потому, что она их угнетает, а скорее всего, потому, что уж очень хочется совершать безнаказанно те же мерзости, что она, власть. Дело ведь не в свободе вообще, философском понятии, совершенно недоступном широким массам, а в свободе совершать мерзости, убивать, насиловать, отбирать чужое добро и т.д.
Но пока они еще ограничивались глухим ропотом по поводу непотребств, совершаемых королем, которому видите ли, некогда было прислушаться к этому ропоту и хоть как-то на него отреагировать.
Не до того ему было, как, между прочим, и не до маркизы де Помпадур, которая не выдержала конкуренции с одиннадцатилетними нимфетками.
Она отошла на второй, затем на третий план, а когда катафалк с ее гробом уныло катился под проливным дождем мимо окон кабинета Людовика, он насмешливо проронил: «М-да, погода не благоприятствует прогулке».
Что ж, все проходит…
Педофильские страсти тоже прошли, потому что приелись однообразием детского страха, смятения, стыда также как и, напротив, детского порочного любопытства. Набоков ведь не выдумал свою Лолиту. Оцепеневшая от ужаса нимфетка — по большей части плод фантазии прокуроров, оскорбленных в лучших гражданских чувствах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Людовик таким образом познавал многогранность мира, а мадам Мальи блаженствовала в роли эрзац-королевы.
История человечества самым убедительным образом подтверждает мысль о том, что человек, занятый каким-либо важным для него делом, ни в коем случае не должен приближать к этому делу своих родственников, которые непременно его провалят. Если совсем уж невозможно преодолеть в себе пагубной привязанности к якобы единокровным особям, то лучше всего дать денег — при условии надежной изоляции этих завистливых и наглых прихлебателей от дела, милостиво подаренного капризной Фортуной.
Беспечная и не отягощенная излишним интеллектом, мадам Мальи не вдавалась в обдумывание этих простых истин, а потому решила использовать свое положение, представив ко двору свою младшую сестру, которая до этого воспитывалась в монастыре. Как и следовало ожидать, младшая сестра самым беспардонным образом потеснила старшую и стала королевской фавориткой.
Но и она очень недолго наслаждалась своим положением, так как по свойственной этой семейке недалекости представила королю еще двух своих сестер, считая себя вне конкуренции. И напрасно. Каждая из этих полногрудых и коренастых бабищ успела-таки попользоваться привилегиями королевской избранницы. Недолго, правда, но все же…
КСТАТИ:
У него герцогиня знакомая,
Пообедал он с графом на днях…
Но осталось собой насекомое,
Побывав в королевских кудрях.
Роберт Бернс
Людовик вошел во вкус, и попросту доступное женское тело уже стало пройденным этапом. Теперь требовалась изюминка…
Ею оказалась очаровательная и в достаточной степени развращенная Ленорман д'Этуаль, ставшая вскоре известной под именем маркизы Помпадур. Сначала она, приняв предложение короля, тайно посещала его, но спустя некоторое время, оставив мужа, переселилась в королевскую резиденцию.
Она стала всевластной фавориткой, будто бы возродив времена графини де Монтеспан, но именно «будто бы», потому что нельзя войти дважды в одну и ту же реку. То, что при Монтеспан было психологической семейной драмой, при маркизе Помпадур стало фарсом, причем, далеко не лучшего свойства.
Характерный эпизод. Король и маркиза ужинают. Неожиданно входит ее простоватый отец. Бесцеремонно приблизившись к королевскому столу, он хлопает по плечу Людовика XV и восклицает: «Здорово, любезный зять!»
Людовик пришел в бешенство и запретил «тестю» даже близко подходить к дворцу, но факт сам по себе весьма примечателен. Такое было бы попросту невозможно во времена Людовика XIV.
Но, как в те же недавние времена, власть фаворитки была абсолютной. Однако не вечной, как и все прочее на нашей грешной земле.
Некий Франц Домиан совершает покушение на жизнь короля, ранит его, а на допросе заявляет, как это принято у террористического отребья всех времен и народов, что хотел убить короля в отместку за «народные страдания». Эта классическая чушь, тем не менее, подействовала на Людовика довольно странным образом: он решил отречься от престола в пользу дофина и уехать куда-нибудь в провинцию.
Только очень хороший баталист может передать реакцию маркизы де Помпадур на такое решение, подрывающее основы ее власти! И Людовик отступил, аннулировал свое отречение, но не забыл эту дикую сцену. То ли в отместку за нее, то ли решив отныне не сдерживать свои подспудные влечения, а скорее и по той, и по другой причине, он приказывает оборудовать в Версальском парке павильон, называемый «Кремитаж», для исключительно сексуальных забав. Из этого павильона подземный ход вел к группе домов, окруженных высоким забором, так называемому «монастырю», куда свозились со всего Парижа красивые девушки, большинство которых уместнее было бы назвать детьми.
Например, одной из них не было и тринадцати лет, когда Людовик лишил ее девственности и сделал своей постоянной наложницей, пока она не родила. Затем ее выдали замуж за какого-то полунищего дворянина, который был очень рад и жене с королевского пениса, и довольно солидному приданому.
Другому «приобретению» Людовика было одиннадцать лет. Девочка оставалась в «монастыре» ровно столько времени, сколько способна была вызывать вспышки королевской похоти. Ее отец, крупный торговец из Нанта, долго и безуспешно хлопотал об освобождении дочери, однако в итоге вынужден был смириться с реалиями бытия.
Разумеется, подобные факты были достоянием всей Франции, в которой зрело недовольство королевской властью.
А напрасно. Власть — она и есть власть. Зря говорят, что она портит своего носителя. Нет, она, как водка, всего лишь открывает заслонку, выпуская из вольера алчность, жестокость, сластолюбие, педофилию, патологическое корыстолюбие и т.п. И не стоит убивать королей. На их место придут другие, еще более алчные и развращенные. Но и это еще полбеды. Ведь может прийти к власти «народ», а вот этот коллективный деспот покажет такое, что самый сумасбродный и сексуально озабоченный король покажется невинным ребенком. История знает до черта таких примеров…
КСТАТИ:
«Самодержавие народа — самое страшное самодержавие, ибо в нем зависит человек от непросветленного количества, от темных инстинктов масс. Воля одного, воля немногих не может так далеко простирать свои притязания, как воля всех»
Николай Бердяев
Народные низы ненавидят власть не столько потому, что она их угнетает, а скорее всего, потому, что уж очень хочется совершать безнаказанно те же мерзости, что она, власть. Дело ведь не в свободе вообще, философском понятии, совершенно недоступном широким массам, а в свободе совершать мерзости, убивать, насиловать, отбирать чужое добро и т.д.
Но пока они еще ограничивались глухим ропотом по поводу непотребств, совершаемых королем, которому видите ли, некогда было прислушаться к этому ропоту и хоть как-то на него отреагировать.
Не до того ему было, как, между прочим, и не до маркизы де Помпадур, которая не выдержала конкуренции с одиннадцатилетними нимфетками.
Она отошла на второй, затем на третий план, а когда катафалк с ее гробом уныло катился под проливным дождем мимо окон кабинета Людовика, он насмешливо проронил: «М-да, погода не благоприятствует прогулке».
Что ж, все проходит…
Педофильские страсти тоже прошли, потому что приелись однообразием детского страха, смятения, стыда также как и, напротив, детского порочного любопытства. Набоков ведь не выдумал свою Лолиту. Оцепеневшая от ужаса нимфетка — по большей части плод фантазии прокуроров, оскорбленных в лучших гражданских чувствах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166