При всех его изъянах, он проявлял совершенно искреннюю, неподкупную и непоколебимую преданность Павлу, будучи, пожалуй, единственным человеком такого рода в его окружении. Отставка Аракчеева имела для Павла роковые последствия.
Пост Петербургского военного губернатора занял генерал фон дер Пален, человек взвешенный, умный, расчетливый и жестокий, но не по-аракчеевски, а гораздо страшнее — от души, холодной и не знающей сострадания.
Он-то и стал во главе заговора против Павла, заговора, который давно уже зрел, вовлекая в свою орбиту все новых и новых людей, включая Александра, сына императора и наследника престола.
Когда Екатерина готовила его к роли императора, — в обход Павла, — Александр отчаянно сопротивлялся, даже угрожал сбежать в Америку, но теперь занял прямо противоположную позицию, сгорая от желания «спасти Россию». Хороший предлог…
А пока наблюдалось ужасающее всю остальную Европу сближение Павла и Наполеона, грозившее далеко идущими последствиями. В их совместных планах присутствовало и изгнание из Индии англичан. Нетерпеливый Павел, загоревшись этой идеей, приказал доставить в его кабинет из каземата Петропавловской крепости казачьего атамана Матвея Ивановича Платова, сидевшего там уже полгода по причине никому не известной.
— Вы знаете дорогу в Индию? — спросил Платова император. Атаман в первое мгновение опешил, а затем сообразил, что
в случае отрицательного ответа отправится туда, откуда привезен, и ответил как можно более уверенно:
— До последней ухабины, Ваше Императорское Величество!
Он была немедленно отправлен на Дон, и вскоре 22 500 казаков Всевеликого Войска Донского двинулись в поход навстречу восходящему Солнцу.
Но шли они очень недолго…
Получив анонимный донос о готовящемся заговоре и список заговорщиков, Павел вызвал к себе военного губернатора Петербурга.
— Изменник! — заорал он. — Повешу!
— За что, государь?
— За что? Вот вещественное доказательство!
И Павел швырнул на стол список заговорщиков.
— Все правильно, — невозмутимо проговорил Пален, пробежав глазами список. — Но у Вашего Величества нет причин для беспокойства. Если во главе заговора стоит военный губернатор Петербурга, значит, все будет в полном порядке.
— В каком-таком порядке?!
— Ваше Величество, — все так же невозмутимо проговорил Пален, — я состою в заговоре, чтобы выведать планы заговорщиков и управлять ими.
Чтобы окончательно успокоить Павла, он попросил у него ордер на арест наследника престола. Павел подписал ордер, правда, не проставив даты.
А Пален, выйдя из кабинета императора, направился в апартаменты Александра, показал ему ордер и потребовал ускорить переворот.
И вот 11 марта 1801 года после ужина, на котором присутствовали сыновья императора, Александр и Константин, когда Павел отправился в свои покои, предварительно распорядившись вызвать Аракчеева из его имения в Петербург, группа заговорщиков, убив одного из камер-гусаров и камер-лакея, ворвалась в его спальню…
Потом они утверждали, что не собирались убивать императора, что их целью было только заставить его подписать отречение от престола, но в подобные утверждения верят только уж очень наивные люди. Когда грабитель произносит: «Кошелек или жизнь!», он в равной мере жаждет отобрать у своей жертвы и то, и другое, а зачастую «другое» даже более, чем «то». Что поделать, таков человек в большинстве своем, если можно так выразиться.
Да, они сначала потребовали у Павла отречения, а затем… Они, эти блестящие придворные господа, убивали его долго и в то же время суетливо, как перепуганные собственной решимостью полупьяные лакеи, явно напоминающие членов ГКЧП, устроивших жалкое подобие государственного переворота в Москве 19 августа 1991 года.
Но тем, которые действовали вечером 11 марта 1801 года, в итоге все удалось: Павел был умерщвлен в результате удушения шарфом и многочисленных ударов носками хорошо начищенных сапог. Лакеи — они и есть лакеи, даже в камергерских мундирах. Главное ведь не происхождение, а душа…
Так в лице Павла погибла эпоха абсолютизма в России. Правда, на восемь лет позже, чем во Франции, казнившей своего Людовика XVI, но… что уж тут поделать, Россия всегда отставала в области нововведений, зато потом, в 17 году следующего столетия, она взяла реванш, да такой, что все страшилки французского производства оказались на поверку просто детским лепетом…
А короли, вопреки популярной песенке, утверждающей, будто они «все могут», к началу XIX века продемонстрировали свою крайнюю уязвимость, когда их начали воспринимать сквозь призму разума, а не слепой веры.
