Вы недостаточно велики, чтобы не знать ненависти и зависти. Так будьте же настолько велики, чтобы не стыдиться себя самих!»
Фридрих Ницше
Герой другого европейского мифа о великом властителе — король Франции Людовик XIV (1638—1715 гг.) — тот, кому приписывают историческую фразу: «Государство — это я».
Возможно, что он действительно был автором этого изречения, которое принято считать формулой абсолютизма и под которой мог бы подписаться и современник Людовика XIV император Петр I Великий. Их очень роднит уверенность в собственной универсальности, позволяющей быть экспертом по абсолютно всем проблемам государственного бытия, от организации труда корабельных плотников до репертуара столичных театров. Разница между ними лишь в том, то Петр стремился прослыть знатоком артиллерийского и корабельного дела, а Людовик — высокого искусства.
В действительности же, как и у Петра, у него не было сколько-нибудь глубоких познаний в какой-либо определенной сфере, однако он блестяще владел искусством преподнесения себя в роли олицетворенной истины.
КСТАТИ:
«Он не говорит ничего. Да, но как он это разъясняет!»
Элиас Канетти
В своем письме к маркизу де Вилару (от 8 сентября 1688 года) он изрек следующее: «Приумножать собственное величие — наиболее достойная и наиболее приятная деятельность суверена».
И он приумножал свое величие, не жалея ни времени, ни усилий. Этот мастер пускать пыль в глаза был гениальным рекламистом. Его роскошный дворец в Версале излучал такое нестерпимо яркое великолепие, что оно озаряло всю Францию и вселяло уверенность в благополучие и необоримую силу государства, что замыкалась всего лишь на одном человеке, которого прозвали «Король-Солнце».
Он сам по себе был довольно впечатляющей рекламой Франции: высокий, красивый, величественный, прекрасный наездник, смелый охотник, талантливый артист, баловень женщин и воинствующий оптимист.
Все это не мешало ему быть вероломным, жестоким, деспотичным, но все эти качества были надежно спрятаны за блестящим фасадом щедрости, благородства и щепетильной справедливости, в отличие от Петра Великого, не считавшего нужным скрывать свою садистскую сущность.
Сущность Людовика в полной мере проявилась в сфере его религиозной политики, когда он, раз позабыв обо всех услугах, оказанных государству и ему лично гугенотами, развернул против них ужасающую по своей жестокости кампанию, когда при помощи военной силы жителей Пуату, Беарна и Лангедока заставляли принять католичество, когда в этих краях свирепствовали насильники и убийцы в военной форме, действовавшие именем короля.
Чтобы узаконить эти кровавые ужасы, Людовик под влиянием растленного и патологически жестокого Арле де Шанвалона, архиепископа Парижского, аннулирует принятый на вечные времена Нантский эдикт, гарантирующий во Франции веротерпимость и исключающий рецидив Варфоломеевской ночи. Если и впрямь «Государство — это я», то это была величайшая государственная подлость, которую невозможно обосновать никаким аргументами относительно «блага народа», «гражданского согласия» и т.п. набора слов, никакого отношения к вышеупомянутым приоритетам не имеющего. Стандартный камуфляж самого плебейского вероломства тех, кто так гордится незапятнанностью своей аристократической чести.
Правление Людовика XIV представляется роскошной дамой в очень дорогом платье, обвешанном платиной и бриллиантами, но при этом имеющей весьма несвежее белье.
После аннулирования Нантского эдикта в октябре 1685 года, после охотно разрешенных королем и освященных католической Церковью так называемых драгонад — военно-полицейских акций, направленных на ликвидацию протестантизма во Франции, миллионы продуктивных и добропорядочных французских подданных вынуждены были либо покинуть родину, либо стать жертвами кровавого террора.
КСТАТИ:
«Слава великих людей должна измеряться способами, какими она была достигнута».
Франсуа де Ларошфуко
Ну, если так, то подавляющее большинство великих людей, вернее, признанных таковыми, никогда бы не стерли со своих одухотворенных лиц клейма бесславия…
Людовик XIV выступал как активный провокатор многих европейских конфликтов, но он не был человеком военным, воякой, воином, как Петр Первый или Карл XII — нет, он жаждал военной славы, однако при этом оставался умозрителем, лишь передвигающим по клетчатой доске пешек и слонов.
Однако, он был довольно опасным умозрителем, всерьез считающим, что удел Франции — господство в Европе, и достижение этого господства является, как говорится, делом техники. Ввиду этого не так уж необоснованы сравнения этого капризного красавца с Наполеоном или с Гитлером, разумеется, в плоскости только лишь намерений, но, как заметил один из древних мудрецов, промахнуться может удар, намерение же не может промахнуться…
Он вел четыре войны, намереваясь отхватить себе самые лакомые куски европейского пирога, и кое-что действительно отхватил, но главная цель — господство на континенте — так и не была достигнута, как не была решена задача оздоровления французской экономики. Она была не просто больна, она пребывала в жестокой агонии. К примеру, государственный валовый доход составлял в 1715 году 69 миллионов ливров, а затраты — 132 миллиона.
При этом аристократия освобождалась от каких бы то ни было налогов и повинностей, средний класс был изрядно прорежен расправами над гугенотами, а все остальные подданные «Короля-Солнца» влачили самое жалкое существование, которое с настораживающей периодичностью заявляло о себе кровавыми бунтами в провинциях. Король отвечал на них кровавыми расправами, но проблемы так и оставались проблемами.
Г. Риго. Портрет Максимилиана Коуница
Зато Версаль был, бесспорно, самым блестящим из королевских дворов Европы. Великолепные празднества, балы, спектакли, фейерверки, немыслимая, режущая глаз, роскошь придавали Версалю статус законодателя мод, манер, нравов — всего того, что принято именовать великосветской жизнью.
Элементами этой жизни были и возникшие при Людовике Парижская академия наук, Королевская музыкальная академия и обсерватория. Это было престижно и работало на имидж неустанного покровителя наук и искусств.
Между прочим, когда в 1665 году была поставлена антиклерикальная комедия Мольера «Тартюф», Людовик горячо приветствовал ее, а в 1680 году запретил без каких-либо объяснений своего решения.
Ему нравилось окружать себя знаменитостями, чтобы на их фоне выглядеть гораздо более мудрым, талантливым, опытным, чем любой из опекаемых им создателей признанных шедевров, справедливым и суровым «отцом»… В этом он, несомненно, предвосхитил Сталина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Фридрих Ницше
Герой другого европейского мифа о великом властителе — король Франции Людовик XIV (1638—1715 гг.) — тот, кому приписывают историческую фразу: «Государство — это я».
Возможно, что он действительно был автором этого изречения, которое принято считать формулой абсолютизма и под которой мог бы подписаться и современник Людовика XIV император Петр I Великий. Их очень роднит уверенность в собственной универсальности, позволяющей быть экспертом по абсолютно всем проблемам государственного бытия, от организации труда корабельных плотников до репертуара столичных театров. Разница между ними лишь в том, то Петр стремился прослыть знатоком артиллерийского и корабельного дела, а Людовик — высокого искусства.
В действительности же, как и у Петра, у него не было сколько-нибудь глубоких познаний в какой-либо определенной сфере, однако он блестяще владел искусством преподнесения себя в роли олицетворенной истины.
КСТАТИ:
«Он не говорит ничего. Да, но как он это разъясняет!»
Элиас Канетти
В своем письме к маркизу де Вилару (от 8 сентября 1688 года) он изрек следующее: «Приумножать собственное величие — наиболее достойная и наиболее приятная деятельность суверена».
И он приумножал свое величие, не жалея ни времени, ни усилий. Этот мастер пускать пыль в глаза был гениальным рекламистом. Его роскошный дворец в Версале излучал такое нестерпимо яркое великолепие, что оно озаряло всю Францию и вселяло уверенность в благополучие и необоримую силу государства, что замыкалась всего лишь на одном человеке, которого прозвали «Король-Солнце».
Он сам по себе был довольно впечатляющей рекламой Франции: высокий, красивый, величественный, прекрасный наездник, смелый охотник, талантливый артист, баловень женщин и воинствующий оптимист.
Все это не мешало ему быть вероломным, жестоким, деспотичным, но все эти качества были надежно спрятаны за блестящим фасадом щедрости, благородства и щепетильной справедливости, в отличие от Петра Великого, не считавшего нужным скрывать свою садистскую сущность.