КСТАТИ:
«Вера и знания — это две чаши весов: чем выше одна, тем ниже другая».
Артур Шопенгауэр
Маяки Просвещения
Советская пропаганда часто использовала слово «маяк» для обозначения какого-либо примера, достойного подражания. Так, СССР был «путеводным маяком для передового человечества», а какой-нибудь искусственно выращенный «герой труда» был «маяком» для участников социалистического соревнования, ставших на трудовую вахту в честь исторического… У них все было непременно «историческим» — и съезды партии, и стройки каналов, которые либо основательно убивали экологию, либо, и это в лучшем случае, благополучно пересыхали, и так называемые «битвы за урожай», в результате которых все же закупали зерно в Канаде… Да ладно, не о них сейчас речь, просто слово уж больно сигнальное — «маяк».
Так вот, если мало-мальски вникнуть в суть, то станет очевидно, что держать курс прямо на маяк никак нельзя, ибо он стоит либо на острове, либо на скалистом берегу, а нужно его обойти, и чем подальше, тем, наверное, лучше.
Мыслители эпохи Просвещения схожи с маяками. Свет, который они излучали, и продолжают излучать до сих пор, скорее предупреждает об опасности сесть на мель, чем призывает стремиться к нему подобно обезумевшему от жажды света мотыльку. Они, мыслители той эпохи, сочли своим долгом излучать свет знаний и независимых суждений, не взяв на себя труд пораскинуть мозгами относительно того, не станет ли этот свет для кого-то излишне возбуждающим, для кого-то — ложным, а для кого-то попросту губительным.
Но вот об этом они как-то не задумывались, разбрасывая направо и налево семена того просвещения, которое они считали панацеей от всех социальных болезней, забывая о том, что значительной части социума требуется вовсе не знание, а слепая вера, а вот знание делает этих людей либо глубоко несчастными, либо самодовольно преступными.
Знание — сила, а если сила есть, ума не надо.
Но при этом, как заметил философ эпохи Просвещения Бенедикт Спиноза, (1632—1677 гг.), «невежество не есть аргумент».
Как часто мы слышим в ответ на призыв следовать элементарным нормам человеческого общежития самодовольно-насмешливую фразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Пост Петербургского военного губернатора занял генерал фон дер Пален, человек взвешенный, умный, расчетливый и жестокий, но не по-аракчеевски, а гораздо страшнее — от души, холодной и не знающей сострадания.
Он-то и стал во главе заговора против Павла, заговора, который давно уже зрел, вовлекая в свою орбиту все новых и новых людей, включая Александра, сына императора и наследника престола.
Когда Екатерина готовила его к роли императора, — в обход Павла, — Александр отчаянно сопротивлялся, даже угрожал сбежать в Америку, но теперь занял прямо противоположную позицию, сгорая от желания «спасти Россию». Хороший предлог…
А пока наблюдалось ужасающее всю остальную Европу сближение Павла и Наполеона, грозившее далеко идущими последствиями. В их совместных планах присутствовало и изгнание из Индии англичан. Нетерпеливый Павел, загоревшись этой идеей, приказал доставить в его кабинет из каземата Петропавловской крепости казачьего атамана Матвея Ивановича Платова, сидевшего там уже полгода по причине никому не известной.
— Вы знаете дорогу в Индию? — спросил Платова император. Атаман в первое мгновение опешил, а затем сообразил, что
в случае отрицательного ответа отправится туда, откуда привезен, и ответил как можно более уверенно:
— До последней ухабины, Ваше Императорское Величество!
Он была немедленно отправлен на Дон, и вскоре 22 500 казаков Всевеликого Войска Донского двинулись в поход навстречу восходящему Солнцу.
Но шли они очень недолго…
Получив анонимный донос о готовящемся заговоре и список заговорщиков, Павел вызвал к себе военного губернатора Петербурга.
— Изменник! — заорал он. — Повешу!
— За что, государь?
— За что? Вот вещественное доказательство!
И Павел швырнул на стол список заговорщиков.
— Все правильно, — невозмутимо проговорил Пален, пробежав глазами список. — Но у Вашего Величества нет причин для беспокойства. Если во главе заговора стоит военный губернатор Петербурга, значит, все будет в полном порядке.
— В каком-таком порядке?!