Сущность Людовика в полной мере проявилась в сфере его религиозной политики, когда он, раз позабыв обо всех услугах, оказанных государству и ему лично гугенотами, развернул против них ужасающую по своей жестокости кампанию, когда при помощи военной силы жителей Пуату, Беарна и Лангедока заставляли принять католичество, когда в этих краях свирепствовали насильники и убийцы в военной форме, действовавшие именем короля.
Чтобы узаконить эти кровавые ужасы, Людовик под влиянием растленного и патологически жестокого Арле де Шанвалона, архиепископа Парижского, аннулирует принятый на вечные времена Нантский эдикт, гарантирующий во Франции веротерпимость и исключающий рецидив Варфоломеевской ночи. Если и впрямь «Государство — это я», то это была величайшая государственная подлость, которую невозможно обосновать никаким аргументами относительно «блага народа», «гражданского согласия» и т.п. набора слов, никакого отношения к вышеупомянутым приоритетам не имеющего. Стандартный камуфляж самого плебейского вероломства тех, кто так гордится незапятнанностью своей аристократической чести.
Правление Людовика XIV представляется роскошной дамой в очень дорогом платье, обвешанном платиной и бриллиантами, но при этом имеющей весьма несвежее белье.
После аннулирования Нантского эдикта в октябре 1685 года, после охотно разрешенных королем и освященных католической Церковью так называемых драгонад — военно-полицейских акций, направленных на ликвидацию протестантизма во Франции, миллионы продуктивных и добропорядочных французских подданных вынуждены были либо покинуть родину, либо стать жертвами кровавого террора.
КСТАТИ:
«Слава великих людей должна измеряться способами, какими она была достигнута».
Франсуа де Ларошфуко
Ну, если так, то подавляющее большинство великих людей, вернее, признанных таковыми, никогда бы не стерли со своих одухотворенных лиц клейма бесславия…
Людовик XIV выступал как активный провокатор многих европейских конфликтов, но он не был человеком военным, воякой, воином, как Петр Первый или Карл XII — нет, он жаждал военной славы, однако при этом оставался умозрителем, лишь передвигающим по клетчатой доске пешек и слонов.
Однако, он был довольно опасным умозрителем, всерьез считающим, что удел Франции — господство в Европе, и достижение этого господства является, как говорится, делом техники. Ввиду этого не так уж необоснованы сравнения этого капризного красавца с Наполеоном или с Гитлером, разумеется, в плоскости только лишь намерений, но, как заметил один из древних мудрецов, промахнуться может удар, намерение же не может промахнуться…
Он вел четыре войны, намереваясь отхватить себе самые лакомые куски европейского пирога, и кое-что действительно отхватил, но главная цель — господство на континенте — так и не была достигнута, как не была решена задача оздоровления французской экономики. Она была не просто больна, она пребывала в жестокой агонии. К примеру, государственный валовый доход составлял в 1715 году 69 миллионов ливров, а затраты — 132 миллиона.
При этом аристократия освобождалась от каких бы то ни было налогов и повинностей, средний класс был изрядно прорежен расправами над гугенотами, а все остальные подданные «Короля-Солнца» влачили самое жалкое существование, которое с настораживающей периодичностью заявляло о себе кровавыми бунтами в провинциях. Король отвечал на них кровавыми расправами, но проблемы так и оставались проблемами.
Г. Риго. Портрет Максимилиана Коуница
Зато Версаль был, бесспорно, самым блестящим из королевских дворов Европы. Великолепные празднества, балы, спектакли, фейерверки, немыслимая, режущая глаз, роскошь придавали Версалю статус законодателя мод, манер, нравов — всего того, что принято именовать великосветской жизнью.
Элементами этой жизни были и возникшие при Людовике Парижская академия наук, Королевская музыкальная академия и обсерватория. Это было престижно и работало на имидж неустанного покровителя наук и искусств.
Между прочим, когда в 1665 году была поставлена антиклерикальная комедия Мольера «Тартюф», Людовик горячо приветствовал ее, а в 1680 году запретил без каких-либо объяснений своего решения.
Ему нравилось окружать себя знаменитостями, чтобы на их фоне выглядеть гораздо более мудрым, талантливым, опытным, чем любой из опекаемых им создателей признанных шедевров, справедливым и суровым «отцом»… В этом он, несомненно, предвосхитил Сталина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166