— Ваше Величество, — все так же невозмутимо проговорил Пален, — я состою в заговоре, чтобы выведать планы заговорщиков и управлять ими.
Чтобы окончательно успокоить Павла, он попросил у него ордер на арест наследника престола. Павел подписал ордер, правда, не проставив даты.
А Пален, выйдя из кабинета императора, направился в апартаменты Александра, показал ему ордер и потребовал ускорить переворот.
И вот 11 марта 1801 года после ужина, на котором присутствовали сыновья императора, Александр и Константин, когда Павел отправился в свои покои, предварительно распорядившись вызвать Аракчеева из его имения в Петербург, группа заговорщиков, убив одного из камер-гусаров и камер-лакея, ворвалась в его спальню…
Потом они утверждали, что не собирались убивать императора, что их целью было только заставить его подписать отречение от престола, но в подобные утверждения верят только уж очень наивные люди. Когда грабитель произносит: «Кошелек или жизнь!», он в равной мере жаждет отобрать у своей жертвы и то, и другое, а зачастую «другое» даже более, чем «то». Что поделать, таков человек в большинстве своем, если можно так выразиться.
Да, они сначала потребовали у Павла отречения, а затем… Они, эти блестящие придворные господа, убивали его долго и в то же время суетливо, как перепуганные собственной решимостью полупьяные лакеи, явно напоминающие членов ГКЧП, устроивших жалкое подобие государственного переворота в Москве 19 августа 1991 года.
Но тем, которые действовали вечером 11 марта 1801 года, в итоге все удалось: Павел был умерщвлен в результате удушения шарфом и многочисленных ударов носками хорошо начищенных сапог. Лакеи — они и есть лакеи, даже в камергерских мундирах. Главное ведь не происхождение, а душа…
Так в лице Павла погибла эпоха абсолютизма в России. Правда, на восемь лет позже, чем во Франции, казнившей своего Людовика XVI, но… что уж тут поделать, Россия всегда отставала в области нововведений, зато потом, в 17 году следующего столетия, она взяла реванш, да такой, что все страшилки французского производства оказались на поверку просто детским лепетом…
А короли, вопреки популярной песенке, утверждающей, будто они «все могут», к началу XIX века продемонстрировали свою крайнюю уязвимость, когда их начали воспринимать сквозь призму разума, а не слепой веры.
КСТАТИ:
«Вера и знания — это две чаши весов: чем выше одна, тем ниже другая».
Артур Шопенгауэр
Маяки Просвещения
Советская пропаганда часто использовала слово «маяк» для обозначения какого-либо примера, достойного подражания. Так, СССР был «путеводным маяком для передового человечества», а какой-нибудь искусственно выращенный «герой труда» был «маяком» для участников социалистического соревнования, ставших на трудовую вахту в честь исторического… У них все было непременно «историческим» — и съезды партии, и стройки каналов, которые либо основательно убивали экологию, либо, и это в лучшем случае, благополучно пересыхали, и так называемые «битвы за урожай», в результате которых все же закупали зерно в Канаде… Да ладно, не о них сейчас речь, просто слово уж больно сигнальное — «маяк».
Так вот, если мало-мальски вникнуть в суть, то станет очевидно, что держать курс прямо на маяк никак нельзя, ибо он стоит либо на острове, либо на скалистом берегу, а нужно его обойти, и чем подальше, тем, наверное, лучше.
Мыслители эпохи Просвещения схожи с маяками. Свет, который они излучали, и продолжают излучать до сих пор, скорее предупреждает об опасности сесть на мель, чем призывает стремиться к нему подобно обезумевшему от жажды света мотыльку. Они, мыслители той эпохи, сочли своим долгом излучать свет знаний и независимых суждений, не взяв на себя труд пораскинуть мозгами относительно того, не станет ли этот свет для кого-то излишне возбуждающим, для кого-то — ложным, а для кого-то попросту губительным.
Но вот об этом они как-то не задумывались, разбрасывая направо и налево семена того просвещения, которое они считали панацеей от всех социальных болезней, забывая о том, что значительной части социума требуется вовсе не знание, а слепая вера, а вот знание делает этих людей либо глубоко несчастными, либо самодовольно преступными.
Знание — сила, а если сила есть, ума не надо.
Но при этом, как заметил философ эпохи Просвещения Бенедикт Спиноза, (1632—1677 гг.), «невежество не есть аргумент».
Как часто мы слышим в ответ на призыв следовать элементарным нормам человеческого общежития самодовольно-насмешливую фразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166